Мой прадед Андрей Ансисович Эглескалн с двумя своими братьями и другими латышами в 1884 году переселились в Россию. Они купили там в собственность от 5 до 30 га пустующей земли под Новгородом и начали там жить латышской колонией на хуторах у деревень Ермолино, Березовка, Николаевка, Люболяды, Нащи, Горинево. Вначале было им не просто, но со временем все наладилось, они освоили земли, завели хозяйства, нарожали детей, организовали для них учебу в школах, выращивали хлеб, платили налоги государству. Мой прадед себе купил 20 га земли и 15 старшему сыну Эрнесту, у моего деда Якова, который потом жил с отцом было 5 га. Когда я это все обнаружил в архивных документах, меня все время не покидает мысль, что обработать одному домохозяину хутора такие объемы земли, когда едоков у него в семье было от 3-х до 7, было, ох как трудно. Но это так кажется для непосвященных и не связанных с сельским трудом на земле. Я думаю, что их предки занимались этим многие поколения и имели неплохие навыки, которые передавали по наследству своим детям. По своей работе я не связан с землей, закончил вуз, увлекся наукой, защитил диссертацию, живу не просто в городе, а в мегаполисе – столице России Москве. Но пришло неожиданно такое время, когда я попутно стал сельским тружеником, владельцем небольшого надела земли в 6 соток, которые государство выделяло, как и мне, своим гражданам под дачные участки.
В 1986 году нам с женой на семью с двумя сыновьями школьного возраста (14 и 15-ти лет) и одного трехгодовалого дали 6 соток земли в садовом товариществе, расположенном в лесном болоте за 101-м км от Москвы около деревни Трехсвятское на границе с Тверской областью. Благодаря тому, что наша семья считалась многодетной, нас включили в списки вне очереди. Я обрадовался, что наше товарищество было от Министерства строительства, где люди, как я предполагал, интеллигентные и воспитанные. Они приняли решение тоже, как и вся страна, стать на время по совместительству сельскими тружениками. Правда, и мои помощники, и большинство членов нашего товарищества никогда не держали в руках ни топора, ни лопаты. Другое дело я. У меня в крови, наверно, были заложены какие-то гены к работе на земле, и, кроме того, я в техникуме после производственной практики получил хороший опыт.
Этот опыт помог мне, когда нам дали заросший кочками, кустарником и камышом участок земли на болотистой почве. Мы приезжали в свое «загородное» владение на субботу и воскресенье, и первые пять лет осваивали участок. Когда я оглядываюсь назад в те далекие дни, я понимаю, что это была добровольная каторга, так как приходилось рубить болотный кустарник, избавляться от обилия воды, закапывая тонны песка для поднятия уровня поверхности земли. Прошло уже 30 лет, а каждую весну после таяния снега большинство участков 2–3 недели находится в воде. Не было нормальной подъездной дороги к участкам, вместо нее — зыбкая и вязкая просека из сизого слоя песка плывуна, выброшенного экскаватором при проходке дренажной канавы вдоль будущих улиц.
Надо было не только что-то построить. Каждый хотел посадить картошку, овощи и ягоды, не только на «зелень», а с запасом на всю зиму. Зарплаты маленькие, продукты питания и строительные материалы в продаже ограничены. Разрешалось официально купить 2 тыс. штук красного обожженного глиняного кирпича на печку с трубой и 3 кубометра досок на постройку. Остальное каждый добывал, кто как мог, смотря по своему достатку и положению. Везли на участок всякий хлам на своих личных авто: «Запорожцах», «Москвичах» и «Жигулях-копейках». Счастливчики покупали щитовые простые или утепленные (одно название) садовые домики из обрезной доски толщиной 10 мм. Утепление домиков выполнялось матами из стекловаты между двух слоев плотной рыжей бумаги, которая при вскрытии досок оказывалась сгнившей, а стекловата проваливалась вниз, поскольку не закреплялась по высоте щитов.
Естественно, все начали делать грядки под картошку и овощи, чтобы вырастить что-то и получить подспорье в своем бюджете. И я начал этим заниматься, так как в семье трое сыновей, двое в начальной школе, один еще только недавно появился на свет. Сил у меня много, работать лопатой с радостью я научился за три недели в бригаде настоящих землекопов, у «наших немцев», на стройке в Сталиногорске после окончания 1-го курса и летней производственной практики в техникуме. Но мало вскопать землю. Надо еще посадить, бесконечно пропалывать эти грядки от бурно растущих сорняков, накрывать их от заморозков и ночной прохлады, поливать в разгар летней засухи и все время спасаться от ненасытных кровососущих насекомых — туч комаров и слепней. Да, забыл еще самое главное, надо было что-то построить: сарайчик для лопат, граблей и тачки, обеденный стол из досок со скамьями посреди участка, укрытие, сначала в виде временного сарайчика, а потом и домика из горбыля, где можно было переспать ночь и укрыться от непогоды.
Я был пронизан жаждой построить из ничего что-то стоящее. Ведь я же строитель, окончил МИСИ и работаю там же на кафедре металлических конструкций, имею возможность на работе посоветоваться с коллегами смежных кафедр относительно устройства фундаментов на моем болоте, использования недорогих, но дешевых и эффективных строительных материалов для своего будущего жилища. Вероятно, мною двигало неистребимое внутреннее чувство собственника, дающее ощущение хоть какой-то свободы и независимости там, за 101-м км на своем болоте, окруженном настоящим лесом с грибами и черникой, упоительной тишиной и чистым озонированным воздухом.
В зимние месяцы я по вечерам набрасывал эскизные варианты своего будущего строения, чтобы обойти оскорбительные ограничения в его габаритах. Почему-то дом должен быть по предписаниям власти только из дерева одноэтажным с жилой площадью до 25 м2, верандой 10 м2 и пространством под крышей до 15 м2. А мне хотелось пусть маленький, но непременно двухэтажный домик, и чтоб был покрепче, из камня и оштукатуренный или облицованный чем-то долговечным, чтоб подольше служил для меня и для моих потомков.
Кстати, мой «долгострой» в общем длился почти 10 лет. Мне удалось построить дом крепкий и экономичный из эффективных материалов. Но и сейчас реконструкция и модернизация его потихоньку продолжается. Жена уставала, а я - нет, находил силы и удовольствие жить такой романтической жизнью. Помню, как я приезжал на своем «Запорожце» в морозные и снежные дни второй половины ноября, кажется, 1988 года. Из-за больших сугробов я не мог проехать 2 км по лесной дороге от деревни к своему строящемуся дому на наших участках. Я приезжал после работы в пятницу вечером уже в темноте к часам 20–21. Останавливался на обочине в нашей деревне Трехсвятское, последней деревне за 101-м км в Московской области между Клином и Дмитровом, и укладывался спать в прихваченные с собой в кабину подушки и перины в зимней одежде и валенках. Просыпался в 5 утра и обнаруживал, что нахожусь, точно в морозильной камере холодильника, так как все стекла изнутри покрыты толстым слоем инея от моего ночного дыхания. На улице более 20 градусов ниже нуля.
Из-за тесноты и неудобства внутри машины целый час я переодеваюсь в рабочую одежду, затем по большим сугробам почти столько же тащусь темным лесом к своему дому на участок в огромных валенках. Хорошо хоть уже тогда к участкам подвели электричество, можно было вскипятить воду и разогреть еду. До позднего вечера что-то делал в доме.
А то вот приезжал на дачу в трескучие морозные январские дни, подшивать потолки на 2-м этаже. За окном синее небо, яркое солнце, заиндевелые кроны сосен и елей от 30-градусного мороза. Включал на день и на ночь всяких электроприборов чуть ли не на 6 кВт, даже были тэны, которые используют для нагрева воды в баках. Они раскалялись красными дугами, и от них жара поднималась под потолок такая, что приходилось снимать все свои теплые одежды до рубашки. Зато у подмостей ноги мои окоченевали в вязанных шерстяных носках и валенках.
А чего стоила заливка монолитной рамы плавающего фундамента под будущий дом. Я привез с какой-то стройки разбитую бадью-корыто для бетона. Жена возила тачки с гравием и песком, я из последних сил размешивал их с водой и цементом в этой огромной бадье и укладывал в опалубку, для которой удалось достать всего 10 досок трехметровой длины. Мои мальчики подносили бетон в ведерках, а я дополнительно уплотнял его вместо вибратора арматурным стержнем. В субботу приготовили и уложили до наступившей темноты около 3-х кубов тяжеленного бетона, еле дождались окончания. Но это была только половина сделанного. В воскресенье с утра надо было доделывать симметричную половину, используя распалубленные доски. После обеда погода нахмурилась, пошел мелкий моросящий дождь. Нагрузка второго дня для моих помощников оказалась запредельной, более стойким и сознательным помощником оказался старший сын, но и он, в конце концов, тоже отказался помогать мне под жалостливые оханья жены. Мне пришлось под конец в темноте замешивать и укладывать бетон в опалубку одному, нащупывая верхнюю кромку руками. Надо было сделать его монолитным, за один прием, иначе все наши старания были бы напрасными. И нам это все-таки удалось. Жена всегда готова с укоризной вспомнить этот эпизод из нашей романтики. Но все было не напрасно, наш двухэтажный домишко надежно стоит на монолитной армированной железобетонной раме и подушке из засыпанного в траншеи песка на месте плывунов бывшего болота, не испытывая деформаций, без трещин в кирпичной кладке стен.
А затем надо было копать огород, сажать, поливать и все время полоть и полоть, спасаясь от бесчисленных комаров. За неделю нашего отсутствия все грядки на этом клочке земли немыслимо зарастали. Хорошо хоть, мы к концу лета видели плоды своих титанических усилий, и радовались, как дети, экологически чистым ягодам и овощам, выращенными своими руками.
По прошествии времени, я мысленно возвращаюсь к началу нашей дачной «лихорадки» и сравниваю себя с Новгородскими латышами-хуторянами, у которых было не 6 моих соток, а 15–20 десятин, или примерно столько же гектаров. Да и хозяйство у них было не малое. Как же они-то успевали все сделать — и землю вспахать, и урожай собрать, едой и одеждой запастись.
Оказывается, латыши в колонии в отличие от местных крестьян применяли коллективный труд. В разгар страды они пахали, сеяли и убирали урожай, используя внутреннюю межхуторскую кооперацию и поочередную помощь соседям (как созданные после войны МТС — машинотракторные станции, оказывавшие помощь колхозам своего района). Жили Новгородские латыши, как и их предки, натуральным хозяйством, заготавливали корма для животных, продукты для себя и продажи. Все в хозяйстве были при деле, никто не отлынивал, каждый знал свое место.
В свободные дни межсезонья и зимой женщины доили коров, пекли хлеб, стригли овец, ткали и вязали варежки, носки, кофты и шили одежду, а мужчины готовили с/х инвентарь, делали сани, телеги, гнули колеса и дуги, шорничали, гнали из березы деготь и стругали дрань для покрытия домов. Некоторые работали в своих кузницах. Детям отводилась легкая работа. Они уже с 4–6 лет пасли скот, помогали по хозяйству, а в старшем возрасте еще и учились в школе, в которую приходилось ходить пешком в любую погоду за 4-6 км. Вырученные деньги за проданные с/х продукты на Новгородском базаре шли на уплату продналога, на покупку членам своей семьи одежды, обуви и некоторых продуктов питания и обихода, таких как соль, спички, керосин и прочее. Приходилось покупать также с/х инвентарь, который с каждым годом приобретался более совершенным — от простых деревянных экземпляров до сложных изделий из металла.
14.08.2016 Юрий Эглескалн