Профессионал
Мелкий дождь настойчиво барабанил по моим плечам словно понимая, что их покрывает тончайшая шерсть дорогущего костюма. Каждая капля старалась, впитаться как можно глубже в английскую ткань, чтобы я наконец понял, что не стоит ходить на похороны в таком виде.
Конечно же хорошая химчистка способна привести мой костюм в идеальный порядок даже после тропического ливня или песчаной бури, но этот костюм безвозвратно испорчен. Нет, я не выкину его и не сдам в комиссионку. После чистки он займет свое место в огромном шкафу среди таких же как он дорогих английских костюмов. Каждый из них был аккуратно размещен на костяной вешалке с мыслью о том, что когда-нибудь еще наступит его время. Но и я и все мои «испорченные» костюмы понимали, что это время не наступит никогда.
Это вековое проклятие любого дорого костюма от известного портного. Стоит ему намокнуть или по вине нерадивого владельца вляпаться в жирное пятно, как злые языки ставят на нем крест. Всегда в этот неловкий момент рядом появится тот, чей наметанный взгляд сразу распознает в строгом крое руку одного из братьев Бруксов, идентифицирует вашу личность и запишет себе на подкорку факт загрязнения эксклюзивной одежды. Казалось бы не стоит на это обращать внимание, но уже через пару часов этот факт будет обсуждаться за твоей спиной и колючие взгляды будут вгрызаться в складки костюма в поисках злополучного изъяна.
Я знал это и каждый раз надевал новый костюм понимая, что кладбище не отпустит меня не испортив его раз и навсегда. Но стоит мне один раз пожадничать и прийти в «испорченном» костюме, как меня низвергнут с олимпа. Именно из таких мелочей складывается успех и первое место в списке успешных. Из множества дорогих и очень дорогих мелочей.
В подтверждение этой истины жидкая грязь ловко заскочив на лакированную кожу дорогой туфли с противным холодком затекла закрай испачкав носок и штанину изнутри. Что характерно промокшая обувь не считалась испорченной и хорошая поношенность только приветствовалась всевидящими специалистами по светской жизни. Как правило у этих людей никогда не было ни дорогих ботинок ни костюма и этот факт делал их злыми и злопамятными. Они тратили всю свою энергию на то, чтобы попасть как можно ближе к обладателям дорогих костюмов. Они все время крутились под ногами, заглядывали в рот с полными глазами обожания и люто ненавидели в спину.
Но без них сильным и богатым никуда. Так устроен мир, что бриллиант сверкает ярче в грязи и дорогой костюм становится обесцененным без тех, кто мечтает о нем и никогда не будет его иметь.
Я уже утомился пробираться по грязной кривой алее между могил. Ноги норовили разъехаться и испортить выработанную годами плывущую неспешную походку, но хорошая физическая форма и тренированный вестибулярный аппарат не оставляли шансов любому конфузу. Многие из моих конкурентов нервно дышавших мне в спину не понимали моей причуды и приезжали к могиле на своих роскошных автомобилях. Некоторые умудрялись работать не выходя из машины, опустив стекло задней двери, с мягкого сидения автомобиля. Вот поэтому они и будут всегда дышать мне в спину.
Наш бизнес совсем молодой, но в нем уже есть свои законы, писанные и неписанные. И когда убитые горем люди видят, как дорогущий и расписанный на годы вперед плакальщик идет к ним через все кладбище, через грязь и снег, пачкаясь и спотыкаясь в их сердцах начинает зарождаться то чувство ради, которого нанимают плакальщика. Те кто менее убит горем с удовлетворением понимает, что не зря потрачены огромные деньги на лучшего плакальщика, а те кто убит испытывают огромное облегчение. Родной им усопший уйдет в мир иной достойно, такой плакальщик точно сможет создать тот эмоциональный настрой, при котором уродливое неказистое горе переродится в теплую согревающую грусть с легким оттенком благодарности. Благодарности к умершему за его жизнь и смерть, благодарности к себе за то, что он жил и умер достойно. Это и есть главная суть нашей работы.
Не писанных законов много, но есть один писанный и самый не любимый в нашем цеху. Один раз в квартал каждый плакальщик должен работать по социальной квоте, то есть бесплатно. Как правило это скромные похороны обывателей и заработать на них можно было только изжогу или отравление если остаться на поминки. Мои коллеги проклинали эти дни, но отказ от социальных похорон грозил лишением лицензии навсегда. И если недорогие плакальщики использовали эти дни для халявной попойки, то топовый сегмент скрипя зубами отбывал минимальное время пребывания иногда умудряясь при этом не проронить ни слова.
Только для меня не было разницы, я всегда работал на максимуме и меня за это ненавидели. Меня считали лицемером и лжецом, который гробит дорогие костюмы на похоронах сельского учителя и рвет нерв, как будто в гробу не старый инженер, а глава какого-нибудь холдинга.
Погруженный в свои мысли я и не заметил, как пришел. Словно обозначая скромность усопшей личности в этом месте небо опрокидывало на небольшую кучку родственников тугие тяжелые капли дождя. Большая глубокая лужа нагло наползала на край свеженькой могилки, словно по наущению директора кладбища, который усердно намекал на мзду за сухое место на другом краю погоста. Намекал, но не получил. Поэтому место было самым грязным и неудобным. Старенький прогнивший автобус с трудом уместился на краю канавы и постепенно увязал в ее жирном мягком боку. Скорее всего автобус придется выталкивать, я буду упираться в его побитый задок и смотреть как жидкая грязь вылетающая из под колес со смачным звуком плюхается на скромное бетонное надгробие новой могилы. А все остальные будут смотреть на меня, с благодарностью, теплотой. Они будут думать, что не перевелись еще порядочные люди, а я буду спрашивать сам себя, зачем мне все это. Неужели я на столько лицемер, что готов копаться в грязи ради восхищения небольшой кучки маленьких ничего не решающих в этой жизни людишек.
Я чуть было не пропустил момент контакта. Это самое важное в нашей работе. В этот момент закладывается, так сказать успех предприятия. Обычно меня ни что не отвлекает, но не сегодня. Сегодня я должен быт дома, с семьей. У меня событие. Я бы мог взять законный отвод, но я профессионал и не могу себе позволить такой роскоши. Вся моя семья, близкие и дальние родственники благоденствуют только благодаря мне и поэтому ни кто не посмел меня попрекнуть. Супруга попыталась тяжело вздохнуть пока подавала мне пиджак, но вовремя подавила в себе этот знак протеста. Я заглянул ей в глаза перед тем, как выйти из дома и увидел в них только одобрение и благодарность.
Ей есть за что, меня благодарить. У нее есть все о чем только многие могут мечтать. Она давно не работает и тратит свое время только на себя. При этом я ее люблю и не изменяю. Хотя плакальщики давно себя прировняли к поэтам и узаконили безбрежный блуд, как способ поиска музы. И их жены терпят, потому что быть женой хорошего плакальщика это успех, это достаток и благоденствие. Поэтому моя жена простит мне мое отсутствие в такой день. Хотя если говорить на чистоту, сегодня действительно знаковое событие. Такие дни делят вашу жизнь на до и после и в момент смерти он обязательно промелькнет перед вашим взором. Но я не мог остаться дома, я профессионал.
Я сделал глубокий вдох и вошел в зону контакта. Все присутствующие впились глазами в мою фигуру, в мое лицо и даже дождь замедлил свое падение. Вот он момент истины. Сейчас можно одним движением перечеркнуть весь тот позитив, что я зарабатывал пробираясь к ним по грязи от самых ворот кладбища или же в один момент влюбить в себя этих убитых горем людей раз и навсегда.
Многие усердно изучают личное дело умершего и его родственников перед началом работы. И с самой точки контакта начинают сыпать именами и отчествами. Здороваться и соболезновать, чем сразу вгоняют бедных людей в дикий ужас. Кто-то наоборот сразу обозначает границу между собой и нанимателями напоминая им условия договора, время работы и способы оплаты. Я же не сбавляя шага окинул немногочисленную группу беглым взглядом. Отметил заплаканную старуху, жену умершего. Его старшего сына со злыми глазами и перекошенным ртом. Видимо ему пришлось одному оплачивать все расходы связанные с похоронами. Были еще родственники, старики и коллеги по бывшей работе. Я искал свой объект, мои глаза словно могучий автоматизированный манипулятор выдергивали из толпы человека встряхивали и ставили обратно. Не то, не то, вот он. Нашел.
Это был младший сын усопшего. Молодой худощавый парень в застиранных джинсах и мешковатой рубашке. В его больших глазах плескалось горе, он и мать по настоящему потеряли близкого человека. Остальные тоже скорбили, горевали, но делали это машинально, потому что так надо. Еще старший сын оплакивал утрату, и его жена. На их лицах проступала злость и не особо крупная сумма затраченных денег. Но мой объект этот парень. Проходя мимо группы скорбящих напротив него я остановился, буквально на мгновение и приветственно кивнул головой. Я тут же продолжил свой путь к открытому гробу и затылком чувствовал, что сделал все правильно. Сегодня жизнь этого парня изменилась, пусть незначительно пусть на пару дней, но изменилась. Сейчас все взоры обращены на него. Конечно же его потом расспросят, не знакомы ли мы и я уверен он не соврет. И тогда он получит второй бонус. Его родные и близкие решат, что я что то в нем увидел такое, что заставило меня остановится. И они тоже найдут в нем, что-то такое, что-то удивительное каждый для себя. Даже старший брат забудет о потраченных деньгах и будет искренне им гордится.
Наконец я подошёл к гробу. В воздухе повисла звонкая тишина. Именно сейчас должно произойти то таинство, которое подарит им покой и превратит обыденную смерть в достойный уход. В начале карьеры в такие моменты я вспоминал все горькие и обидные моменты своей недолгой жизни. На воспоминаниях о школьной несчастной любви мое лицо покрывала печаль, когда в памяти всплывала измена первой девушки на глазах появлялись слезы. Потом словно вагоны электрички перед глазами пролетали тяжелые дни в армии, обворованная квартира, неудачи на работе, смерть отца. И я плакал, плакал над чужим мне человеком, со всей искренностью и болью, потому что плакал о себе. Так делали все начинающие плакальщики. Потом я стал поступать умнее. Я изучал жизнь скончавшегося и читал над его телом торжественный монолог превращая обыденность бытия в значимые моменты, значимые не столько для умершего сколько для его близких. И так делают хорошие плакальщики, заменив горький плач на скупые, но значимые слезы.
Но я лучший плакальщик. Самый дорогой и востребованный, потому что я не плачу. Я давно уже не готовлюсь, не изучаю личных дел и не пытаюсь всем угодить. Я просто делаю то, что мне подсказывает сердце и это всегда срабатывает. Я встал у края гроба и не опуская глаз посмотрел на умершего. Никто рядом со мной не встал, но все ждали жадно вглядываясь в каждое мое движение. Именно в этот момент наступает апогей, сейчас ко мне придет решение. Сейчас случится то, что успокоит израненное сердце старой вдовы, снимет напряжение с сыновей и всех присутствующих, подарит смысл всему здесь происходящему. Но перед глазами всплыл сдавленный вздох моей жены и полные благодарности глаза и это при том, что я пошел на социальные похороны в такой день. Все это как то не правильно, лживо. Неужели я заразил лицемерием и своих близких. Неужели я больше не увижу в любимых глазах честного укора или осуждения.
Пауза затянулась. Еще пара секунд и это прощание можно записывать в список провальных. Я мысленно встряхнул себя за грудки и решение пришло. Я наконец-то опустил свои глаза на усопшего. Нет, я не стал рассматривать заострившиеся черты лица мертвеца покрытого толстым слоем грима, я увидел то что мне надо. Не торопясь я достал из нагрудного кармана пиджака шелковый платок. Одним движением я расправил его и ветер подхватил легкую ткань сделав так, чтобы все смогли увидеть его шикарный окрас и крупную надпись «HERMES». Секунду платок висел на ветру источая дорогой парфюм и символизируя собой роскошь и богатство. Секунда прошла и я аккуратно вытер намокшее от дождя лицо умершего. Я сделал это так словно вытирал лицо своей маленькой дочери, стараясь убрать каждую капельку с незнакомого мне безжизненного лица.
Я затылком чувствовал, как скорбящие испытывают легкий шок от того, как я использовал дорогой аксессуар. Даже эти небогатые люди знали, что такое «HERMES» и что стоимость этого платка намного больше, чем их затраты на скромные похороны. Но у каждого представления должен быть достойный конец и я нашел идеальную концовку для своей симфонии. Я ловким движением сложил платок треугольником и аккуратно вставил в нагрудный карман пиджака, пиджака мертвеца. Только в такие моменты понимаешь почему шелковый платок может стоить столько денег. Стоило ему попасть в карман самого дешевого костюма умершего, как весь погребальный ансамбль заиграл по другому. Один платок придал ценности костюму, самой смерти и отбросил легкую золотую патину на закончившуюся жизнь усопшего и еще продолжающиеся жизни его близких.
Это было идеальное прощание. Я был доволен собой. Возможно это мысли о любимой дочери мне помогли. Да, это она и это ее глаза еще способны к честному осуждению и только она любит не оглядываясь на материальные блага. Я бы уже мчался домой одёргивая свой ускоряющийся шаг ощущая спиной теплые взгляды удовлетворенных скорбящих, ведь у меня дома событие. Но этот старый ПАЗик окончательно увяз в грязи и я буду его выталкивать в одной компании с этими неизвестными мне людьми. Потому что я профессионал. Автобус увяз основательно и мне придется тут попотеть и слава богу, мне так не хочется домой.
Я навсегда испорчу свою дорогую одежду, а за это время в моем доме закончится событие. Там тоже есть свой профессионал. Семен Воробьев почти так же хорош, как и я. Я конечно же лучше, но оплакивать собственною дочь не профессионально. А я профессионал.