Через полчаса вокруг стола, на котором лежало созданное Гельмутом существо, бегало несколько офицеров из комендатуры во главе с доктором Фричем.
– Что? Что она говорила? — схватившись за голову, кричал Гельмут.
– Но-о-о,— вытянув шею так, что она стала похожа на лошадиную, отвечал ветеринар,— тпр-р-р.
– Да не ты, а голова? Что голова говорила?
– Но-о-о,— продолжал Бартоломей,— тпр-р-р.
– Идиот, — разрезая руками воздух, надрывался доктор.
По лагерю моментально пронесся слух, что доктор изобрел нечто непостижимое. Несмотря на секретность учреждения, у дверей операционной собрался разночинный народ. Всем было интересно, что за существо родилось в стенах тюрьмы. Кто-то из охраны показывал пальцем на Бартоломея и уверял, что «под шинелью у него...» и дальше шептал что-то на ухо собеседнику. Тот делал удивленное лицо и смеялся.
Чувствуя, что пришел его час, Гельмут, начал свою речь:
– Партайгеноссе! В то время, когда наша страна вступила в неравный бой с мировым...
Подробно пересказывая письмо рейхсфюрера, Гельмут дошел до конфискованных лошадей с повозками, и замолчал. Его заклинило. Он принялся что-то судорожно перебирать в голове и вдруг неожиданно крикнул:
– Коня мне, коня!
Окружившие его офицеры, подуставшие от напористой речи сотрудника, оглядев операционную и не найдя ничего сверхъестественного, кроме двух сшитых и обезображенных трупов, разошлись.
Лицо у Гельмута покраснело. Он пытался что-то объяснить присутствующим, но не мог. Его мысли настолько переполнили мозг, что речевой аппарат не мог выполнить всех команд, мчавшихся по нервным окончаниям оратора. Только глаза Бартоломея горели ярче обычного. Фрич понял, пришел его час.
Грубо растолкав толпу солдафонов, которая лезла в разные шкафчики, он помчался к Даше и Бяше. Почему ветеринар нарек двух ослов женскими именами — это отдельная история, не связанная с созданием Цынтавра и курительными предпочтениями автора, поэтому изложена будет потом, если хватит бумаги, а пока Бартоломей приближался к животным.
Сказать, с какой нежностью ветеринар обнял осла,— ничего не сказать. От дружеских объятий у животного хрустнуло сразу четыре шейных позвонка. Бяша присел на задние конечности и молча глотал воздух. Видя, что товарищу, мягко сказать, нехорошо, Даша завопил так жалобно и протяжно, что вся не задействованная на службе охрана побежала в бомбоубежище.
Бартоломей положил животное на операционный стол. Крепко связав осла, ветеринар для верности стукнул его по голове киянкой.