Захватив изгибом пальца и вытянув артерию в разрез доли, Гельмут перевязал кровеносный сосуд ниткой и посмотрел на помощника. Обычно ассистент заранее готовил сегмент донорской печени, который Гельмут пришивал особым швом к опытному образцу.
Видя на себе презрительный взгляд Бартоломея, доктор понял в чем дело. Вытерев рукавом халата лицо, он приказал помощнику принести нужное.
Зло сплюнув на кафельный пол, польский ветеринар вспомнил, что сегодня он не приготовил донора.
Подумав о цинковом ящике с трупом подводника, у Бартоломея созрел план. Вытащив из сапога нож, он в миг рассек моряку диафрагму и, сломав два ребра, отрезал кусок печени.
Бросив часть органа в миску, Бартоломей замешкался. Несмотря на месячную давность, ливер подводника выглядел свежим. Добавив горсть льда в чашку, он вернулся в операционную.
Первый раз донорская печень вызывала в руке Гельмута дискомфорт. Холодный орган мгновенно остудил нежные порывы прошлого. Пожав плечами в ответ на непонимающий взгляд доктора, ассистент промычал что-то о кубиках льда.
Обычно к моменту сшивания органов оперируемые пациенты умирали. Так произошло и в этот раз.
Зафиксировав клиническую смерть у подопытных узников, Гельмут пошел в умывальную комнату, а ветеринар занялся уборкой. Отмыв любимую деревянную колотушку от крови и разложив вычищенный хирургический инструмент на тумбочке, он скинул со стола очередной неудавшийся «эксперимент».
Взяв за одну пару ног сшитые тела, Бартоломей потащил их в мертвецкую.
Спускаясь в подвал, он, как обычно, принялся считать количество ступеней по ударам головы о бетон. Не успел ветеринар досчитать до пяти, как отчетливо услышал сзади хриплое «ой».
Оглянувшись и не увидев рядом ни души, он потащил «осьминога» дальше. После трех следующих ступеней в спину Бартоломею, словно из компрессорного шланга, вместе с грубым окриком «тпрр-р», ударила воздушная струя. Ветеринар замер на месте.
– Но-о-о,— снова послышалось сзади, и кто-то сильно ударил по заднице. Ветеринар не блистал умом, но даже он понял, что звуки издает нечто, волочившееся за ним.
Волосы на спине поляка не вставали дыбом, их не было. От страха у него дрожало тело, и болел живот.
– Но-о-о,— с остервенением повторило существо.
Бартоломея понесло. Следующие двадцать с лишним ступеней пролетели мгновенно. Найдя в себе силы, Бартоломей повернулся.
Одна из двух голов, представляла собой кровавое месиво, другая же, напротив, задумчиво глядела на ветеринара черными, тоскливыми глазами.
– Тпрр-р,— выдохнула голова, изо рта у нее полезли красные пузыри.– Тпрр-р,— чуть тише снова произнесла голова и, закрыв глаза, затихла.