Однажды некто Брусныцин решил обзавестись какой-нибудь картиной более или менее художественного свойства с целью облагораживания собственной культурной сути, а так же интерьера в своей старенькой уютной двушке. Не то чтобы Брусныцин умирал от восторгов по поводу эпохи раннего Возрождения или позднего Ренессанса, но копия левитановских березок или оригинал подмосковных кустарей-одиночек с мольбертом с видом реки и неровностей Клинско-Дмитровской гряды вполне вписывались в его эстетическую концепцию.
Вскоре Брусныцин прикупил небольшой холст в пошлой золочёной рамке, на котором был умело изображён уютный фрагмент стандартных природных прелестей, как то: безымянная река, лес, дол и солнце, садящееся в неестественной окраски пушистых облаках, отражавшихся в воде чуть ли не ярче, чем они являлись на небосклоне.
Брусныцин выбрал для картины место, привязал к рамке бечёвку и собрался ввинтить в стенку шуруп.
Брусныцин был кем угодно, только не умелым рукодельником. В жизни ему не часто доводилось что-либо мастерить или ремонтировать: обычно в таких случаях он раньше прибегал к услугам неопрятно одетых и дурнопахнущих работников ЖЭКа, в ныне – прилично экипированных, но по привычке пахнущих водкой и луком специалистов управляющей компании. Но на этот раз Брусныцин почему-то решил, что он справится сам. Вполне возможно, так бы оно и получилось, если бы Брусныцин не попытался вкрутить голый шуруп в бетонную стену. Коварный шуруп, не желая проникать в стенную твердь без дюбеля и отверстия, мгновенно подогнулся, и отвёртка больно поранила Брусныцину большой палец левой руки.
Брусныцин избегал всуе ругаться матом, чтобы лишний раз не травмировать своей кармы, поэтому он просто посетовал по поводу случившегося тихой фразой «Господи, твоя воля»…
И тут он отчётливо услышал, что картина, которую он, прислонив к стене, оставил на полу, ожила.
Брусныцин слез с табуретки, взял в руки полотно и остолбенел: река на картине текла, облака плыли по небу, верхушки деревьев качались, а по траве и кустам волнами гулял ветер, шум которого он и услышал.
«Чудеса», - только и смог подумать поражённый увиденным Брусныцин: он был скромным тружеником бухучёта, то есть человеком, весьма далёким от фантазий и мистики, и самым большим чудом, которое он видел собственными глазами, был конец листа Excel. А тут на тебе – целый живой пейзаж.
Брусныцин прикоснулся к картине. И вдруг чудо явило себя повторно – оно попросту исчезло. Под пальцами Брусныцина остался обыкновенный холст, покрытый масляной краской и лаком. Брусныцин убрал руку от картины и вновь увидел движение и услышал ветер…
Если бы луна была любопытной особой, то она могла бы до утра наблюдать в окошке Брусныцина, который лёжа на полу перед картиной, положив подбородок на кулаки, смотрел и смотрел, как дышит река, волнуется лес и бегут по небу облака в сторону незаходящего солнца…
Но луна, как всегда, была холодна, надменна и не любопытна.