--- Деревенское пиво ---
- Ну-ко, куда полез, мазурик! Сорвешься , смороду да редьку в палисаде нюнями своими замажешь! - крикнула мне вдогонку бабушка, когда я завис на руках и спрыгнул с ветки черёмухи на узенький балкончик, чтобы заглянуть, а может быть, попасть через махонькое окошко в маленькую светёлку под коньком крыши. По нынешним понятиям - мансарда. По-мне же с детства - только светёлка. Лаз на чердак из сеней всегда был заперт.
Захотелоcь не от дедушки и бабушки, а от самого деревенского терема и от затаившейся в его закоулках утвари узнать, как они устроены и зачем. Я был уверен, что только наедине со мной они, как Вода, Хлеб, Молоко, Огонь в спектакле "Синяя птица", всё расскажут и покажут.
Тогда мои шаги по коврику солнечного лучика на полу светёлки подняли яркий столб пыли. Он таинственно высветил на брёвнах стен охотничье ружьё в проеденном молью чехле, потрескавшиеся ремни-патронташи и жестянки с облупившейся надписью "Монпасье". Светёлка показалась пещерой с пиратским кладом. Захотелось зарядить, пальнуть, но паутина на створках окошка замахала: "Не трожь!", а бабуля прокричала "Ужо дед задаст тебе, гопник! "...
А вот дверь из сеней на поветь (верхняя часть половины дома над хлевом) никогда не запиралась. Но бабушка зараннее предостерегла мое любопытсво:
- Володюшко, пол щупай ножкой, как ладошкой, не угоди через окошко в нём на рога Немудрушки-коровушки нашей. Сундучок там рядышком, так ты его ...сторонкой. Железки на нем оттопырились. Ничегошеньки в нем, окромя
первого да последнего приданого...
Когда бабушки с дедушкой не стало, бабушкина сестра Иринушка поведала, какие "приданые хоронились тама до своего часу: Одно - бабушкин сарафан, в нём венчалась она с дедушкой. Другое - сарафан мой, но так и ненадеванный на свадьбу потому, как женишка мово судьбинушка в рекруты забрала, а потом и его головушку затаила. И велено было мне весь век в девицах значиться... Остальные приданые - одёжа в последнюю дороженьку... Осталась только моя. Ключ от сундука в коробе за печкой. Соседи знают, сподобится когда, обратно положат. Вам-то не след приезжать. В распутицу не успеете. Было так с дедушкой, бабушкой да и со мной так буде... Знамо."
Так и стало. Приехали семьёй в пустой дом. Зная, что вряд ли доведется опять побывать, захотелось его обойти. И не для того, чтобы оценить для продажи, а поглядеть, потрогать и запомнить всё , что молчаливо ласкало, подсказывало, наставляло житейскими премудростями моё детство, отрочество и перекочевало в первые годы самостоятельной жизни. Начал со светёлки.
Всё - как когда повесил ружье после моей первой и последней охоты...
Августовская зорька ещё была довольно густо разбавлена белой ночью. Солнечный мячик упап за горизонт и тут же подскачил обратно. С угора я приметил на лугу капли - озёрца, на лодке пересёк Курью и пошел к ним. Попалась охотничья лежанка, устланная скошенной травой и тростником, с валиком из песка - опорой для ружья. Уткнулся в пахучее сено и замер. В камышовый прогал плюхнулась стая уток. Совсем рядом. Селезень, красавец, наверно вожак, поплыл в мою сторону проверить – нет ли охотника. За ним все. Остановился, крякнул. Стая стала нырять, срывать под водой кугу и... чавкать. Наблюдение трапезы так увлекло, что забыл, за чем пришёл. Выстрелил. Дым накрыл меня чёрной шапкой. Разогнал ружьём. Ни одной подстреляной уточки не колыхалось на воде. Я хотел было разуться и поискать в камышах – ведь должен был попасть с пяти-восьми метров, но тут же раздумал и обрадовался: не доведётся держать пушистое безжизненное тельце, как у щегла, подстреляного из рогатки, когда учился в пятом классе. Как я плакал тогда... Утром дед поинтересовался :
- Пошто дух утиной ухи не чую? Нешто наш
Ворошиловский стрелок промазал?
- Дед! Стрелял не далее десяти метров. Вонючий дым и ни одной.
- Бери ружье. Пойдем.
Дед остановился в пяти метрах от старинного гумна и выстрелил. Ни одной дробинки не оказалось в трухлявых бревнах.
- Подай пыж - дед указал на бумвжный комок в траве,
- На, дурень, читай!
На хрупкой, как осенний лист, бумаге серел заголовок газеты "Северный рабочий" и дата 1927 год... Тридцать лет! Дед шлёпнул мою задницу прикладом:
; НЕслух! Говорил же тебе: "Перезаряди старьё!"
Я понял - никогда не буду охотиться…
Ружьё висело понуро, будто тоскуя по хозяину. Я снял его, сложил в корзину всё, что принадлежало ему, и понёс через чердак. И тут заметил, что крыша почему-то стала выше, чем раньше. Нет. Просто я шёл лишь по одной доске, а раньше ходил по штабелю гладко обструганных досок, заготовленных дедом для трёх гробов...
В поветь электричество дед не провёл, боялся замыкания и возгорания сена. Мы фонариком осветили сундук, которого я с детства остерегался потому, что одна "оттопыренная железка" торчала как рог на носу носорога. Железными полосками был окован весь сундук. На них выпукло проступали отчеканенные, а не отштампованные петухи, медведи, собаки и... львы.
Как я жалею, что не отрезал тогда несколько полосок! Сейчас бы они украсили печку на моей даче... Ключ большущий ни как не проворачивался. Дети притащили кочергу. Что-то щелкнуло в замке и …внутри сундука заиграла музыка - одна фраза "Во поле береза стояла". Закрывали и открывали – надивились чуду. Хотелось показать жене и детям сарафаны, в какие бабушка и ее сестра Ирина наряжались по праздникам, особенно в первый день выхода всей деревней "к сену"- покосу на колхозном лугу. Я бегал за любым сарафаном, будь он на старушке - хозяйке, или на ее сестре, дочке или внучке. Усаживался рядышком и перебирал зернышки черного бисера, льдинки речного жемчуга, просто мелкие речные камешки-окатыши в полосках, пришитые "крестом" разноцветными нитями к льняному полотну. Я удивлялся, как эти «сокровища» можно было носить -такая тяжесть, а старушки, бабы и девки весь день ловко ворошили и укладывали сено на телеги и волокуши, а вечером отплясывали кадриль.
Сарафанов в сундуке не оказалось. Как рассказала соседка, "баба Ира подарила их двум дамочкам из музея». В сундуке мы обнаружили два берестяных короба и ведра на два цилиндр с отбортованным в виде гофра краем. Снаружи он чернел нагаром, а внутри... сиял красным солнышком.
- Да это меденник! - воскликнул я и пояснил, что он предназначен для варки пива. В одном коробе оказалась россыпь чешуек хмеля, а в другом - золотистые зернышки ячменя с белыми ростками -завитушками. Солод! Под меденником - закопченные железные салазки, чтобы меденник передвигать кочергой в русской печи. Бабушка просила меня, уже старшеклассника: "подсоби управиться с увальнем, хлебнувшим бражки ". Вспомнились её прибаутки, задоринки и сетования на себя, деда, кота Мурзю, сестру, меня и на... Домового, когда ладилось или не ладилось что-то при этом чудодействии - варке пива... Бабушка становилась необычно сосредоточенной, нижняя губа как- то сердито выступала вперед, глаза ни на кого не глядели, руки сноровисто брали, клали, крошили, отмеряли, взвешивали, перемешивали, заливали, сливали, отжимали и в редких паузах после глубокого вдоха-выдоха прикладывались на пару секунд к щекам и затем со сжатыми кулачками прижимались к груди, как перед молитвой или заклинанием. Не дай Бог в этот момент кому ни будь что-то взять, подвинуть из того, что коснулось её рук! Следовало резкое "Кто просил!?" и тут же - бросок под порог предмета, первым попавшегося под руку. И меня крайне удивляло поведение деда при этом. Он резко подхватывался, бросался к порогу, подбирал предмет или его осколки, возвращал смиренно бабушке или бежал на поветь, лез в погреб, в ящики буфета за новым предметом или новой порцией снадобья. Удивляло потому, что в обычное время бабушка была тихой, покорной, ласковой и прощала деду его сердитые выходки. Они как бы менялись ролями. Дед мог отчитать бабушку за недосол или пересол или остывший самовар, а еще пуще - за неосторожное возражение - и швырнуть под тот же порог тарелку или фарфоровую кружку- "бокал", а бабушка ласково говорила:
- Пошто, стАрушко, гневишься? Меня поколоти, а посудку -то не бей. Мне не бОлько, не лучинка, не сломаюсь, а посудку -то пожалей.
А на следующий день я тайно подсматривал и подслушивал, как дед обнимал сзади бабушку, водил усами по ее затылку и тихо бурчал : - Прости меня, дурня старого...
- Опять, Ефимушко, не сосчитал ты до десяти. Да уж ладно...
Только далеко потом я узнал, что значит "сосчитать до десяти". В дневнике, который дедушка завел еще в годы службы в лейбгвардии Преображенском полку, были записаны "Десять заповедей благородного господина," последняя из которых гласила: "Нежели придётся разгневаться, то прежде, что либо сказать или сделать, сосчитай до десяти. Не поможет - считай до ста. Не поможет - плюнь и разотри! " И поэтому в каждый приезд гости непременно дарили деду несколько фарфоровых "бокалов".
Вспомнил я и сказал: - А не сварить ли нам пивка самим!?
- Ты что! Ведь ты не знаешь, как. Не дури! - возразила жена, а дети:
- Свари, свари, Папа! Нам квасу от него! Мы поможем!
Как- то, поедая окрошку с магазинным квасом, я вспомнил квас, который всегда был, когда в деревенском доме варилось пиво. Видно, детям заронились в память мои сморщенные, как перед чихом, нос и лоб, когда я пытался наглядно передать остроту, аромат хлеба, живость струек и пузырьков, которыми был насыщен бабушкин квас. Глядя, как Ленуська и Максимка сморщились и заулыбались, жена сказала:
- Как они похожи на тебя... Кирпичик дрожжей я
спрятала в леднике, на всякий случай.
Я поцеловал жену, а дети обняли нас.
----
На следующий день я отправился на сбор рецептов, как варить пиво и квас. Помнились все бабушкины движения, посуда, утварь, но соотношение компонентов и последовательность действий - абсолютный нуль.
Увы, многих стариков уже не стало, но их дети и внуки встречали меня радушно, усаживали за стол с самоваром и делились секретами, как "надобно обряжаться с хмельным делом". Все говорили, что никто не мог сравниться с Бабой Олей. Мол, еще их родители рассказывали, как молодку Ольку приглашали варить пиво на свадьбы.
- А ловкость энта да лад дадены ей были Границей - ейным да Иринушкиным папаней. Ох и баловался тот пивком после службы на южных границах! Жажда так измотала его чрево, что ни дня не мог прожить без глотка. А ты не знал, пошто Матвеюшку - прадедушку твоего кликали Границей? Теперь ведаешь... На свадьбу всегда варили и томили пиво в деревянных бочках...
- Как это - в деревянных, в печи?
- Ни, не в печи, а на дворе! На кострах калили каменья-окатыши из реки, большие, как пушечные ядра, и бросали в бочки с суслом, а потом шубами укрывали.
Удалось записать семь рецептов и получить при этом подарки: бронзовый складень из трех иконок, деревянную узорчатую ложку, льняное полотешко с петухами, берестяное ситечко, шанежки, колобки и сочни. Хозяева помнили моих стариков и просили приезжать, гостить у них, когда продам дом. Вечер я просидел над тетрадкой, будто расшифровывал записи приборов при испытаниях машин в моём КБ. Только не с кем обсудить, принять верное решение. И я из всех рецептов вывел среднеарифметический.
----
А ночью приснились воробьи в сите, наполненном солодом. Они клевали зернышки не сразу, а шелушили крылышками с них ростки. Когда я стал ссыпать солод в меденник, сон ёркнул в мозгах и вспомнилось, как бабушка перетирала солод и сдувала опадавшие ростки. И я зажал горсть зерен между ладонями, потер и... ощутил на лбу бабушкину шершавую ладошку... Она растирала шишку от "чижика", попавшего в мой лоб, когда играл с мальчишками:
- Ну-ко, угомонись, не реви, до свадьбы заживе! Небось, опять глаза на затылок закинул? Когды палкой чижика бьют, гляди, куды целят, лоб хорони, а руками чижика имай !
Дед тоже наставлял внуку за невнимательность . Было как-то при переборке грибов:
- Вот, хочешь сказку послушать, а у самого уши хлопают, ако белье на веревках. Слушай лбом, ладОм, а не задОм. Когда совру, скажи "тпру - уу!
.... Жили-были старик с мужиком... Славно жили. Полюбовно. Кашу, пиво варили, по грибы в лес ходили. Мордой в речке рыбу ловили, бананы в окрошку крошили, во-всю не тужили. Однако, как не тужили, так и дочь народили. Подросла она скорехонько, с виду справная, хорошенька. По ведру окрошку лопала, а ресницами, как дверью, хлопала. Да махорочку курила, косы русые точила, извела в стихи чернила. Словом, выросла с овин, не то дочка, не то сын. Тут решили мужики дочке к свадьбе сшить портки. Долго спорили - с ширинкой шить портки, а ли с резинкой и какой точить каблук - свечкой тонкой иль как сук...
Дед остановился, поскреб ножом затылок и вытаращил на меня глаза.
- Дедушка, а что потом? - поторопил я, завороженный его живыми стихами. Они журчали как струи речки Курьи на каменистом пороге. Не то, что немые кудряшки его рифмованных писем внуку к праздникам.
- Суп с котом! Проехали! Врал я врал пока слагал, внук мой-олух всё глотал, "тпру " ни разу не вскричал, всё за истину признал...
- И нет! Всё правда, только мордами рыбу не ловят! Тпру...ууу!
Дед захохотал, потёр локтем усы, а потом дал мне подзатыльника и строго, будто выступая на собрании, объявил:
- "Морда" – корзина, как бутылка с горлышком, вывернутым во внутрь, как у чернильницы-непроливашки.
Строгий и озорной, борец за справедливость, Дед мог рассуждать обстоятельно, поскольку много читал. В Бога верил, но, как партеец, разрешил в доме выставить единственную икону "Николай Чудотворец" в дальней избе и только после того, как Иринушка достала её из сундука и с молитвой обнесла вокр дома, когда горели соседние дома, и ветер переменился и пожар родной дом миновал.
В красном углу передней избы-кухни висела репродукция известной картины "Веселая минутка". Дед был непререкаемым авторитетом в быту и когда обсуждались колхозные дела. А вот, когда варилось в доме пиво, он становился похожим на меня - внука и слушался "как могА ". Не совался в бабушкино дело.
Вспомнил я и задумался. А вдруг не получится?! Ведь не просто захотелось деревенского пива, а втемяшилось самому сварить да так, как варила бабушка. Не много ли амбиций? Не грешно ли тягаться с чародейкой?...
---
Я сам не заметил, а жена и дети потом спрашивали меня, что я такое шептал и наговаривал, когда руки мои брали, перекладывали, крошили, перебирали, взвешивали на ладонях, заливали, сливали, отжимали. Дрова потрескивали, будто слышались те бабушкины прибаутки и причитания. Уголья в печи и санки с меденником подчинялись кочерге в моей руке так же охотно, как кочерге в руках бабушки…
Мы заволновались - темнело, дождилось, а щеколда дверная всё не звякала. Я вышел на крыльцо. Пять мужиков сидели на ступеньках и курили. В телогрейках. Сумеречные. Что-то тихо обсуждали.
- Мы тута покумекали... Может, баловство ты затеял? Нешто можно сотворить так, как только другому Богом дадено?... А тебя занозило, Володька, - "Хочу, как бабуля..." !?. Покумекали и ...
Все знали моего деда, потому не крестились на красный угол. Повесили телогрейки. Кто -то сунулся во внутренний карман , но рука Изотыча - старшего из пришедших, остановила его. Пригладили бороду, усы, затылок: у кого - голый, как окатыш с реки, у кого - как сизая кудель на бабушкиной прялке, у кого - седой, как береста с черными прожилками.
- Да ведь, это мой кабанчик! - шепнул в бороду охотник и плотницких дел умелец Долман и похлопал пузатенький бочонок с пивом.
- А обручи! Мои. Отковал я их из перил с трапа. Льдина принесла его... - улыбнулся в усы хромой Ванечка кузнец по прозвищу Кобелюшко.
- Да уж, где тягаться лыковым с железными. Володька, скажи честно, ты надысь его водкой с чаем заправил? - прищурил Долман глаз и приставил ладонь к уху.
- Нееет! - заступилиль дети - Мы пиво в бочку и в бутылки-свидетели залили!. Ночью две взорвались, мы аж проснулись!
- Ну коли свидетели подтвердили, то можно и испробовать... твой квасок под этот закусОск -
указал Изотыч на стол - присядем, робя!
Матюха - знатный рыбак, увидев горку таранки, кивнул: - Видал, как вялилась под стрехой . Дух родимый и гнется, как голенище... Пивка бы к ней. - А я рыбку красненькую, да икорочку- малинушку!Желаю страсть мою утолить, а про пиво забыть - пропищал Комар - малорослый Степан из рода Скорбогатовых, известных своей "справностью" вести хозяйство - в Архангельске продал картошку и в кафе так мне эти гостинцы сподобились...
- Знамо, ты у нас артистократ, в ресторации жалуешь. А услужи-ко компании, нацеди в братину маненько крантиком.
Изотыч подал большую медную с серебряной патиной крутобокую чашу с носиком. Степан, пританцовывая, подошёл к бочонку, нагнулся, приложил к нему ухо: - Робя, да ведь, глухо! - подставил братину и резко открыл кран. Толстая струя выбила из руки братину. Фонтан брызг обрушился на гостей. Пена превратила всех в пышных блондинов. ... Жена поднесла полотенца. Но гости утёрлись ладонями, отправив в рот капли. - Да никак - пиво! - воскликнули все разом.
Жена и дети обняли меня.
А когда гости, качаясь, поднялись из-за стола, расцеловали жену и пожав мне руку, молча ушли, мы переглянулись: пили, ели, столько повспоминали, но о пиве - ни слова. Я в растерянности вышел на крыльцо. Мужики поодаль курили, а на всех пяти ступеньках стояло по бутылке водки.
- Не понадобилась. Это тебе за пиво. Не подвёл ты Бабу Олю!
***