Сентябрь
Птицы летят на юг и я туда же… Возвращаюсь. Дома хорошо, но, во-первых, учёба, а во-вторых, я обещала. Вот приеду, и расстанемся по-человечески, говорить надо глаза в глаза, по телефону было бы нечестно.
Оказывается, что живём мы уже не в малюсенькой времянке, а вполне себе в квартире. Ты снял её для нас, для меня. Потому что не мог больше видеть, как я мучаюсь с дымной печкой и таскаю воду. Всё-таки учёба – главное. С гордостью показываешь кропотливо обставленные хоромы, рассказываешь, как тяжело тебе всё это далось, но ты старался, потому что любишь и знал, что я не брошу в трудный момент, как другие…
Язык не поворачивается произнести заготовленную речь, ты словно на подъёме, а я подрежу крылья? Не могу… Да и, может быть, в самом деле всё не так уж плохо? Новое жильё, новая жизнь, новый ты. Простить, забыть обиды и начать с чистого листа…
Октябрь
Брожу одна среди пустых улиц. Только так я хоть ненадолго выворачиваюсь из-под неумолимого пресса, остаюсь наедине со своими мыслями, а не обдумываю и примеряю на себя вкладываемые тобой идеи.
Нет, мы не расстанемся, похоже, никогда. Ты не дашь мне уйти, как бы я не пыжилась и что бы там не решала. Я даже не могу чётко сформулировать, что именно меня не устраивает. Живём, как все, не хуже и не лучше. Ссоримся, миримся… в какой семье этого нет? На что жаловаться? Что ты угнетаешь? Подавляешь? Пытаешься вылепить из меня что-то своё? Звучит бредово и бездоказательно. Свободный человек не на цепи и не под замком. А самое страшное, что я и сама теперь невольно меряю себя твоими стандартами, соглашаюсь с любым бредом лишь бы не переживать очередной скандал и… привыкаю.
Ноябрь
На днях позвонила Юля, попросила на недельку приютить. Как ни странно, некоторыми подругами я обзавелась и без твоего участия. Незнакомый человек тебя настораживает, но ты всё же согласен. Ведь завтра я еду к отцу на день рождения, планирую немного погостить, должен же кто-то в моё отсутствие жарить котлеты и слушать «умное и вечное». Надеюсь, всё будет мирно. У Юльки лёгкий характер, но чрезвычайно прямой, что думает, то и говорит, причём сразу. Ну, и ещё она сидела… Хотя по ней не скажешь: внешность, речь, манеры – как у пушкинской гимназистки. Гармоничная, светлая личность, не ожесточилась, не озлобилась.
Всего пару дней меня нет, а ты уже ворчишь и жалуешься:
- Лентяйка она и грязнуля, на работе, видите ли, устаёт… чужую чашку в раковине не помоет, литература ей не интересна! Пришла – под душ, поела и спать. Быдло!
Я ещё долго потом смеюсь, переваривая возмущённый рассказ. Представляю, как ты ночью растолкал Юльку после дежурства и принялся читать стихи. Ну, просто потому что накрыло вдохновение, у тебя такое бывает. А она взяла и не оценила… Попросила выйти, да ещё дверь в свою комнату стулом подпёрла, чтоб твой творческий порыв не повторился.
***
Не обошлось… Взяв с утра трубку, чуть не роняю телефон:
- Выгони её! Выгони! – хрипишь и через слово материшься.
Оказывается, вчера ты привёл домой какого-то «очень важного человека», и вы с ним, конечно же, напились, исключительно в деловых целях. Врубили музыку, горланили песни… А потом с работы вернулась Юлька, стойко выждала до одиннадцати вечера и решила лечь спать, предварительно попросив, убавить громкость. Твой новый друг послал её очень длинно и витиевато…
Никто из вас не ожидал, что это хрупкое создание, подойдя к столу, молча разобьёт недопитую бутылку водки о голову «очень важного человека», а потом спустит с лестницы пошатывающееся оглушённое тело.
Ты попробовал выставить её следом, но и это отчего-то не вышло. Юлька в своём репертуаре:
- Не ты приглашал, не тебе и выгонять.
Я становлюсь между двух огней: не хочу подводить её и ссориться с тобой.
***
Юля ушла сама. Она всё понимает, не хочет осложнять мне жизнь. Ты теперь категорически против нашего общения. Такая подруга не нужна! Ещё плохому научит…
***
Изворачиваюсь, абсолютно не чувствуя себя виноватой. Юлька осела поблизости, она как отдушина. Ты мнителен и скрупулёзен, но слишком невысокого мнения об умственных способностях особей женского пола, чтоб просчитать наши встречи. Теперь кроме твоего есть ещё альтернативное мнение, свежий взгляд.
Понемногу отхожу от состояния зомби.
- До сих пор любишь? – не смотря на ваш конфликт, Юлька беспристрастна, не поливает грязью, не вопит, что нужно бежать. Её интересует, чего хочу я.
- Не знаю… - медленно выдаю, покопавшись в себе. – Столько всего было… и хорошего, и плохого… Как понять?
- А представь, что его нет. Умер, пропал, испарился… Что ты чувствуешь?
- Ничего, - не веря сама себе, выдаю поражённо. – Ровная линия на кардиограмме…
- Ну, вот и ответ, - пожимает плечами она. – Пациент мёртв.
***
Лежу рядом в постели, смотрю, как ты спишь, и мысли совсем не романтичны. Самоубийственные настроения отпустили, и подумалось: «А почему собственно я?»
У меня есть те, кто любит, есть, ради кого жить. А кому нужен ты? Собутыльникам? Матери, которая тебя боится? Ты портишь всё, к чему прикасаешься, опошляешь, топчешь не глядя…
Так зачем ты есть?
Снова и снова прогоняю в голове логическую цепочку, пытаясь найти в ней изъян, пытаясь остановиться. И не нахожу.
В комнате жарко, раскидываешься на спине, стягиваешь одеяло, запрокидываешь голову. Цепляюсь взглядом за большую перьевую подушку. А смогла бы я тебя придушить? Ну, так, чисто теоритически. Трезвого… не знаю, пьяного… запросто. Конечно, этого не будет, но игра понравилась, и я засыпаю, продолжая придирчиво перебирать варианты, куда бы деть труп.
Декабрь
Дожила до сессии, завтра экзамен. Хорошо, что выучила заранее, потому что повторять сейчас уже невозможно. В самом разгаре то, что ты называешь «новогодней вечеринкой».
По квартире снуёт толпа малознакомых людей, грохочет музыка и бьётся посуда. За пять часов веселья, танцев и конкурсов съедено уже всё, что выставлялось на стол, и подгулявший народ ищет пропитание самостоятельно, беззастенчиво потроша шкафы и холодильник. Ты никого не ограничиваешь, лишь бы твоё гостеприимство потом вспоминали с восторгом. Такой радушный хозяин. Пусть будут, как дома!
Твои знакомые рады стараться: курят прямо возле телевизора, втыкая бычки в плошки с цветами, уединяются с подругами в туалете, некоторые храпят под обвешанной презервативами ёлкой. Ты решил, что такие украшения вместо игрушек – очень свежо и креативно.
В четвёртый раз за вечер мою посуду. Мои функции здесь просты: принеси, унеси, подай и улыбайся, улыбайся! Ты подходишь сзади и обнимаешь за плечи.
- Устала? - в голосе неподдельная мягкость, беспокойство, и я решаюсь.
- Третий час ночи… спать хочется, - поворачиваюсь и висну у тебя на шее, прижимаюсь к груди, - может, проводишь их? На сегодня хватит…
Просительный тон и ласка не помогают. Раздражённо скидываешь с себя мои руки, цедишь сквозь зубы:
- Ишь ты… разбежалась. Всё по-твоему должно быть, да? Я лучше тебя выгоню, чем их. Поняла?
Бурча ещё что-то нечленораздельное, начинаешь одеваться: в доме кончилось спиртное, надо сбегать до круглосуточного супермаркета. Мне ты настоятельно советуешь прибраться и не портить гостям праздник.
Заторможено прохожу в комнату и прилипаю к косяку, оглядывая собравшихся. Разве это гости? Это свиньи. В сигаретном дыму, хоть топор вешай, в ковёр втоптаны остатки еды, под ногами фантики и огрызки. Интересно, у себя дома они тоже кидают мусор на пол? Грязная посуда составлена под стол, чтоб освободить ещё одно место для танцев, на занавесках – кетчуп и следы пальцев. И кто-то вытер лужу в прихожей моей шёлковой блузкой, видимо, не найдя ничего более подходящего.
Меня начинает потряхивать от злости. Ладно, мой любимый, мой родной, похоже и, правда, не совсем здоровый человек, но эти-то?! Все без диагнозов, вменяемые!
Вырубаю музыку и праздничную иллюминацию.
- Вечеринка окончена. Все на выход.
На меня смотрят удивлённо, словно пылесос заговорил, и потихоньку оглядываются друг на друга и наведённый беспорядок. Повисает неловкая тишина, в которой народ начинает незаметно утекать из квартиры, периодически делая робкие попытки то отнести грязные тарелки на кухню, то собрать бутылки, то запоздало поинтересоваться здоровьем и завести светскую беседу. На нервной почве меня лихорадит, кровь с удвоенной скоростью циркулирует по телу, щекам горячо.
Застенчивая девочка – первокурсница долго подбирает слова и мнётся в коридоре, пытаясь извиниться то ли за всех сразу, то ли за старшего брата, облевавшего пол в ванной.
- Ты отлично выглядишь! – самоотверженно заверяет она. – Даже лучше, чем до больницы! Будто вся изнутри светишься…
Закрываю дверь за последним гостем и мрачно усмехаюсь. Нет, моя хорошая, я не свечусь. Я горю.
Спустя минут десять в квартиру влетаешь ты, взвинченный и запыхавшийся, видимо, успел пересечься с кем-то на лестнице.
- Что ты сделала?! – угрожающе шипишь, севшим от ярости голосом. – Что ты о себе возомнила?! Ты – пустое место! Запомни! Ты - никто и звать никак!
Пакет с водкой летит в стену, разбивается рядом со мной с оглушительным лязгом, осыпает мокрыми осколками.
Я, как всегда, собираюсь отмолчаться и переждать. Перед глазами оживают картины из твоих воспоминаний: пьяный дебошир, крушащий всё на своём пути, мать, зарёванная, в разорванном халате, прячет детей под кровать… Ты говорил, что ненавидишь отца за это. Зачем же тогда так тщательно копируешь?
Стараюсь не реагировать на оскорбления, не распалять ещё больше, но ты уже накручиваешь сам себя, пинаешь мебель, швыряешь кастрюли и с особым упоением орёшь мне в лицо гадости про моих подруг, семью, родителей. Не стесняясь в выражениях, поясняешь, кем надо быть, чтоб породить на свет такую идиотку.
Смотрю, как презрительно кривятся твои губы, и меня словно накрывает тёмной водой. Моргаю, будто в замедленной съёмке, а когда открываю глаза, чувствую возвращающуюся руку. Ладонь сжата в кулак. Ты изумлённо молчишь, держась за лицо. До меня доходит, что случилось. Оскорблённая женщина в моём положении должна была бы ограничиться пощёчиной, но, ведь ты сам сказал, я просто сука.
Тебя словно заклинивает, сбой программы, замыкание в цепи. Видимо, буйство отца всегда заканчивался как-то иначе. Ещё пара минут шока, и словесный понос прорывается с удвоенной силой. Ты костеришь меня, на чём свет стоит, широко замахиваешься и… не попадаешь. Водка – плохой союзник координации. Ухожу из-под удара, не особо напрягаясь, и доверительным тоном довожу до сведения, пока ты не вознамерился повторить попытку.
- Хоть пальцем тронешь и… я не стану звонить в полицию, не пойду жаловаться соседям, про это вообще никто не узнает… но ты с утра не проснёшься.
Наконец-то, тишина. Спать не могу, но нужно выключиться, хотя бы на пару часов перед экзаменом. Ты, еле слышно бурча, заваливаешься на кровать. Я раскладываю себе кресло. Противно находиться с тобой не только в одной кровати, но и в одном помещении.
С утра мой драгоценный - само раскаяние и внимательность. Ползаешь вокруг, хлопаешь глазами, оправдываешься, что из памяти выпала большая часть вечера, и очередного психоза ты даже не помнишь, что просто не мог наговорить всех тех ужасных слов, ведь любишь же! Сил нет, как любишь. И готов к наказанию, любому.
Пустыми, красными от недосыпа глазами смотрю на твоё заискивание и ёрзанье. У меня нет сил досматривать эту мыльную оперу, беру зачётку, конспекты и направляюсь к двери. Но, судя по всему, провалы в памяти не такие уж глубокие, раз, слегка нервничая, окликаешь меня на пороге:
- Любимая! Тогда… ну… то, что ты говорила… ты ведь пошутила, правда?
Молча выхожу. Было бы смешно, если б не было так грустно.
Июль
Сезон дождей пару дней назад закончился, и мы едем на шашлыки обмывать мой диплом и твоё увольнение с работы. Впрочем, смена деятельности для тебя обычное явление. Дольше пары месяцев на одном месте - и ты ловишь затяжную депрессию, которая лечится только длительным запоем и неизбежным расставанием с профессией.
По плану вылазка к озеру, но твоим новым знакомым лень съезжать с трассы, и машина паркуется в ближайшей лесополосе.
Двое мужчин разводят костёр, ты возишься с мясом, попутно знакомясь. Не знаешь даже их имён, зацепил «волгу» возле магазина, где только что брал продукты. Тебе нужен был транспорт и, как всегда, свободные уши.
Я выкладываю зелень, нарезаю огурцы и помидоры. Настраиваюсь на отдых. Защита диплома съела много нервов. Я заслужила небольшую передышку, а на людях куда легче: пока ты покоряешь зевак творческим началом и харизмой, я могу, наконец, перестать улыбаться.
Один из твоих новых друзей, кажется, Артём, сидя на корточках, перебирает извлечённые из бардачка помятые пластинки таблеток, названия препаратов уже затёрты и оборваны, а у него некстати прихватило желудок.
Ненавязчиво прошу показать мне ещё кое-где читаемый состав, и по активным веществам вскоре находятся нужные лекарства. Мужчина в восторге, поздравляет тебя с «умной и красивой женой», на что ты сходу абсолютно серьёзно заявляешь:
- Конечно, я же с ней занимаюсь!
Хочется скрести лапкой землю и подвывать от смеха. С шестого класса школы без моего участия не обходилась ни одна районная олимпиада по химии, у меня корочки фармацевта, а ты искренне считаешь, что озон и азот – это одно и то же.
Пытаюсь избежать скандала, поэтому больше не умничаю и изображаю из себя то, что тебе больше всего нравится: беззаботную дурочку, вовремя поддакивающую и кивающую.
Довольно скоро становится понятно, что со слушателями ты не угадал. Их не впечатляют ценные умозаключения, цитаты классиков, шутки проходят как-то вяло и без особого одобрения. Конечно, тебе это не нравится, уязвлённо поджимаешь губы, смотришь на «быдло» с высоты непонятого художника. Слово цепляется за слово, резкое выражение, ответный мат… И ты возмущённо вскакиваешь с места, хватая меня за руку, тянешь к дороге, громогласно заявляя:
- И без этих гондонов доберёмся.
Успеваем отойти только на пару шагов, как тебя догоняют кулаком в челюсть. По инерции чуть не заваливаюсь вместе с тобой, но в последний момент ты разжимаешь пальцы. Сцепившись, катаетесь с Артёмом по траве. Вадим остаётся возле меня, наблюдая драку со стороны.
Через пару ударов ты сдаёшься, извиняешься, предлагаешь помириться, но избиение продолжается.
- Убивают! – орёшь так, что у меня кровь стынет в жилах.
Лихорадочно ищу выход. Звонить мне не дадут. Просить, умолять? По остервенению на лицах твоих новых знакомых ясно, что бесполезно. С визгом запрыгивать кому-то на спину? Ещё более нелепо, в жизни ни разу не дралась. Бежать к трассе, тормозить машины? Догонят раньше, да и не останавливается здесь никто. Сквозь жидкий лесок замечаю, как на обочине чуть поодаль тормозит фура. Водитель выходит размяться и покурить. Вот он, единственный вариант. Как бегун, я вообще-то не очень, но надо выложиться на всю, внезапность тоже небольшой, но плюс. Мужчина рядом так увлечён зрелищем, что почти не обращает на меня внимания. Собираюсь с духом, делаю рывок и… слышу твои сбивчивые вскрики:
- Беги! Беги! В полицию! Приведи ментов!
Теперь я в центре внимания. Крепкая рука тут же ловит за капюшон, пресекая едва начатое движение.
Вот, спасибо, родной. Чего тебе не молчалось?!
Фура уехала, за мною смотрят. Тебя даже уже не бьют, просто методично объясняют, как ты не прав, и что такими словами не бросаются. Еле слышно соглашаешься, но на этом действо не кончается. Вадим не торопясь раскладывает нож. Смотрю на его испачканные в золе пальцы, бликующее лезвие. Если я сейчас что-то и чувствую, так это злость на твою дурость и спесь. Это ж надо было так вляпаться!
Вадим делает шаг в вашу сторону. Ты с новыми силами пытаешься вывернуться из-под сидящего сверху Артёма, бормочешь что-то, грозишь связями в прокуратуре.
- Не дёргайся, только ногу проткнём, чтоб запомнилось лучше, - прикрикивают резко, и ты затихаешь.
Ловлю себя на странной мысли… что мне всё равно. Выходит, Юльке не соврала. Какой-то частью сознания я даже непротив на это посмотреть. Но тут же упрямо возникают наглухо ввинченные нормы морали: пришла с тобой, значит, должна с тобой и уйти. И вообще всё это неправильно…
Слегка тяну Вадима за рукав.
- Да не бойся ты, живой будет, - по-своему расценивает тот мои намерения.
- Он своё получил… Не пачкайся, - говорю просто, как чувствую. – У тебя срок условный, - припоминаю их разговоры в машине. – Зачем тебе? Из-за него…
Вадим смотрит на меня долго и настороженно. Пожалуй, слишком долго. Я уже начинаю подозревать, что разговорчивость мне выйдет боком. Но он хмыкает и складывает нож. Хлопают двери, и машина срывается с места. Мы остаёмся с тобой одни на примятой поляне.
- Где телефон?! Ментов вызывай! – тут же вскакиваешь, вытирая разбитый нос. – Ной, что убивают, а то не приедут!
Быстро тащишь за руку к дороге, запоздало матерясь вслед уже скрывшимся приятелям. Хоть на вид ничего кроме разбитого носа и ссадины на руке тебя не беспокоит, но состояние далеко от адекватного. Может, сотрясение? Делаю вид, что жду ответа, но на самом деле сразу сбрасываю звонки, надеюсь, что тебя отпустит.
- Занято, - жму плечами. – Может, домой лучше? Сейчас всё обработаем…
- Нет, уж! – сопишь ты. – Я их посажу! – Побои снимем и в ментовку!
Долго добираемся до автобусной остановки, потом едем в травмпункт. Уже на ступеньках мед. учреждения ты стонешь, закатываешь глаза и повисаешь у меня на плече. Испуганно подхватываю обмякшее тело и слышу недовольное шипение в ухо:
- Не пялься! Сделай вид, что всю дорогу тащила. Скажешь, двое били… ногами. Нет, лучше битой!
Слава богу, меня не спрашивают. Диагноз врача: ушибы, ссадины, лёгкое сотрясение. На улицу выходишь злой, забыв о роли умирающего.
- Всё равно буду писать заявление! Пошли…
В кабинете следователя садишься за стол, я прохожу к стене на свободные стулья, облокачиваюсь на руку, прикрываю глаза. Рассказывай сам, а то вдруг я что-то перепутаю. Может быть, их было уже не двое, а четверо? Четверо мордоворотов с багажником оружия…
Первые твои слова заставляют резко очнуться.
- Ради себя, я бы не пришёл, - расправив плечи, начинаешь проникновенно-трагичным голосом. – В морду дали – фигня, заживёт. Но они хотели изнасиловать мою девушку!
Потрясённо смотрю на тебя округлившимися глазами. Следователю звонят, и он выходит в коридор, оставляя нас наедине.
- Скажешь, что приставали, одежду стаскивали, а я заступился! – шепчешь торопливо, оглядываясь на дверь.
- С ума сошёл?
- Скажешь! – приглушённо рычишь ты, видимо, жалея, что нельзя рявкнуть в полную силу.
Упрямо мотаю головой. Возвращается следователь. И ты, кидая на меня многообещающие взгляды, тянешь, что, ну может быть, и не хотели насиловать… А просто тебе так показалось… И ещё был нож! Пытались зарезать! Девушка подтвердит.
- Ах, вот ты какая… - ядовито иронизируешь по дороге домой. – За разбитый нос их не посадят! Не понимаешь? Тебе трудно было заявление подмахнуть?
- Так нельзя.
- А бить меня можно?! Мы вместе, мы должны быть заодно! Не хочется их наказать?
- Ты сам нарвался, а меня пальцем не тронули! – не выдерживаю я.
- Вот это и странно, - подозрительно щуришься. – Даже не облапали… Что ты им сказала?
- Ничего.
- Врёшь!
Молчу и отворачиваюсь, думай, что хочешь.
- Ведьма! – ни с того ни с сего выдыхаешь поражённо. Разглядываешь, словно впервые видишь. – Может, ты и меня приворожила, а? Признайся!
Меняю направление, иду в другую сторону, не знаю куда, всё равно. Вдогонку слышу:
- Куда пошла?! Ты моя жена!
Усмехаюсь сквозь слёзы: мы не расписаны, просто вместе живём, но ты говоришь, что даже про себя называешь женой. Как мило. А я всё чаще ловлю себя на том, что в мыслях называю тебя тварью.
Август
Твои синяки прошли, ссадины зажили, но успокоиться ты не мог долго. Снова встречался со следователем, куда-то ездил, звонил, писал… А потом вдруг испугался и забрал заявление. До тебя вдруг дошло, что мир тесен, а уж этот городок тем более. Пробежки в прокуратуру не остались незамеченными, а каждый десятый здесь сидел…
Ты так долго старался быть «реальным пацаном», жить «по понятиям», втирался в доверие, искал покровителей «на всякий пожарный», чтобы прикрыли и защитили на зоне… и вдруг прописался в участке. У многих возникли вопросы.
- Что ж ты к нам-то не пришёл? Почему к ментам? – тяжело вздыхает один из твоих «очень важных людей». – Если всё, как говоришь, то сами бы их нашли. Чего шуметь было?
- Да, я-то понимаю… - киваешь поспешно. – Это Олеська ментов вызвала! Как нож увидела, так и пересралась вся. Баба, что с неё возьмёшь…
Вскоре знакомый уходит, кинув на прощанье пару нелестных замечаний об умственных способностях твоей «курицы» и проблемах, которые ты из-за неё нажил. Соглашаешься, мол, что есть, то есть… Недалёкая. Но чего уж теперь, дурочек не судят.
- Зачем ты так сказал? – мне непонятно и обидно. Ты не в первый раз, походя, перекладываешь свою вину на других.
- А что я должен был сказать? – удивляешься.
- Правду!
- Что, испугалась? – довольно ухмыляешься ты. – Не дрейфь. Они тебе ничего не сделают, поворчат, поплюются вслед. Переживёшь. Тебе можно быть стукачом.
- Почему?
- Потому что ты баба! – восклицаешь удивлённый моей непонятливостью. – Тебе можно было вызывать ментов, умолять, скулить, хоть уссаться на этой поляне! Можно! Это все поймут. А мне нельзя. Я мужик! До тебя хоть доходит, что будет, если они узнают?!
Возмущение готовое перейти в очередной скандал стихает почти на самом пике, растерянно замолкаешь, глядя, как я укладываю в небольшую дорожную сумку документы и вещи.
- Ты куда?
- К матери.
- Надолго?
- Навсегда.
И снова начинаются танцы с бубном или игра на дудочке для проснувшейся кобры… Не знаю, как ещё назвать, твои самоотверженные попытки меня образумить. Конечно, безумно льстит, что я опять и «ласточка», и «солнышко», и даже «чистый родник, соль жизни»… Но, кажется, теперь я созрела. Созрела и свалилась с ветки.
- Неужели любовь умерла? – удручённо вопрошаешь, смахивая ладонью слёзы.
Умерла? Нет… неподходящее слово. Звучит, как трагическая случайность, несчастный случай… Это не про нас. Наша любовь сдохла, хрипя и корчась на холодном полу от множественных ножевых… причём довольно давно. Так что извини, но между нами только полуразложившийся труп, которому ты сейчас пытаешься делать искусственное дыхание. Не воротит?
Кладу на стол ключи от квартиры, жалостливо оглядываю выращенное из косточки апельсиновое дерево - с собой не утащить, подхватываю багаж и направляюсь к остановке. Через минуту ты летишь следом.
- Не отпущу… - шепчешь нежно, тоскливо, отчаянно. – Это ошибка. Самая страшная в жизни ошибка. Не казни.
В покрасневших глазах, стоят слёзы. Ты словно не замечаешь народа вокруг, кусаешь губы, начинаешь опускаться на колени, еле успеваю перехватить. Привычным жестом хочется обнять, успокоить, сказать, что всё будет хорошо. Но на этот раз сдерживаюсь. Ничего уже не будет хорошо, а если честно, никогда и не было.
- Олеська, я за тобой! Как собака… хочешь гони, хочешь камнями зашвыривай. К твоим родителям поеду. Расскажу им всё, как есть, пусть хоть убивают. Заслужил…
Невольные слушатели сочувственно вздыхают, бабулька на лавочке тихонько плачет, видимо, вспомнив что-то своё. Вот ведь… зараза! Как же ты так умеешь? Только что ненавидела тебя до чёрных мушек перед глазами, а теперь… просто плохо. Тяжело и больно.
Ты и в самом деле собрался. Оплачиваешь место в плацкартном вагоне – верхняя полка надо мной. Устраиваешься в зале ожидания, до поезда четыре часа.
- Я изменюсь! Ради тебя изменюсь. А если поздно… возьми хоть кем.
Не могу спокойно переносить твой несчастный вид. Я не железная! Вместе мы не будем. Это решено. Баста! Но вот ты купил билет, свернулся калачиком, положив голову мне на колени… и что с этим делать?!
***
В вагоне жарко и душно, несмотря на открытые окна и кондиционер. Галдят возвращающиеся с моря туристы, снуют дети, пахнет копчёной рыбой и фруктами.
Второй день маемся от безделья. Стараешься развлечь, как можешь, и у тебя неплохо получается. Поначалу изо всех сил игнорировала анекдоты с верхней полки, даже общалась односложно, но факты таковы, что когда надо, ты очень интересный собеседник, а замкнутое пространство располагает к задушевным беседам.
С сожалением понимаю, что роль снежной королевы мне не удалась: болтаю, смеюсь, охотно принимаю чай. Пытаюсь понять, а что же дальше? Партнёров, семьи из нас не вышло. Сможем ли остаться друзьями? Ведь есть же люди, которые не уживаются под одной крышей, но вполне способны приятно общаться, недолго, изредка…
С радостью хватаешься за озвученную мною мысль. Друг? Отлично! Ты умеешь дружить! Будешь самым надёжным и преданным, я не пожалею!
На душе становится легче. Мирно разошлись, слава богу. Погостишь у меня недельку, потом уедешь к себе и всё! Будем обмениваться открытками на праздники, передавать друг другу приветы через общих знакомых, ну, и, может быть, иногда созваниваться, заглядывать в гости…
Расслабленная и умиротворённая с закрытыми глазами слушаю стук колёс. Поезд прибудет к вокзалу в семь часов утра, очень удобно. Высплюсь и новый день начну бодро и со свежей головой. Ты тоже в приподнятом настроении, шутишь, тебе не терпится осмотреть новый город, познакомиться с людьми, посетить парочку музеев… Надо же, как всё просто и правильно. Почему мы раньше так не сделали?
Просыпаюсь от грубого расталкивания. Непонимающе – сонными глазами разглядываю тёмный пейзаж за окном и твою возмущённую физиономию. Что случилось? Подъезжаем? Да нет, рано… только половина четвёртого.
- Как ты можешь спать?! – смотришь на меня в упор практически с ненавистью. – Я не могу к тебе ехать! Ты не понимаешь?! Вернёмся обратно, прямо сейчас… или я на ходу выпрыгну!
Хочется с тяжким стоном накрыться подушкой. Да что ж такое-то?! Снова здорово…
- Прыгай, - разрешаю, с силой выдёргивая простынь из сжатых пальцев, кутаюсь в отобранный трофей и отворачиваюсь к стене. – А я буду спать.
***
С утра, открыв глаза, обнаруживаю тебя за столиком. Мирно пьёшь чай, гладко выбрит, тщательно причёсан и мужественно пахнешь «горной свежестью». Пожалуй, я даже слегка разочарована. А как же: «Пацан сказал – пацан сделал?» Хотя… всё равно уже. Я дома! Охваченный зеленью вокзал, толстые стены кремля в розоватой дымке, гордый олень на червлёном поле … Шиш, я теперь променяю его на дешёвый виноград и ласковые бризы.
Жадно впитываю в себя ещё непрогретый солнцем воздух, хочется прыгать и кричать: «Люди! Я вас люблю!» Что собственно я и делаю, в смысле, разбежавшись, перепрыгиваю большую лужу, тестируя новые кроссовки. А вот с тобой происходит что-то странное. Всегда вальяжный и уверенный, ты как-то сник и потерялся. Нервно озираешься, передёргиваешь плечами, молчишь. Смена твоих настроений всегда быстротечна и непредсказуема, я решаю: пройдёт. Но на этот раз ошибаюсь.
***
С каждым днём становится только хуже. Тебя ничто не радует, ты ничего не хочешь, в постоянном напряжении, ожидании подвоха, ходишь за мной хвостом, остервенело вытрясая информацию: что говорить, как вести себя с родными? Честно, не понимаю, какие тайные знания я должна дать. Представила другом, приняли тебя хорошо.
- Будь самим собой, не надо ничего изображать, - теряюсь и жму плечами.
- Да, конечно, - хмыкаешь недоверчиво. – Хочешь, чтоб меня сразу выгнали?
***
У бабушки день рождения. Тихое, семейное торжество, человек семь гостей. Общение, тосты, истории – это твоя стихия, рада, что у тебя будет возможность отвлечься и блеснуть. Нас зовут за стол, но ты отказываешься наотрез. Абсолютно не понимаю, что происходит. Предлагаю хотя бы сходить поесть. Вяло соглашаешься.
Тост за здоровье, звенят бокалы и ты, неловко потянувшись, опрокидываешь полупустой графин. Сок растекается по скатерти, сидящие рядом предлагают салфетки, но ты багровеешь и пулей вылетаешь в коридор. Выхожу следом и сходу попадаю под шквал обвинений.
- Это всё ты! Ты специально! Я говорил, что за стол не сяду! Добилась!? Нравится?!
Пытаюсь успокоить и унять истерику. Объясняю, что ничего страшного не случилось, никто даже не вспомнит через пять минут, это просто сок… Но ты паникуешь и несёшь откровенный бред, на который я даже не знаю, как реагировать.
В конце концов, мне надоедает оправдываться, и я перехожу на одну громкость с тобою. От накатывающих эмоций появляется несвойственная жестикуляция. На пике ссоры резко взмахиваю в воздухе рукой, указывая в каком направлении вокзал, а ты шарахаешься в сторону, закрывая голову.
- Ты чего? – изумлённо замолкаю на полуслове.
- Ничего! – ядовито бросаешь в лицо, выскакивая на улицу. Дверь хлопает так, что сыплется штукатурка.
***
Неделя подходит к концу, мечтаю о твоём отъезде.
На людях всё чинно и благородно, но стоит нам остаться наедине и ты, торопливо захлёбываясь, начинаешь сыпать гадостями, словно боишься, что нас прервут, и до слёз довести меня не удастся.
- Ох, как себя-то жалко! – притворно сокрушаешься, добившись своей цели. – Ну, поплачь, поплачь. Пусть все увидят, какое я дерьмо, а ты бедная, несчастная…
- Что я тебе сделала?! Почему ты всё время оскорбляешь?! – глотаю злые слёзы и ненавижу себя за то, что не могу их сдержать.
- Я оскорбляю? – растерянно переспрашиваешь, останавливаясь на полдороги. – Да я ни разу на тебя даже голос не повысил. Ну, ты и сука! Прямо как моя мать... Тоже хочешь упечь меня в психушку? Спелись?!
Настаёт мой черёд ошарашенно хлопать глазами. Теряю дар речи и смотрю на тебя, как на больного человека… хотя, почему «как»?
- Помнишь, я рассказывал про плен? – неожиданно меняешь тему, пока я пытаюсь привести в порядок зарёванное лицо.
- Помню. Конечно, это было страшно, и не дай бог, никому такое пережить, но…
- Я бы хотел, чтобы это произошло с тобой, - до жути спокойно и твёрдо произносишь ты. – Хочу, чтобы ты тоже всё это пережила, чтоб почувствовала… Вот тогда ты поймёшь!
Даже у меня были в жизни моменты, которые и врагу бы не пожелала. А тут такое… горячо любимой и единственной.
В наши лучшие времена ты любил сравнивать себя с мышонком, беленьким, забавным, пушистым… Но у тебя совсем другой взгляд. До меня только сейчас дошло, хотя я и раньше его замечала. С расстояния нескольких метров на меня холодно и пусто смотрит… аллигатор. Архаичная тварь, чуждая привязанностям, сочувствию, благодарности… Аллигатора можно любить, можно боготворить, даже жить с ним можно. Но в один прекрасный момент он вполне способен откусить благодетелю голову, не потому что плохой или злится, а потому что захотел есть.
***
Провожаю на вокзал. Самолично купила билет и собрала еды в дорогу, лишь бы только побыстрее и наверняка. Ты почти всю дорогу молчишь и только на подходе начинаешь пытаться что-то объяснить.
- Понесло меня… Ты ведь не обижаешься? Нет? Спасибо… Не могу я здесь, у твоих… совсем чумной. Лучше сама приезжай, здорово будет. Нам ведь всегда есть о чём поговорить, чем заняться. Хочешь, Юльку позовём? Вместе в поход пойдём с палаткой, по реке, как ты и хотела… Приезжай. Я ждать буду.
Поезд трогается. Высовываешься, кусаешь губы, кричишь в открытое окно, должно быть что-то важное, нежное… Мне не слышно. Чертишь знаки на стекле, не отпускаешь взглядом, пока цепочка вагонов не скрывается из виду…
Я знаю, что будет дальше. Не пройдёт и десяти минут, как полетят вдохновенные смс: «Люблю!»
«Скучаю!»
«Без тебя – не жизнь!»
Достаю телефон и торопливо выламываю сим-карту, складываю её пополам и отправляю в ближайший мусорный бак.
Это сладкое слово: свобода…
***
Прошло почти пять лет с момента нашего разрыва. Бережно и трепетно отношусь к этой дате, дню, когда я снова стала собой. Но, конечно, не сразу. Поначалу боялась, что вернёшься, найдёшь… и всё начнётся сначала. Эта жизнь снилась в кошмарах, воспоминания не отпускали наяву. Я задерживала дыхание и сворачивала на другую улицу, если видела в случайном прохожем хорошо знакомый силуэт.
Сейчас отпустило. Болезненная реакция осталась разве что на творчество Есенина. Певучий слог, широта души, глубокая чувственность… но не переношу, тихо зверею с первых строчек.
Ты говорил, что я ещё всё пойму, потом, когда поумнею и буду благодарна тебе за науку… Ну, что же… Спасибо. В этом ты оказался прав. Я теперь с большой опаской отношусь к рыцарям печального образа, по широкой дуге обхожу непонятых гениев и харизматичных скитальцев. Из меня трудно выбить слезу рассказами о судьбе – злодейке, и я не люблю тех, кто пытается это сделать. Парадокс заключается в том, что не каждый достоин жалости. Как бы цинично это не звучало. А тот, кто её достоин, тому она не нужна. Как-то так…
Но есть и плюсы: я стала больше ценить старых друзей, комфортную одежду, отсутствие косметики, улыбку любимого по утрам и маленький бардак в шкафу, который я могу себе позволить.
Часто задумываюсь: как тебя понять? Как объяснить то, что было между нами? Что и зачем ты пытался из меня вылепить? Был ли это просто твой характер или всё-таки болезнь? Или шаблон из детства, или психологическая травма?
Я не знаю, кто виноват. Я не знаю, что было у тебя в голове. Могу точно сказать лишь одно: стихи – это твоё, чуткие, образные, яркие. Сочиняй, веди тетрадь. Возможно, когда-нибудь русская литература пополнится ещё одним классиком.
А вот ваяние лучше оставь, не трудись. Скульптор из тебя хреновый…