Господа!
Пишу честную книгу о Путилине: «Исповедь несчастного человека». На «Прозе…», по мере прихода баллов (присылайте!) буду публиковать книгу по главам еще до ее публикации ее в издательстве. Договор уже подписан, хотя книга еще далеко не окончена.
Просьба: если кто-то напрямую встречался с Путилиным, прошу поделиться материалами. (С чужих слов материалы не принимаю)
ГЛАВА II
ПЕРВАЯ БЕСЕДА
Для солидного учреждения в центре Масквы кабинет был небольшой, скорее даже, крошечный, наверное, не более двенадцати квадратных метров, вытянутый, словно пенал. Однако каким-то чудом он сумел вместить в себя солидный и старый, наверное, еще времен ЧК и ГуЛагов, кожаный черный диван, со съемными валиками, и обитый медными гвоздиками. Высокой спинкой, с овальным, в рыжих пятнах зеркалом на ее вершине, он был приткнут к стене, обшитой деревянными панелями. От дивана несло офицерскими сапогами, видать, потертости на нем замазывали сапожной ваксой.
Напротив дивана, у противоположенной стены, разместилось массивное, кожаное же, кресло. Судя по исполнению и золотым шляпкам утыкавших его гвоздей, оно было из одного гарнитура с диваном. Между ними втиснулся овальный, полированный столик, с одной только настольной лампой на нем. В торце комнаты, стоял еще один стол, с облупленными ножками, плюшевым, вытертым до белизны верхом, с компьютером и какой-то канцелярией на нем. В нише одной из стен стоял торцом огромный, тяжелый, словно ящик с железом, катушечный магнитофон. Подобный я однажды видел на Новосибирской телестудии еще в восьмидесятые годы. Катушки его были заправлены пленкой, но всем своим видом аппарат показывал, мол, видишь, бобины не крутятся, значит, тебя не записывают, можешь говорить, что хочешь и ничего не бояться.
Сопровождавший меня вежливый верзила в штатском, чем-то похожий на актера Дольфа Лундгрена, усадил меня за овальный столик в кресло так, что свет лампы как бы невзначай попадал мне в глаза. Затем отворил одну из ниш, за которой оказался скрыт небольшой холодильник, извлек оттуда бутылку «Ессентуков» и поставил вместе с хрустальным бокалом передо мной на столик.
- Ждите! – вежливым, но безразличным голосом сказал мне «Дольф» и вышел из кабинета.
Я попытался поправить лампу, чтобы ее свет мне не попадал в глаза, но, как только я ее коснулся, она издала звук автобусного клаксона, и я понял, что мне тут лучше ничего не трогать. В это время скрипнула дверь и раздвинулась замшевая штора с другого торца комнаты, и в кабинет вошел высокий, сухощавый человек. В открывшуюся на несколько мгновений дверь, я сумел разглядеть смежное помещение – ярко освещенное, большое, с Т-образно поставленными столами. На длинном столе были разложены ноутбуки, а напротив каждого из них стояли стулья. Видимо там располагался официальный кабинет, а этот был просто примыкающей к нему комнатой отдыха.
Вошедший мужчина, возрастом слегка за шестьдесят, в добротном, с иголочки, костюме, лощеный и гладкий, как ружейный приклад, сел напротив меня на диван. Я узнал его, это был… Иван Сергунков, назовем его так для пущей неузнаваемости. Однако, наверное, девять человек из десяти в нашей стране, могли неоднократно видеть по ТВ этого важного и весьма влиятельного кремлевского чиновника рядом с Председателем.
Умный, интеллигентный и высокообразованный человек, на год младше Путилина, он был выпускником переводческого факультета ЛГУ, а также Илингского технического колледжа (Великобритания). Сергунков в совершенстве владел английским и шведским и на разговорном уровне еще несколькими языками. Позже, играючи, он закончил также Краснознаменный институт КГБ и стал уже генерал-полковником в этой организации в то время, как Путилина оставался всего лишь майором и возглавлял дом культуры в Дрездене. Правда по увольнению Вадим Вадимовичу присвоили звание подполковника для пущей будущей пенсии, но в этом звании поработать в ГБ ему не пришлось, и он так и остался навсегда в ее памяти майором.
Сергунков сел на диван напротив меня, поправил лампу, чтобы свет не бил мне в глаза. На сей раз лампа не противилась чужому прикосновению. Я посмотрел на него вблизи. Тонкие, бескровные губы в черточку, слегка раздвинутые в вечно не сходящую вежливую полуулыбку на его лице, и, одновременно, не соответствующий ей пронзительный холод небольших, серых глаз, при прямом взгляде которых по коже пробегали зябкие мурашки. Взгляд людей, власть предержащих.
Откинувшись на спинку дивана и подложив под спину одну из разбросанных по нему бархатных подушек, Сергунков раздвинул еще шире приклеенную улыбку и сказал тихим журчащим голосом:
- Представляться не будем: я о вас, Николай, знаю все, да и вы обо мне, я думаю, достаточно.
Я хотел ответить, но закашлялся, – вдруг, ни с того, ни с сего пересохло во рту. У меня, почему-то, возникло чувство, что я совершил какое-то жуткое государственное преступление, и следующим в кабинет войдет Государственный прокурор Егор Чайкин и предъявит мне обвинение. А пока Сергунков поторгуется со мной и еще до прихода Чайкина примет решение: выдворить меня на свободу с чистой совестью или отдать в прокурорские ежовые рукавицы.
- М-ммм… господин… товарищ Сергунков…
- Зовите меня просто Иван, - дружелюбно сказал Сергунков. – Как вас обустроили в Маскве?
- Спасибо, по-царски! Двухместный номер в отеле «Старый город» на Большой Дмитровке.
- Ну, это рядом!
- Да, тут недалеко. И кормят в ресторане бесплатно, да еще двести грамм на ужин наливают. Тоже за счет заведения.
- Ну, хорошо. У меня к вам, Николай, имеется одно дело. Могу ли я вам довериться?
С таким же успехом подобный вопрос мне мог задать пока еще сытый питон, проглоченный бык в животе у которого уже начал рассасываться и который еще не решил, пришла или нет пора подкрепиться снова.
- Я бы Вам не особо советовал, гражд… простите, Иван. Я такой болтун, что мне даже в армии командир нашей роты материться запрещал.
- Вы шутите? – вскинул редкие, светлые бровки Сергунков. - Сложный с вами вопрос заворачивается, Николай. - Только дело, о котором пойдет речь, должно оставаться тайной до поры до времени. Может, год, может, полтора. А потом этого не потребуется, даже наоборот, можете распространяться о нем сколько угодно. Это будет даже неплохо с точки зрения рекламы.
- Какое дело?
- Ну вот, я вижу, полтора года вы сумеете подержать язык за зубами. Мы даже с Вами на эту тему бумагу подпишем о неразглашении.
Я замахал руками:
- Что вы, что вы!
- Ну, ладно, писатель, хватит кобениться. В конце концов, я вам заплачу, - недовольно стал кусать тонкие губы Сергунков.
- За молчание?
- За вашу работу.
- Какую?
- Вот это другой разговор!.. Николай, я читал ваш бестселлер «Устав идиота». Скажу откровенно, он мне пришелся не по нутру. По содержанию. За образец идиота не тот персонаж взят. Но понравилась манера письма, угол, так сказать, взгляда на жизнь. Смеялся, что стыдно сказать как. И я хочу, чтобы вы написали еще одну такую книгу…
- Теперь про кого, простите?
- Про нашего Председателя, про Путилина Вадима Вадимовича…
- Вы меня разыгрываете, Иван? Вы за кого его держите? Я лично не вижу тут никакой связи.
- Нет, я серьезно.
- Но у меня нет на Председателя никаких материалов, ни положительных, ни компромата. Могу, конечно, по публикациям СМИ пошурудить. Но зачем переписывать и так всем давно известное? Да и про него уже многие что понаписали, те же Соловьев или Хатчинс – писари куда хлеще меня.
- Мне не нужны такие книги, их и так перебор. Нужен свежачок, человеческая книга больше про человека, чем Председателя. Так чтоб с юмором, с чувством.
- Это про то, как Путин двухметровую щуку поймал?
- Ну и про щуку, будь она неладна, вместе с Жойгу, ну его в тайгу, - скривил малокровные губы Сергунков, - и про то, как за девчонок в юности дрался в кровь из носа.
- Его били или он?
- В драке всем достается, кому меньше, кому больше, - опять скривился Сергунков. - Пацаны синяков не считают, сами мальчишкой были, знаете. Это вам не очки набирать на боксерском ринге…
- Вы знаете, что я был чемпионом области по юношам?
- И не только это, а еще как вы в пятнадцать лет сражались с семилетками деревянными сабельками…
Я прикусил язык.
- Ведь, на самом деле вне политики, да и в ней самой, продолжил как ни в чем ни бывало Сергунков, - Вадим Вадимович прожил, да и сейчас проживает, интереснейшую жизнь, только не любит об этом распространяться. Мне кажется, излишне скромничает. Но иногда его старые друзья, соклассники или родня на редких с ним встречах вспоминают разные смешные или пикантные истории. Я сам слышал. Присутствовал, так сказать.
- И что мне теперь, объездить всех его друзей и родственников? Кто же меня к ним пустит, имена-то какие там все заоблочные: Боттенберг, Шалимов. Миллиардеры еще те, надо быть министром, чтобы к ним подступиться.
- Ну вот, вы уже задаете вопросы, значит, вам, Николай, стало интересно. Это хорошо.
Сергунков звонко хлопнул тыльной стороной кулака о ладонь другой руки. Немедленно открылась дверь и из-за шторы вышла девушка в форме пионервожатой. Она принесла на небольшом подносе бутылку коньяка «Арарат», марки «Ахтамар» десятилетней выдержки, две пузатые рюмки, пару французских саек и сервилат из тонких, прозрачных кружочков на блюдце. Видимо, распотрошила упаковку с готовой фабричной нарезкой.
Девушке было под сраку лет, но весь ее вид соответствовал советской пионерии: волосы, заплетенные в корзиночку на затылке, шелковый красный галстук, тупорылые туфельки фасона пятидесятых годов на белый, с голубой каемкой, носочек, белая же блузка и черная плиссированная юбочка. Юбчонка, правда, была коротковата настолько, что когда она склонилась над столиком, выглядывали белые кружевные трусики, а густо намазанные глаза с приклеенными ресницами, делали ее похожей на залетную бабочку из дома под красным фонарем.
- Маша, не балуй! – слащаво улыбаясь, по-голубиному проворковал Сергунков и потрепал богатую задницу пионервожатой, запустив свою руку под ее юбку.
Маша с деланным смущением вывернулась и, бросая свой зад из стороны в сторону, покинула помещение.
- Зюгашкин прислал шпионить за нами, - кивнул вслед ушедшей девице Сергунков. – Но когда она к нам в управление устраивалась, то сразу и раскололась, и теперь Зюгашкин у нас сам на кукане, снабжаем его отфильтрованной информацией. В нашу пользу, конечно. Но, похоже, у тебя, Николай, к Маше не заискрило?
- Знаете, раньше в Брежневском Политбюро был такой член Суслов. За идеологию отвечал.
- Ну, знаю. Его негласно в Политбюро черным патером звали.
- Брежнев его как-то спросил после охоты на кабанов: «Слушай, Миша, а ты что от компании отделяешься. Зверя не бъешь, водку не пьешь, чужих баб не е…ешь?» Тот ответил: «Я чту марксизм-ленинизм и люблю свою жену». Вот так и я – жену люблю.
- Ну, ну, Николай! – погрозил мне сухим пальцем Сергунков. – Будто мы про вас ничего не знаем!
- По правде сказать, руки мне ее не понравились.
- Что руки? Руки, как руки.
- Красные, как у деревенской бабы, которая всю жизнь стирает белье в речке. Даже зимой.
Сергунков как-то странно скривился.
- Женщина любит не руками, а другим местом. Что касается рук, то когда она работала нашим резидентом в Америке, в здании случился пожар, так она голыми руками вытаскивала из огня важные для нас документы. Руки-то и обгорели, ей потом кожу на них меняли…
Я повинно пожал плечами.
Сергунков разлил коньяк по бокалам, воздушно чокнулся со мной и пригубил из рюмки. Я же свою выпил залпом до дна. Сергунков тут же налил мне по новой. Потом запустил в рот ломтик колбасы и тщательно его прожевал.
- Знаете, Николай, я много лет знаком с Вадимом Вадимычем и много беседовал с ним в неофициальной обстановке, ну, там где-нибудь на шашлычках или просто застолье, но также и в кабинетах один на один после работы, бывало. Он часто интересовался моим мнением. И я, пожалуй, единственный человек из его окружения, от которого он готов выслушать правду в лицо, в том числе о себе, не обижаясь и не заводясь. Вообще-то, он очень обидчив и вспыльчив, иногда ему не удается скрыть свое раздражение от неудобного вопроса даже на публике. Но, вообще, с ним всегда было интересно поговорить, у него много нестандартного в мышлении. Со временем я стал на досуге анализировать наши разговоры, записывать их содержание в блокнот. Хотел, было, даже фиксировать их на диктофон, но не решился – не положено по инструкции. Если меня вдруг застукают, мне будет трудно объяснить, зачем я допустил нарушение.
Сергунков пошевелил кончиком острого, птичьего носа над рюмкой и, жестом пригласив меня, снова пригубил коньяк. Я, в свою очередь, опять выпил свою порцию разом. Стало весело. Я соорудил из сайки бутерброд с колбасой и стал с удовольствием его поедать.
- Так вот, - продолжил чиновник, - я хотел предложить вам воспользоваться этими записями, для написания книги. Правда, я обязан хранить государственные тайны, поэтому я не могу дать блокнот вам в руки. Не могу и кому-либо поручить сделать из него выписки несекретного характера. Любой сексот, он все равно посторонний человек, как ни крути.
- И как мы выйдем из положения?
Сергунков возвел глаза к потолку и забарабанил полированными пальцами по столу.
- Я предлагаю нам встречаться здесь, и я буду вычитывать для вас все, что можно. При случае, вы можете мне задавать вопросы, ну, и, вообще, можем беседовать. А вы будете записывать. Можете от руки, а можете на диктофон, как вам удобно. Только записи будете оставлять здесь, в этом кабинете. Я их тут буду класть в сейф, а перед каждой новой встречей прослушивать, и если что-то туда просочится запретное, буду удалять.
- Сколько у нас таких встреч вы планируете провести, и как долго будет длиться каждая?
Сергунков налил мне коньяк, себе добавлять не стал.
- Я вижу, коньячок вам понравился, пейте на здоровье! – сказал он. – А насчет расписания наших встреч… Видите ли, я человек обязательный, но не могу дать вам точный распорядок, не от меня зависит. Я персона государственная, и мне мое время принадлежит постольку поскольку. Но предварительный расклад будет такой. Встречаться будем каждый день в шесть вечера в течение восьми или десяти дней подряд, это как будем управляться. Кроме воскресенья. Я думаю, чтобы обоюдно не уставать, по часу на одну беседу можно отводить. Ну, а там посмотрим…
- Что ж вам виднее.
- В любом случае, вам волноваться будет не о чем. Вас будут заранее уведомлять и говорить точное время. Мало того, за вами будут заезжать служебная машина и привозить сюда.
- Не стоит беспокоиться, тут пятнадцать минут ходьбы от отеля.
- Ну, знаете ли… Вы только книжку мне хорошую напишите. Чувствую, меня хотят уйти. Да я и сам тут вскоре собираюсь покинуть свой пост, сдавать стал, у меня не хватает сил выдерживать тот темп работы, который Президент задает своему ближайшему окружению. Я считаю, что Вадим Вадимович является самым работоспособным руководителем страны после Сталина. Короче, я не намерен быть тормозом в его команде. Вот и хочу эту книжку ему перед отставкой презентовать, как память о совместной работе. Гонорар будет лично от меня. Не обижу. Ну, а плохо напишите…
- Я понял – посадите! – пошутил я и прикусил губу, когда он стрельнул в меня жестким взглядом.
- И никому про наши с вами дела ни слова. Даже вашей супруге.
- Я понял: вы мне ни полслова, я вам – ни гу-гу!
- А вы неисправимый шутник. Уж и не знаю, тому ли я человеку доверился?
- Не беспокойтесь, я понимаю меру своей ответственности, уж постараюсь, как могу. Но гарантий, понравится ли вам книга – дать не могу. Сами понимаете, на вкус, на цвет товарища нет.
- Уж постарайтесь, другого варианта у нас все равно нет. Был, но кандидат отказался.
- Кто, если не секрет?
- Секрет, но вам скажу, все равно не разболтаете. Веллерчук…
- Да, планку-то вы подняли высоко!
- И вот еще что. Автором книги буду я. Так что пишите соответствующим образом.
Сергунков встал.
- Ну, что ж, на сегодня, пожалуй, все. Какие-то пожелания будут? – спросил он.
- Пока нет, если что надумаю, так сообщу.
- Хорошо, тогда до завтра, - собеседник протянул мне сухую, твердую, как сосновый корень, руку. – Да, коньяк можете забрать с собой. Все равно охрана допьет. Кстати, а пионервожатую вам на ночь не прислать?
Вот наглец! Я не знал, что ответить, в любом случае я не желал попасть на кукан…
***
Дорогой читатель, представляю вам книгу, которая получилась у меня из наших бесед с Сергунковым. Я старался написать ее в алфавитном порядке согласно поднятой тематике в виде беседы двух человек – Вадима Путилина и Ивана Сергункова. Для краткости в дальнейшем я их буду иногда называть ВВ и ИС соответственно. Также я намеренно напутал последовательность событий в книге, дабы нечто или кто-то оставались достаточно неузнаваемыми, дабы не навлечь на них возможные неприятности.
Помимо сего, вынужден признать, опус мой Сергункову не понравился, от него он отказался, как открестился и от своего авторства. Возможно потому, что его, действительно, к этому времени уже ушли. Он все еще во власти, правда, на ее обочине, далекой от тела царя. Но гонорар за труды он все же мне дал. Что сказать? - порядочный малый. Правда, немного – в соответствии с потраченным мною временем. Но это было все равно больше того гонорара, который мне потом пообещали в издательстве. Пока не дали, боятся, что книгу могут изъять из оборота, и они на ней обанкротятся.
Не хотелось бы подводить издательство, так что читайте сами, рекомендуйте прочесть другим, переводите на иностранные языки и издавайте под своим именем. Разрешаю…