Из воспоминаний митрополита федченкова

Борис Ихлов
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ МИТРОПОЛИТА ФЕДЧЕНКОВА

Борис Ихлов

Федченков – разумеется, человек религиозный, со всеми вытекающими последствиями. Но этого мало. Он из крестьян, попал в высшее сословие. Как мы увидим, это наложило глубокий отпечаток на всё его мировоззрение. Он постоянно сам себе противоречит, ведь по долгу службы он обязан обслуживать высшие классы. Но слово «обслуживать» не совсем верно: Федченков считает эти классы своими.
Федченко часто подчеркивает: «Мы, белые.» Ему неуютно в нищих рабочих кварталах. Когда же высокопоставленные особы указывают Федченкову место, он по-холопски винит в этом самого себя.
Уровень его мышления – вполне средний. Будто следуя заветам Фомы Аквинского, он пытается пользовать физику в качестве служанки религии, поясняет сомневающемуся, хоть это и нелепо, единство бога в трех лицах путем сравнения с дневным светом, «составленным» из цветов радуги.
Хайам обвинял в человеческих грехах бога – ведь всё по воле божьей, следовательно, и грех тоже, люди тут нипричем. Федченков, ничтоже сумняшеся, по сути повторяет софизм Хайама:

Мы с тобою - добыча, а мир - западня.
Вечный ловчий нас травит, к могиле гоня,
Сам во всем виноват, что случается в мире,
А в грехах обвиняет тебя и меня.

Разумеется, повторяет своими словами. Путается в противоречии: есть ли грех, или его нет, коль скоро всё в мире происходит по воле божьей, хотя сами теологи легко его разрешают, указывая на механистическое понимание детерминизма, а иные – на свободу воли. Гораздо точнее бьёт энциклопедист Гольбах: «… Если бог сам не мог сделать человека безгрешным, по какому праву наказывает он людей за то, что они не безгрешны?» (Тонди А. Иезуиты. М., 1955, с. 63). Действительно, маразм, какое-то садистское извращение: сам создал с грехом, и за это же и наказывает…
Но у Федченкова всё определяет иное противоречие: сам он из низов, а служит верхам.
Вместе с тем Федченков простодушно описывает всё подряд, что видит, как сам чувствует. Нет-нет, двуличием, двоедушием и даже шизофренией это никак нельзя назвать. Его свидетельства представителя высшего класса – необычайно интересны, они разоблачают многие мифы, которым подвержены современные неокрепшие молодые умы. Наиболее интересные места я выделил подчеркиванием.

Первые воспоминания рисуют Федченкова наивным верующим и верноподданным.

«… В это время наши родные женщины-богомолочки бросились по разным концам кладбища, к родным могилкам, и кое-где послышался жалобный плач... Потом мы пошли с пением молитв по полям. Что это были за горячие молитвы! Я и сейчас не могу удержаться от слез жалости и умиления к этим Божиим детям... И не раз на полях приходили мне такие мысли: "Господи! Ты не можешь не услышать этих бедных чад Твоих! За эту веру их, за слезы Ты дашь им, что нужно им! Дашь! Дашь!" - почти требовало чуда сердце мое. И было оно... В тот ли день или на другой пошел дождь... И не помню я из своей жизни случая, чтобы такие молебны вообще оставались без исполнения.»

«После того» не означает «по причине того». Самое удивительное – он в это верит. А вот  русский народ – нет.
В древней Руси главным божеством считался Перун, повелитель грома и молнии. Ему был посвящен один из дней недели — четверг. О дожде в засуху молились именно Перуну, и, конечно же, в четверг. Поскольку молитва, как правило, успеха не имела, возникла поговорка: «после дождичка в четверг». Что означает, что какое-либо событие никогда не состоится.
Могут сказать – не тому богу молились. Нет же, нет! К христианскому богу относится другая пословица: «Бога просить – что в решете воду носить».

«… Потом пошел новый тип - либерально-революционные владельцы, земцы. Мне их пришлось встречать лишь на земских собраниях, куда я ходил из любопытства... И странно: хотя вход на эти съезды в так называемом дворянском собрании был открытым, никто не интересовался ими и не посещал их, а народ просто даже не знал. Этот тип собственников едва ли не дальше был от народного сердца, чем даже иные крепостные господа. Во всяком случае, при разразившейся революции народ не считал их своими, а многие из них пострадали, как и другие из правого лагеря: между этими двумя слоями была вырыта такая уж пропасть, что перешагнуть ее не сумели ни те, ни другие.
Начался приток владельцев из купеческого класса. Я их видел мало. Пожалуй, эти были проще, ближе к народу, потому что их отцы и деды сами вышли из народа. Но богатство ставило стену между ними и народом. И грозовая буря погнала и эти новые листы вместе со старыми, дворянскими, куда попало, по заграницам. Чужие, чужие были эти классы.»

Здесь говорит одна сторона души Федченкова – крестьянская. Тут он рисует вовсе не единую верноподданническую Россию, правящие классы он именует чужими.

«А один профессор Московского университета даже написал целую книгу: "Простые речи о мудреных вещах", где собрано много фактов из сверхъестественного мира. Народ наш верил в это. И если мы признаем за ним большой здравый смысл, то не нужно раньше времени смеяться над нашими отцами и дедами. Недаром еще Гейне, поэт из евреев, написал: есть на свете вещи, которые не снились и мудрецам...»

Это Шекспир, из «Гамлета»: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам…» Нет, кто отрицает: есть масса необъяснимых, казалось бы, вещей. Подавляющее их число необъяснимо рядовым гражданам исключительно по причине их неграмотности. В отношении остального, неизвестного еще науке, есть два пути: либо исследовать неведомое, узнавать его причины, либо свалить всё в кучу под названием «сверхъестественное».

«Еще это село называлось Ильинкой, по имени старого барина Ильи Абрамовича.»

Значит, Гейне – из евреев, но если барин – тут замечание неуместно…В дальнейшем Федченков многажды будет указывать: тот еврей, этот еврей (тут говорит его простодушие), так сложилось в его кругу. Но когда речь заходит о разумной оценке, она оказывается, как бы сказать – противоположной.

«Какое общее воспоминание осталось у меня от рассказов отца о крепостном праве?
Казалось, нужно было бы ожидать от него грустных историй и трагических событий. Но должен сказать правду; за всю жизнь с ним я буквально не слышал ни одного осудительного слова о господах и всем крепостном строе. Странно это? Да! Но так было. "Слова из сказки не выбросишь", как говорили у нас на селе. Даже наоборот, он иногда вспоминал о прошлом времени с одобрением. "Что же, - бывало, скажет, - тогда народ был лучше, не то что теперь, самовольники. - И подумавши немного, будто вспоминая картины старого времени, добавит: - Ну, по субботам, понятно, секли кое-кого на конюшне... Да ведь поделом же!"
Отчего у него составилось такое воззрение, затрудняюсь сейчас сказать... Могу лишь предполагать. Может быть, и в самом деле мы теперь слишком сгущаем темные краски далекого прошлого, а в действительности всё было проще? И теперь ведь много нужды и горя в мире: и экономическая зависимость одних от других, и вообще, от всего строя жизни давит людей... Или у этих помещиков добрых жилось лучше, чем у других?.. Или великое смирение крестьян-христиан давало народу такую огромную силу терпеть все? Или глубокая идея о суетности и скоротечности этой временной жизни давала ему мудрость философа, народа-богоносца, по слову Достоевского... Или уж данная многовековая, укрепившаяся привычка повиноваться, подчиняться, со всем мириться облегчала ему суровость жизни? Или при довольстве, сытости, своеволии самих господ он видел и у них те же болезни, свои страдания, грехи и беды? Или он чуял, что корни несчастий и скорбей находятся где-то глубже и неустранимы? Или просто, при своем хорошем сердце и сносной жизни, он удовлетворялся малым своим счастьем, не зная другого, лучшего, а если и видел его у господ, то не завидовал им?..
Затрудняюсь ответить решительно: душа ведь сложная и многогранная. Больше я склонен думать вместе с Достоевским и даже с Толстым, что наш народ есть народ-философ, народ-христианин, "хрестьянин", крестьянин, как он сам прозвал себя. Никакой другой народ в мире не называл себя по вере, лишь русские. И отец мой воспитался в такой же философии.»

Действительно: и отчего это у Федченкова-старшего такое воззрение. Чернышевский формулировал гораздо четче: «Сверху донизу – все рабы». Однако напрасно митрополит приписывает такое восприятие русского народа Достоевскому и Толстому. И уж совсем напрасно «философию» своего отца он приписывает всему народу. Русский народ – это и восстания Булавина, Василия Уса, Болотникова, Стеньки Разина, Пугачева, и крестьянские бунты 1905 года.
Между прочим, крестьян далеко не сразу начали называть крестьянами, ранее все, кто без восстаний принял чужую веру, именовались крестьянами. Даже цари. Этимологический словарь русского языка Г. П. Цыганенко поясняет: в значении «поселянин», «податной поселянин», «землепашец» слово КРЕСТЬЯНИН начинает употребляться только с XIV в. До этого оно имело смысл «житель русской земли» (в противоположность иноверцам, басурманам), а еще ранее, с X в.,— «христианин», т. е. «крещеный, принявший христианство».
Отмечу, что израильские евреи тоже приписывают себе звание народа-богоносца.

Семья, царская семья, хороший народ

Каковы семейные идеалы Федченкова? Это домострой.
«… Рассказывала она, как женили ее отца. Это вообще характерно для старого века... Как-то зимой мой прадед, диакон Василий, обращается к молодому сыну Николаю, лежавшему на теплой огромной русской печи, со словами:
- Николай, а Николай!
- Что, батюшка?
- Я решил тебя женить.
- На ком, батюшка? - поинтересовался дед мой.
- Да вот хочу взять у отца Василия (тоже диакона, но из другого прихода, село было большое - две церкви) Надежду.
- Батюшка, это - рябую-то?
А бабушка моя в детстве болела оспою, и на хорошем личике осталось с десяток малозаметных рябинок.
- Ка-ак? Что ты сказал?
- Я говорю, рябая она.
- Да как ты смел это? Ну-ка слезь сюда с печи!
Сын повиновался. Прадед взял от печи рогач да раза два вытянул им по спине своеумного жениха.
- Вот тебе рябая! Что, я не знаю, что ли, кого тебе выбрать? Надежда - смирная, а что рябая малость, так воду с ее лица, что ли, пить? Жить придется с нею. Душа нужна.
- Прости, батюшка! - смирился мой дед. - Хоть на рябой, хоть на кривой, ваша воля!
И поженились. И какая она была чудная жена и мать! Преданная, смиренная, благочестивая, чистая, терпеливая (дедушка последние 13 лет болел: от вина погубил рассудок, впал в тихое детство), молчальница. Никто никогда не видел ее сердитой или недовольной. Кротчайшее существо была. Могу сказать, святая! И умерла свято, безболезненно, подобно тому, как Л. Толстой описывал тихую смерть своей нянюшки Натальи Саввишны. Я еще помню ее кончину. Стоит рассказать потомству о таких людях, как они жили и как помирали.»

Замечательный рассказ. Как счастливо жил человек, женившись не по любви, по чужой воле.
Это и есть у Федченкова счастье. А тихая, бессловесная, как побелка на стенке, глухая к гражданской жизни, ничего не узнавшая из окружающего мира, да и не интересовавшаяся им, прожившая неприметно, как трава под ногами – это и есть «душа», пример для подражания.

В то же время
«… владение людьми совсем не божественное дело. Великий святой подвижник XI века Симеон Новый Богослов объясняет происхождение рабства - и политического и экономического - прямо от дьявола, который ожесточает одних против других. Конечно, горе можно терпеть, но оправдывать причиняющих его нельзя.»

Вот еще один идеал Федченкова. Запомним: для митрополита политическое и экономическое рабство – прямо от дьявола. Но.

«… конечно, всецелое спасение человечества от горя и страданий не приходило и не придет от политических и экономических свобод. Простое доказательство тому в самих богатых и свободных: разве они лучше бедных и подчиненных? Не хуже ли душою? Не грешнее ли? Не гордее ли? Не жесточе ли? Недаром же сказано Господом: "Трудно богатому войти в царство небесное", то есть быть хорошим здесь нравственно, чтобы удостоиться будущей награды там. Но и это соображение не оправдывает насилия одних над другими: как бы ни было мало или велико зло, оно остается им всегда. И, конечно, если бы мы все были святыми, высокими, идеальными христианами, тогда мы способны были бы переносить все трудности жизни, как их переносили мученики первых трех веков. Но и опять: и тогда были отступавшие от веры из-за жестокости невыносимых мук огнем, колесами с ножами, зверями. И тогда приходилось апостолам все же убеждать, уговаривать христиан, писать им - не отрекаться от креста страданий, терпеть и невинные муки.»

Причем здесь богатые? Это их личное дело, хороши они душой или плохи. Речь ведь идет о горе и страданиях нищих. То есть: не надо освобождаться, надо страдать. Не надо бороться с дьяволом.
Но разве восстания рабов не вынудили Солона уничтожить долговое рабство? Разве восстание Пугачева не привело к повышению зарплаты рабочих на заводах Урала? Разве Октябрьская революция не дала всеобщее образование, зеленую улицу детям нищих, чтоб они стали мировыми учеными, разве не ликвидировала оспу, холеру, разве не дала землю крестьянам и мир народам?
Вот один из примеров, когда церковь пытается формировать рабскую психологию.
Но церкви возражает сама Библия.

«… Значит, нелегко все это было и для святых! А если мы не святые? Тогда к нам относится иное слово того же апостола Павла: "Отцы! Не раздражайте чад своих!". А еще раньше его политический вождь - царь Давид - в псалме говорит: "Когда гордится (много о себе думает и позволяет) нечестивый, то возгорается нищий", то есть обижаемый, бедняк подчиненный. И тогда происходит революция. … Ровоам, сын Соломона, стал жестоко обращаться со своими подданными. Они взбунтовались, и отделились 10 колен израильских от Ровоама. Он собрал воинство, чтобы подавить эту революцию, но пришел к нему пророк и сказал от имени Господа; "Не ходи и не воюй, ибо это - от Меня произошло!"»

Федченков пойдет и будет воевать с революцией. Всем существом своим он впитал главное в религии, не ее букву, а ее дух: служение правящим классам против низов. Но правдивые зарисовки Федченкова возражают ему самому.

«… Мне пришлось читать одну интересную книжку, описание страданий одной крепостной девушки Федосьи, современницы преподобного Серафима Саровского (J1833). Ее красота приглянулась барину, но отказалась она быть во грехе с ним. Боже! Что потом он делал с ней! Как ее били, истязали по его приказанию. Потом она убежала, скрывалась летом и зимой в лесу. И какие-то бродячие собаки заходили к ней в логовище и согревали тело ее. А уж чем питалась она и говорить нечего... Но эти мои слова не дают никакого впечатления читателю, нужно читать в подробностях ее страдания. Описал их, со слов ее самой, духовник, священник Новгородской епархии, умерший незадолго до революции. О, сколько таких трагедий знает история, а отчасти и литература!
И я не тому дивлюсь, что бывали восстания крестьян, а нужно дивиться тому, что их было все же очень мало. Поразительно мало, как ни вычерпывай их из архивов. И это оттого, что народ наш был необычайно терпелив и кроток... Крестоносец народ. Но потом начало иссякать и смирение, а с ним и сила терпения. И началось иное, о чем речь в свое время будет.
Когда же это иное пришло, когда начали страдать уже "раздражающие нищих", то мне пришлось слышать от одной, прежде бывшей очень богатой и знатной, женщины, у которой большевики убили единственного сына, такие слова: «Это Федосьины внуки отплачивают за наших дедов!»

Теперь вспомним, как либералы, националисты-шовинисты и прочие антикоммунисты вслед за властями ставят большевикам в вину убийство царской семьи. Федченков еще будет говорить об этом.
Но тут же поднимает голос второе «я» митрополита:

«Скажу сразу и прямо: мирно жил народ.»

Ни тебе Булавина, ни Болотникова, ни «красных петухов»…Как учили Федченкова  в семинарии, кто преподавал историю? Зато какая чудесная зарисовка:

«… А десятский однажды в лавке подвел меня: спросил вина и заговорил со мной, облокотившись на прилавок. Я же пошевелил пальцами бороду его. "Как ты смеешь хвататься за бороду?! Разве не знаешь, что за это по закону - в тюрьму?!" Я и не знал этого закона, мне было 10-11 лет тогда. Может быть, и есть закон? "Хочешь мировую?" Мне ничего не оставалось, как тюрьму заменить даровой бутылкой водки. Десятский ушел удовлетворенный…»

И что? Какие же выводы?

«… Молодой Василий, красивый тонкий человек, схватил чахотку, болел смиренно и скончался в молодости... В чахотке же скончался и Миша, молодой муж нашей Анюточки, дочки няньки Арины. Тоже был смиренный и бодрый.  Нет! Безропотлив был наш народ... Хороший народ...»

«Хороший народ» обречен на невежество:
«К концу шестого годика меня вместе с братом Михаилом, который был старше меня почти на два года, отец отвел в школу, находившуюся в двух верстах от дома. Мы оба были приняты сразу во второй класс: в первом нам нечего было делать. Школьные товарищи были хорошие, обучение шло легко. Барыня Чичерина давала всем нам на обед одно блюдо, большею частью щи с мясом и вкусным хлебом с людской кухни. Сначала мы хлебали одни щи, а потом, по стуку ложкой старшего, мы набрасывались на куски, то есть уже на мясо... Потом убирали все, относили. Немного играли на улице и продолжали учиться... Еще раз скажу спасибо и за это... Многие из нас лишь в школе и видели мясо… Учить, учить... Но где же средства? И кого учить: одного ли меня или и других пятерых детей? Почему лишать их образования? Но деньги? Это постоянный вопрос для бедноты, особенно деревенской… Я описал все это подробно, чтобы показать, каким невероятным, совершенно исключительным путем нам, деревенским жителям, можно было получить тогда образование!»

Стало быть – так и надо, чтобы народ мяса не видел. Чтобы неучами ходили. Безропотливый народ – холоп, раб, а тот, кто считает это состояние хорошим – как выразился Ленин - холуй, хам. Нет, не хочет Федченков бороться с дьяволом, не хочет идти против богатых.
А теперь вспомним: большевики ввели ликбез, ликвидировали безграмотность, позже ввели бесплатное всеобщее среднее образование.

Но следом у Федченкова смиренный, хороший, безропотный народ как-то даже обоснованно воюет за политические и экономические свободы:
«В рассказах одного слушателя знаменитого профессора Московского университета В.О.Ключевского мне пришлось прочитать такое пророчество его о народе: "Народ, вступивши на революционный путь (1905), обманул (это слово я помню! - Авт.) своего царя, которому клялся в верноподданничестве и безграничной преданности. Наступает время, когда он обманет и Церковь, и всех тех, кто его считал православным и богоносцем. Придет пора, что он умело обманет, проведет и социалистов, за которыми сначала пойдет". Правда ли, что говорил так историк, много знавший о русском человеке? Но не имею основания сомневаться: записал эти его предсказания Нелидов, не думаю, чтобы он все это сочинил. Но мне так не хочется верить профессору! Слишком уж некрасиво изображается здесь наш народ! Полагаю, что Достоевский никак не сказал бы о нем подобной характеристики. И я лично думаю, что тут был не обман, а нечто другое, более глубокое и искренно-простое...»

Спасибо, Федченков! Глубоко, искренно шел народ против царя. Еще бы кто рассказал, как, при каких свидетелях, по какому тексту рядовые граждане царской России принимали клятву верности царю. Но… вторая половинка души митрополита немедленно возражает первой:
«Сейчас скажу, что народ чтил даря, И не только его, но и всякое начальство уважал, так мы были воспитаны семьей. Вспоминаю, например, как мать, посетив случайно г. Тамбов, увидела на вокзале обер-прокурора Синода, известного Победоносцева. Совершенно не зная никаких его добрых или дурных свойств души или сторон деятельности, она потом с радостью передавала нам, какого особого счастья удостоилась она, что видела министра' И это бескорыстно, непроизвольно!
Правда, к этому можно было бы в другой раз примешивать и практические выводы от смиренного почитания высших: "Ведите себя тише воды, ниже травы" или "Ласковый теленок двух маток сосет" все это и нам внушали родители, но корни такого почитания властей лежали гораздо глубже. Думаю, что настроение моего отца - о чем я писал выше при описании крепостного права - было совсем не случайным и не личным свойством его, а носило в себе необходимый отголосок общенародного мировоззрения и духовной установки. И сама мать никогда не учила нас бунтовщическим идеям. Наоборот, при всей трудности жизни нашей, она в общем не осуждала господ, а мирилась со всем тем социальным неравенством, какое так больно отражалось на ней. И даже любила их, почитала, жалела... И нас всех так научила...»

То есть, церковь учила быть рабами, холопами и с дьяволом не бороться. Зачем осуждать господ, которые от дьявола. Плетью обуха не перешибешь, выше головы не прыгнешь, а уши, уши-то не растут выше лба! Но ведь это не народ ласково сосал богатых, это богатые высасывали из него все соки. Пример с матерью говорил не столько о чинопочитании, сколько о глупости. Но Федченков зря приписывает черты собственной матери всему народу. Нельзя единичными случаями наполнить общую форму.
И после всех своих слов о том, как народ шел против царя, после своих цитат из Библии:
«… Характерный случай. Для усмирения революционных настроений первой революции был вызван и прислан карательный отряд из казаков, и мать любезно приглашала их иногда в гости к себе. Совершенно так же поступили бы и я, и все прочие члены семьи нашей. К социальному порядку вообще у нас держалось прочно установившееся воззрение приятия капиталистического строя: священная собственность, неизбежное различие богатых и бедных, примирение с униженным политическим и социальным положением низших классов, - все это и принималось, и считалось непреложным законом, не подлежащим изменению или нарушению. Поэтому революционные и социальные идеи считались и у нас, и у массы крестьян - общественным злом, социалист был в глазах наших отчаянный злодей, враг общественных устоев. И сам по себе помню, каким страхом и ужасом отдавалось в сердце моем это слово - "социализм"! … Ну, будь мать и отец эксплуататоры, иное дело, но когда они и сами всю жизнь страдали от такого строя и при всем том искренно мирились с ним, то тут нужно искать более глубоких объяснений, чем темнота и забитость... Нет!..»

Представьте, чтобы все крестьяне любезно приглашали карателей к себе домой. Федченков забывает, что революция 1905 года была именно крестьянской, именно аграрный вопрос она не смогла разрешить. Итак, классовое унижение для Федченкова (он всё называет своими именами) – непреложный закон. Причем, как пишет сам Федченков, установленный дьяволом.

Христианство, церковь

«И можно думать, - пишет Федченков, - что вражда и к Церкви в революционно-демократических и даже вообще демократических (у кадет) кругах в некоторой степени вызывалась терпеливым отношением ее к социальному неравенству: этим как бы стирались острые зубы общества и народа в борьбе против "ненавистных" условий капиталистического строя и их носителей; Церковь будто бы воспитывала этим чувства "сервилизма", рабской придушенной психологии бедных в отношении к эксплуататорам.»

Но митрополит сам только что это доказал – действительно, церковь воспитывает «чувство рабской психологии», учит смирению перед злом, и сам он к этому смирению призывает. Вовсе не «будто бы».

«Известно, что в марксизме самое происхождение религии объясняется экономически: эксплуататоры, к которым принадлежали владельцы и власть, а отчасти и духовенство, эгоистически будто бы пользовались религией вот именно для придушения протестов и для защиты своих привилегий. Для зтого-де неизбежно было учение о будущем небесном блаженстве, лишь бы рабы и бедняки не бунтовали против настоящих земных господ. Разумеется, это хлесткое объяснение, льстящее низшим классам, иногда действительно глубоко обездоленным, и вообще идущее навстречу нашим невысоким инстинктам - корысти и гордости, такое историке-материалистическое объяснение легко было принимать некапиталистам, беднякам. Но в том-то и дело, что наши родители и бедняки-мужики долго-долго, веками, не принимали такого объяснения за святую истину. Не принимала и не примет этого объяснения и христианская Церковь, не принимал и не принимаю и я.»

То есть. Почему не принимает? Ведь он сам пишет, что его всего лишь воспитали так. Однако воспитание не есть истина.
Льстит обвинение церкви социалистами низшим классам, не льстит – не надо переводить разговор в другое русло. Факт есть факт, религия есть орудие в руках правящих классов для того, чтобы подавлять протесты, для того, чтобы народ принимал классовое унижение как должное, чтобы идеи социализма, идеи бунта против дьявола народ не вынашивал. Федченков отчаянно это проповедует.
 Когда народ восстает против богатых – появляется Федченков и говорит, что религия тут нипричем. То есть, боженьке плевать на экономическую забитость низов. Федченков будто не понимает, что учение о смирении и есть придушение протестов. Будто не в курсе, что церковь защищает любую власть, «любая власть от бога».
Митрполит путает обвинение марксистов с определением религии. Он не читал брошюры Богданова «Ответ на книгу Ильина», тот дает определение религии – это отражение в общественном сознании общественной иерархии. Поскольку в жизни над тобой начальник, так должен быть идепльный начальник, на небе. Если кто принимает эту иерархию за вечную – тот холуй и хам, человеконенавистник.
Но есть и гносеологические корни религии – Федченков и тут не в курсе?

«… Выражаю его мысли не буквально, но верно.
- Это нам невозможно. У нас неодинаковые психологические основы: вы веруете лишь в эту земную жизнь, а мы еще и в загробную, и последняя для человека важнее. Поэтому у нас, верующих, центральное место в душе занимает духовная сторона, а не материально-экономическая. Отказаться от этого примата ни наша Церковь и никакая другая вера, признающая иную жизнь, не могут - это было бы самоубийством для всякой религии.
Князь все это, как умный человек, понимал и не стал больше спорить со мною. А я бы теперь мог еще добавить и следующее:
- Недооцениваете вы нашу искреннюю лояльность. Если искренний верующий человек принципиально и по совести стал на лояльную позицию, то из него будет добросовестный сотрудник вам и проводник на деле вашей системы: на Церковь и на верующих вы можете положиться, что они не изменят вам, а смиренно самоотверженно - ради Бога, власти, ближних и своей души - будут нести тяготы установки нового строя. … Смирение религиозное - важная сила не только в личной жизни, но и в общественно-государственной.»

И зачем было противиться «льстящему низшим классам» обвинению марксистов. Сам Федченков говорит то же самое, что и марксисты, повторяет обвинение.
Но, видимо, митрополит не читал Адама Смита. Адам Смит утверждает, что тяжелый труд рабочего делает из рабочего машину, лишенную патриотизма, вообще чего-то гражданского. В то же время, конечно, для религии признавать, что общественное бытие определяет общественное сознание, а душа, сознание – свойства живого организма и вне этого организма существовать не могут – это для религии самоубийство. И вся жизнь верующего подчинена выдуманному, не существующему загробному миру. Этот мир для него важнее, чем реальный мир, но это вовсе не значит, что «высший» мир сам по себе, ни к чему не обязывает в мире реальном. Он диктует верующему смирение перед злом, на верующих власть всегда «может положиться».

«Религиозному человеку и жить легче и помирать спокойнее: умирает ли он по указу царя за родину, из-за государственного долга послушания власти.»

Читайте, читайте! Это и есть религия, которая выдает рабство, страх, трусость за возвышение духа. Причем Федченков использует для агитации, что ли, что-то такое утилитарно-прагматическое: истина-не истина, есть ли бог – нет ли бога, а ежели помогает помереть спокойно, значит, надо молиться.

Оказывается, согласно Федченкова, до христианства совести у людей не было.

«Христиане - конечно, хорошие христиане, а не формальные лицемеры - везде и всегда полезные рабочие. И сейчас, когда пишу это, припомнилась мне одна мысль социалиста, кажется, Зейполя. "Люди, - сказал он, - часто не понимают, насколько даже выгодна экономически такая "простая" вещь, как СОВЕСТЬ!" И совершенно верно! Недаром, несколько уже лет назад, и Сталин бросил клич: "Нам нужны инженеры душ!" Конечно, и социалисты желают того же, то есть хорошего честного человека. Даже и вся-то система их политики и экономики построена на основной задаче - воспитать "нового человека" вообще, чтобы он не только материально жил благоденственно, но и стал братом брату... А Церковь тоже, только иными путями, проводила те же идеи братства в мире среди человечества. Удастся ли безрелигиозному мировоззрению "генерального" коммунизма с его философией материализма достигнуть братства? Это большой вопрос! А Церковь уже достигла многого, как увидим дальше.»

Церковь только и делала, что пропагандировала идеи братства богатых и бедных. Как мы увидим дальше, церковь не смогла достигнуть хоть чего-нибудь в плане  братства – грянула Первая мировая война, за ней Великая Октябрьская революция. У Федченкова стандартная идеалистическая бернштейнианская ошибка: высокие идеи не могут привноситься сверху, они вырастают в революционном убийстве богатых, в экспроприации экспроприаторов. Они вырастают в бытии низов. Но Федченков тут четко увидел тождество бернштейнианского идеалистического подхода Сталина с его «новым мышлением», с оперированием мозгов - и церкви.
Что касается рабочих, всего мира, из которых масса – христиан, они регулярно устраивают забастовки, чтобы работать поменьше. И правильно делают.

«А совсем уже недавно на выставке в Нью-Йорке подошел ко мне с карандашом и бумажкой человек еврейского типа и очень скромно сказал:
- Я еврей и корреспондент еврейской газеты. Могу я задать вам вопрос?
- Пожалуйста.
- Скажите, какое отношение Церкви к советскому правительству в России?
- Искренне дружественное, лояльное и сотрудническое,
- А как смотрит на коммунизм христианство?
- Христианство принимает всякие формы государственного устройства.
- Но коммунизм, может быть, ближе?
- Да, я думаю так. Но только и труднее для осуществления.»

Ну, не барин брал интервью! Федченков не упускает ни одного случая, чтобы не указать: вон тот-то – еврей. И непреходящее раздвоение личности: коммунизм отрицает загробную жизнь, но поскольку он у власти, то как-то ближе… И неважно, что митрополит в глаза не видел бесклассовое общество, то есть, коммунизм. Но далее еще хлеще: обскурантизм и мракобесие.

«… в объяснение поведения наших отцов и дедов в отношении к капиталистическому строю. Нет, не темнота, не забитость, не рабство души делали их терпеливыми, а, наоборот, своего рода особая просвещенность, сила и свобода. Только они были иного порядка, духовного.
Христианство, зная, где корень бед, то есть в душе, пришло и принесло новые силы лечить именно ее прежде всего, а не внешние условия. И врач излечивает корень и первоисточник болезни, а не вторичные проявления ее вовне. И вот, оставляя, по-видимому, нетронутыми внешние бедствия, христианство дало "внутрь" такое просвещение, влило такие благодатные силы, что человек мог почувствовать себя свободным внутренне и при рабстве, богатым или хотя бы спокойным при бедности. Как? Христианство указало и действительно дало новую, мирную жизнь в душу: жизнь в благодати Божией еще здесь и надежды на блаженную жизнь в будущем мире, несомненно существующем. Имея в себе эту внутреннюю духовную жизнь, человек мог и стал спокойным при всяких условиях. Не столько хорош врач, который лечит болезнь, сколько тот, который, впрыскивая какую-нибудь противоядовитую жидкость, делает человека неспособным к заразе, так называемый иммунитет. Христианство и дало эти силы нашему народу.
Конечно, это совсем не означает того, что эти внешние условия - рабство, эксплуатация, бедность - хороши сами по себе. Наоборот. Самый иммунитет именно предполагает, что это - болезнь, беда, зло; именно для того-то и даются новые силы, чтобы преодолевать, побеждать то зло в себе самом. "Вера побеждает мир", - говорит ученик Христов Иоанн и по опыту.
И это совершалось на нашем народе многие столетия. Он воспитывался при внешней безграмотности в высокой философии, он верил в благородство и достоинство человека гораздо больше не только крепостников-господ, но и больше всех материалистов, защитников народных. Человек - это высокое имя, святое, выше условий, выше земных порядков.»

Приходит мужик к психиатру: «Доктор, в нашем доме лифт останавливается на каждом этаже.» Доктор: «Ничего страшного, вот вам элениум, принимайте три раза в день.» (То есть: внутрь вливает!) Пациент: «А что, лифт перестанет останавливаться?» Доктор: «Нет. Но Вы будете к этому по-другому относиться.»
Федченков собирается прописать элениум всему человечеству. Вместо того, чтобы вспороть брюхо главе управляющей компании и починить лифт.

Видимо, старания церкви никак не могут увенчаться успехом. Ну, никак нищие не желают быть блаженными духом. Что тут делать. Но вот тут Федченков совершает над человеком просто изуверство: чтоб человек жил в тюрьме и радовался! И Федченков еще осуждает фашизм. В фильме «Мертвый сезон» Борн, изобретатель газа «Эр Эйч», объясняет советскому разведчику, что газ делает низшие сословия счастливыми:
«Во-первых, эти люди по-своему счастливы, поскольку начисто лишены памяти. Они отрезаны от какой бы то ни было информации извне. Ведь отчего люди страдают? От сравнения. Кто-то талантливее, кто-то живёт лучше, кто-то богаче, кто-то могущественнее. А человек, прошедший психохимическую обработку, будет радоваться непрерывно. Радоваться тому, что ему тепло, что помидор красный, что солнце светит, что ровно в два часа, что бы ни случилось, он получит свой питательный бобовый суп, а ночью – женщину, при условии, если он будет прилежно трудиться. Ну, разве это не милосердно? А дальше Эр-Эйч сможет постепенно создавать определённые типы служебного человека. Ну, так, как это сделала мудро природа в улье, в муравейнике. Представьте: человек – ткач, человек – пекарь, человек – шофёр. Причём у него нет никаких других потребностей, никакого комплекса неполноценности. Ну, нет же у вола комплекса неполноценности от того, что он - вол. Ну, вол, и слава богу! Человек-робот ни о чём не думает, всегда доволен, и он размножается, производит себе подобных. От человека-золотаря не может родиться человек-математик, как от кошки не может родиться слон.»

Действительно, в семье рабочих «почему-то» гораздо чаще рождаются рабочие, в семье артистов – артисты, в семье ученых – ученые, без всякого газа Эр-Эйч. Объявление в американской газете: «Мистер и миссис Розенблюм имеют удовольствие сообщить о рождении своего сына, доктора Джонатана Розенблюма»…
Церковь должна аплодировать Голливуду – фабрике грез. Церковь должна выступать вместе с соратницей Новодворской, Женей Дебрянской, за антипрогибиционизм – ведь наркотики делают то же самое, что и церковь, только с гораздо большим успехом.

«…народ, в сущности, тоже был тогда дитя по душе... Посмотрим теперь, что же он получал от Церкви, этой третьей воспитательной силы.»

Как, есть еще два захребетника?? Ах, да – третье отделение, охранка. Суд. Прекрасные воспитатели…

«Можно без преувеличения сказать, что собственно Церковь и воспитывала наш народ. Семья, о чем мы говорили выше, была больше проводником и нянькою при Матери-Церкви. Вдумываясь теперь, начинаешь понимать все больше, сколько дала она народу!»

А сколько взяла! Родился – заплати, женился – заплати, умер – заплати. Церковь – один из самых крупных землевладельцев до революции. Ныне банк РПЦ ныне – один из самых богатых. РПЦ продает всё, не брезгует мошенничать, например: «Сухарики, освященные на мощах святителя Николая». Ориентировочный прейскурант: крещение – 1000 р., венчание – 2000 р., отпевание – 2000 р., вечное поминание – 10 000 р.
Но уж извините. Напрасно церковь навяливается в воспитатели. Мы гордимся русским народом, пишет Ленин, который начал свергать царя, помещика, попа. И сверг их в 1917-м. Вот так воспитали русский народ.
Из КВН 60-х годов между Одессой и Пермью: «Родителей у меня не было, с детства моей матерью стала пионэрская организация. И эта мать…»

«Как-то Горький сказал: "Человек - это звучит гордо". Мне эти слова всегда были неприемлемыми и казались фальшиво измышленными, самомнительными.»

Еще бы!

«Церковь дала другое воззрение на человека. "Человек! Какое это высокое имя!" - писал блаженный о. Иоанн Кронштадтский в дневнике своем. А он имел дела со всеми: от царя Александра до нищих... Но больше имел дел с бедными, с народом, который тысячами ежедневно стекался со всей Руси в Андреевский храм в Кронштадте. Я был счастлив своими глазами видеть все это... "Высокое имя - человек!" Почему? И какое место и значение имеет Церковь в этой высоте для народа? По христианскому учению всякий человек, без различия, есть образ Божий.»

Конечно, зачем гордиться подвигами во время Великой Отечественной войны. И уж совсем не стоит гордиться полетом в космос. Ведь гордыня – грех. Высота же человеческая состоит в том, чтобы терпеть, когда над человеком измываются. Высек помещик твоего ребеночка – терпи. Урезал буржуа тебе зарплату – сходи в церковь, поставь свечку. Расстрелял царь рабочих на Ленских приисках – так угодно богу. Такова карма этих рабочих. Дали в морду – подставь задницу…

Однако ж Федченков неточен. Господь создал человека по образу своему и подобию. То есть, у бога есть руки, ноги, голова, уши, нос, глаза, рот, зубы, язык, попа и пися. Ах, да, это просто так говорится, нельзя же слово божье так близко к сердцу принимать. Имеется в виду – сознание есть у человека, и это сознание господь и вложил в человека. Хотя зоопсихология распрекрасно показывает, что зачатки сознания есть и у животных, у дельфина, у вороны, у шимпанзе. А у шимпанзе – вполне развитая первая сигнальная система, позволяющая создавать абстрактные понятия. И никто в этих животных ничего не вкладывал извне, сами развились, без посторонней помощи.
Но суть в другом. Какое, собственно, дело людям, какое у церкви на них воззрение. У них есть своё, собственное воззрение на себя.

«А душа человека, сказал Христос, дороже всего мира.»

И мы все знаем этого человека! Особенно душа этого человека дороже миллиардов других душ.

«Ради него сошел на землю Сам Сын Божий Единородный.»

И не просто сошел. Он еще успел во вполне биологическом смысле вымахать из младенца, рожденного еврейкой Марией, в большого мужика. Только вот смысл? После Майданека, Дахау, Саласпилса. После Белграда, Багдада, Триполи.

«А по нравственному состоянию и по крещению все христиане суть дети Божии. Апостол Петр называл всех верующих духовными "царями", "священниками", хотя они были тогда больше рабами по социальному положению, человек призывался к ангелоподобной святости, от него требовалось быть выше этого мира. Какая в самом деле высота!»

«Быки, коровы, куры, свиньи – всё, всё будет твоё! … Свободная женщина! Гражданка!»
Назвать фактического раба мифическим царем. Вот высота профессионализма мошенников, обрабатывающих массовое сознание. Но Федченков не мошенник. Он искренно верит, что у раба царское существование. Он бы выбрал Дюдю!

«В храме проявлялось достоинство человека. И чем больше он смирялся, тем возвышеннее он становился еще здесь и наоборот.»

Мы уже с вами говорили: наступили тебе на ногу – смирись. Оскорбили твою девушку – иди в храм, там обретешь достоинство. Не надо жаловаться в полицию, ходить по судам, писать в прокуратуру. Война пришла – сиди дома! Брякнись на пол перед иконой и молись. Вообще ни-че-го не надо! Ведь есть загробный мир, в ожидании которого ты влачишь свое травяное существование.
Разумеется, можно возразить, что достоинство человека проявилось, когда он убивал фашистов, когда он свергал царя, капиталистов, помещиков. А в храме проявляются только трусость, слепота и скудоумие. Можно указать на лицемерие: в храме все равны, а по выходу… Днем грешить – вечером каяться. И отец святой отпустит грехи. Но не забудем, откуда вышел Федченков  и кем он стал. И главное – он продукт той дикой дореволюционной эпохи.

Ныне и церковь изменилась в соответствии с общественным прогрессом, она уже на так архаичная, как при Федченкове. Изменились и попы, они стали более образованны, более зубасты, даже про креационизм могут забыть, читайте, например, рассказ Шукшина «Верую!»: «… - Попяра!.. А если я счас, например, тебе дам разок по лбу, то как? - Поп громко, густо - при больных-то легких! - расхохотался. - Видишь! - показал он свою ручищу. - Надежная: произойдет естественный отбор. …» Хотя цели, цели и задачи церкви, религии – неизменны, всё так же архаичны. Да и вся Библия – архаика, отражает пещерные нравы древних веков, когда сжигать детей на кострах в жертву было нормой. Недаром же появились армады сект типа мормонов, новозаветцев, иеговистов и т.п., чьи «святые писания» лишены наиболее несоответствующих времени библейских фрагментов.
Но ведь и такие выдающиеся люди, как Плеханов, Засулич, Ленин, Коллонтай, Горький, Бауман, Шляпников, Маяковский, Бабель и многие,  многие другие – жили в ту же самую полуфеодальную эпоху. Так стоит ли списывать пещерность философии Федченкова на время?

«А чего стоит одно сознание своей греховности в нашем народе, - уверяет митрополит, - чему дивился Достоевский даже в каторге! Или вспоминаю сейчас пьесу Л.Толстого "Власть тьмы". Преступный молодой мужик, живший нечисто, задушивший прижитого незаконного ребенка, бросивший двух первых сожительниц и готовившийся жениться на третьей, вдруг начинает мучаться до того, что уходит с предсвадебного пирования повеситься в сарае. Здесь останавливает отчаявшегося его же работник и говорит, что ничего непоправимого на этом свете нет. И преступник решает открыто во всем покаяться перед гостями. Все приходят в ужас и стараются прервать его исповедь. Урядник хочет вязать его. А родной отец, по-видимому, забитый мужичок, не умевший выражаться свои мысли, а больше объяснявшийся мимикой да словами "того" и "тое", останавливает их с непривычной для него силой и в радости просит кающегося сына все открыть, прибавляя с торжеством: "Вот Он, Бог-то! Вот Он Бог где"! Повинившийся сам отдает себя под арест. Ведь это - потрясающая картина сознания греха!

Никакого бога тут нет. Совесть у человека есть и без бога. Бог тут не нужен.
Убивал человек, тут вдруг ужаснулся тому, что сделал. Тут даже еще и совести нет. Но всё не так. У Федченкова, мягко говоря, сложные отношения с литературой. Никаких таких слов, что «ничего непоправимого нет», работник не говорил. Главный герой драмы Толстого «Власть тьмы или «Коготок увяз, всей птичке пропасть» Никита вовсе не какой-то злодей, который всю жизнь только и делал, что убивал. Толстой показывает, как небольшой проступок силой обстоятельств той варварской эпохи, при подталкивании со всех сторон людьми той эпохи и той среды, неумолимо переходит в тяжкое преступление. Тьма – это общество вокруг Никиты. И не слушает Никита Акима, который только про бога и причитает, просит, чтобы Никита богу каялся. Никита, который в ужасе от того, к чему пришел, не кается богу, он прощения просит у людей.

К тому же Федченков плутует.
В «Послании Патриархов Восточно-Кафолической Церкви о православной вере» 1723 года значится: «Веруем, что первый человек пал в раю и что отсюда распространился прародительский грех преемственно на все потомство так, что нет ни одного из рождённых по плоти, кто бы свободен был от того бремени и не ощущал следствия падения в настоящей жизни. А бременем и следствием падения мы называем не самый грех, как то: нечестие, богохульство, убийство, ненависть и все прочее, что происходит от злого человеческого сердца, в противность воле Божией, а не от природы, но удобопреклонность ко греху и те бедствия, которыми Божественное правосудие наказало человека за его преслушание, как то: изнурительные труды, скорби, телесные немощи, болезни рождения, тяжкая до некоторого времени жизнь на земле, странствования, и напоследок телесная смерть».

Ну, во-первых, люди умирают от статистически закономерных несчастных случаев, от неизлечимых (пока) болезней. Во-вторых, от старости. А старение организма обусловлено закономерными нарушениями ДНК и других клеточных органелл. ТОЧНО ТАК ЖЕ, как все прочие живые организмы, от бактерий до млекопитающих животных, которые никакого греха не совершали. Впрочем. Перед тем, как устроить потоп, бог обличает и животных. Но как насчет греховности-то?

В 50 псалме говорится: «Вот, я в беззаконии зачат, и во грехе родила меня мать моя» (Пс. 50, 7).
«Через одного человека грех вошел в мир, а через грех — смерть, и таким образом смерть перешла на всех людей, потому что все согрешили» (Римлянам 5:12)
Первые странички Ветхого завета: «… в болезни будешь рожать детей…» (3, 16)

Совсем одурели попы. Да ведь проповедовать первородный грех, то есть, греховность любви, зачатия детей, этот библейский бред сивой кобылы – значит быть моральным уродом каким-то, фашистом!
Именно это имеется в виду в Библии, иначе грехом нужно считать то, что Адам и Ева, помимо груш, апельсин, мандарин, манго, бананов откушали еще и яблоко. Что тоже немалый идиотизм: ну, откушали, и что, что плохого от этого случилось?! Согласно Библии, т.е. собственному слову божью, бог изображает себя каким-то дегенератом: надо же было удумать такую чушь собачью, чтобы запретить есть именно яблоки! Нет, чтобы что-то ядовитое, вороний глаз, волчьи ягоды, мухоморы, бледную поганку, а то - яблоки! Они же полезны для здоровья. Может, яблоня росла в чужом, кулацком саду?

Хуже. В Писании сообщают: «Соблазненные коварством и искушением сатаны, наши прародители согрешили, съев запретный плод. Этот грех Богу было угодно, согласно в высшей степени мудрому и святому изволению Его воли, попустить с целью распорядиться им для Своей славы».
Извините… большего идиотизма придумать трудно. То есть, чтобы похвастаться перед людьми, ангелами, сатаной боженька удумал… Глядите, мол, какой я. Какой праздник души.

Еще хуже: за несуществующий грех попы требуют от рабочих его искупления!
Если грех эксплуатации человека человеком митрополит обходит стороной, что ж он понимает под грехом?

«Вот Великий пост. Медленно заунывно зовет колокол. Сначала церковь пустовата, а к концу недели не протолкаться. Мы, школьники, после семи лет должны уже тоже исповедоваться. Маленькие грешники! Батюшка исповедует нас целой группой, человек по пятидесяти. Какие уж там грешки?! Но каждого прощает особо. И мы радостно бежим домой. Есть не полагается после исповеди. Мать также радуется с нами, тихо улыбаясь:
- Ну, вы уже скорее ложитесь спать, чтобы не согрешить перед причастием.
И мы ложимся и спим счастливо, как безгрешные ангелы. На другой день все причащаются: и господа, и крестьяне - из одной Чаши. И все становятся такими добрыми, милыми, тихими, ласковыми, спокойно-радостными! Все поздравляют друг друга: "Со Святыми Тайнами!"»

А самая святая тайна – это тайна прибавочной стоимости. И господа, и крестьяне – из одной чаши! Бог мой, какое умиленье. Надо сказать, что и по выходу из церкви крестьяне точно так же едят и пьют из господского серебра…

«- Ваня, беги посмотри, что там с цыплятами!
- Мама! Пошли Мишу, - лениво отозвался я. Кажется, мать побежала сама на помощь. Через какой-нибудь час я стоял перед окном соседнего дома, где жила многодетная семья лакея. Его жена, Анна, увидевши внизу своего телка, гулявшего где ему не следовало, говорит мне, указывая на виновника:
- Ваня, поди вороти теленка.
И я мгновенно побежал туда. Почему? Я тогда, еще пятилетним ребенком, вспомнил, как только что отказал родной матери о цыплятах, а исполнил желание чужой женщины. Моя маленькая совесть тогда же спросила меня: "Почему так?" И я понял: перед чужим человеком мне хотелось выхвалиться, вот-де я какой хороший! Тщеславие уже работало тогда... Воротился я опять под окно за наградой и получил спасибо... А факт запомнился совестью на всю жизнь. И другие грехи детства помню ярко доселе. А значит, не я же один был такой, а и другие...»

Какая утонченность в понимании малейшего греха. Святой, истинно святой. Помнится, после тренировок по баскетболу мы шли в книжный магазин. Там как раз ввели самообслуживание. Ах, какие чудесные книги мы воровали! Какое прекрасное было время.
Чем мельче грех человек показывает в себе, тем больший грех он за этим скрывает.

«После сам уже исповедовал. Сколько бриллиантовых слез, живительных, очистительных видел я! Иногда ноги кающихся готов был бы целовать. А от слез маленьких кадетов-казачков в Сербии плат, лежавший на престоле для утирания после причащения, был такой мокрый, что пришлось сушить. И как все это было отрадно и нам, и кающимся! Как прекрасно!» … Вот вспомнил о Пасхе. Сколько радости всему народу! … Уже после я не раз взрослым взбирался на крыши и смотрел на солнышко. Утром оно всегда дрожит в колеблющемся над горизонтом воздухе, но народ на Пасху видит в этой обычной картине тайный и живой смысл воскресной радости природы...»

Всё это происходит на фоне высочайшей смертности в царской России, в первую очередь – детской смертности.
А есть еще публичные дома, кабаки, катанье на салазках, лепка снежной бабы с морковкой вместо носа, наконец, морфий и кокаин. Сколько радости всему народу. Тут Федченков выступает еще и в качестве экстрасенса, знает, что народ видит. Чем жил Федченков. Свечечки…

«Но уже кое-где стали вспыхивать искры. И они мне казались неожиданными и пугающими.
Как-то мне пришлось услышать от лакея Баратынских, бывшего бравого высокого солдата, такую ужасную речь против тех же самых господ, за спиною которых он стоял навытяжку во время обеда, такую озлобленную, что я подумал: этот человек может убить их... Да, не преувеличиваю. Такое лицемерие!»

Лицемерие. Грех. Так оценивает  митрополит реакцию на угнетение солдата господами. Вот воспитание церкви.
То есть: человек, который восстал против господина, стал умнее, смелее, для Федченкова – двоедушный грешник.

«Однажды еще ужасное было. Батюшка, очень умный и искренний человек, говорил слово по поводу общественных настроений. Богомольцы смиренно слушали нагнув головы. И вдруг один из них, сотский, кажется по имени Василий, грубоватый и даже глуповатый (умный-то сдержался бы!) человек, прерывает батюшку с места, а он стоял всегда впереди, и открыто говорит что-то против начальства... В церкви) Молчат другие, но видно, с ним согласны. Священник останавливает
его с сердцем и, грозя пальцем, говорит в ответ; "Василий! Смотри, как бы тебе за это не попасть куда не следует... По головке не погладят за такие слова!"
Василий нагнул голову как бык, но, видимо, совсем не был испуган угрозами... А мне тогда стало очень неловко за нашего батюшку: вместо отеческого и доброго слова он только и нашелся что пригрозить полицейскими карами... Не этого нужно было бы ждать от церковного служителя и евангельского проповедника.»

Стало быть, выступить против начальства, не испугаться, встать с колен – глупость. Еще один грех. Что ж, видим: Федченков хорошо служил власти.

«… тут не место было пускаться в гносеологические рассуждения об инородности двух миров, об относительном значении - и то лишь для этого мира - так называемых законов мышления, которые суть не что иное, как лишь сведенные к общим формам свойства этого бытия. Что эти законы абсолютно не могут простирать своего значения на иной мир, у которого потому и свои, иные законы-формы; что всякое бытие, а в особенности Божественное, непостижимо для ума, а открывается непосредственно, и т.д.»

Вот откуда методы мошенников на ниве нетрадиционной медицины! Явилось – и всё тут. И не лезьте. И слово божье является. Например, про небесную твердь.
Один  сумасшедший московский околополитический тусовщик рассказывал, что придумал теорию. Какую? – Хотите покритиковать? - ??? – Дело в том, что в аксиоматике теории заложено, что ее нельзя критиковать.
Почему бы не придумать теорию, которую даже нельзя произносить. Или вообще формулировать.
Ты видел черта? Я нет. А я видел. Т.е. субъективные впечатления  (если они действительно имели место) записываются в объективные.
Ленин в книге «Материализм и эмпириокритицизм» хорошо пошерстил такой подход: отрыва мышления от чувственного восприятия, чувственного восприятия – от внешнего мира.

Но Федченков неискореним:
«Приходит ко мне в Севастополе, около того же времени, молодой еврей, студент-технолог, и тоже просит разрешения креститься. Никаких выгод, даже и брачных, у него не было. На все мои вопросы о вере он отвечал четко и правильно. Тогда я задал ему вопрос;
- А вас, интеллигентного человека, не смущает то, что в нашей религии все основное таинственно, надрационально?!
- Например? - спрашивает он.
- Да все: и Бог, и Троица, и Воплощение, и Воскресение, и Святой Дух, и таинство крещения, причащения, чудеса, - все это же тайны, тайны для нашего ума. И интеллигентному человеку все это кажется неприемлемым, потому что противоречит законам мышления, как говорят обычно.
- Нет, меня все это не смущает. Наоборот, так и должно быть!
- Как так? - с удивлением спрашиваю его уже я.
- Да ведь законы нашего мышления касаются лишь этого мира. И, следовательно, там, где начинается область иного, сверхъестественного мира, на этой грани кончается действие естественных законов и нашего мышления.
Я это знал прежде, еще со времен лекций в Петербургской академии, но услышать такой вдумчивый, глубокий ответ от интеллигентного молодого человека было для меня отрадой и почти невероятной неожиданностью! Могу сказать, что только один из тысячи (да и то едва ли еще?) интеллигентов способен так верно и вдумчиво ответить... Разумеется, крещение я разрешил с радостью.»

И этого примитива было достаточно… Можно подумать, что в других религиях нет ничего «надрационального». На то и религия, чтобы миф выдавать за реальность. А то, что никоим образом проверить «таинство» невозможно, объясняется просто: «Так ведь за гранью…» Рассказал бы еще батюшка, какие именно таинства имеются в виду. Вот они:
Крещение — трехкратное погружение крещаемого в воду или обливание его водой, совершаемое над человеком в знак приобщения его к Церкви и очищающее от грехов;
Миропомазание (конфирмация) — освящение человека путём помазывания его ароматической смесью (миро); заменило наложение рук архиереем на головы верующих по мере роста численности христианских общин;
Покаяние — раскрытие верующим своих грехов Богу в присутствии священника и получение отпущения грехов от имени Господа Иисуса Христа;
Евхаристия (причащение), при совершении которого верующие, согласно христианскому вероучению, приобщаются к Христу (в Православной церкви и миряне, и духовенство причащаются Телом и Кровью, в Католической: духовенство — всегда Телом и Кровью; миряне, либо Телом и Кровью, либо только Телом);
Брак (венчание) — христианский супружеский союз мужчины и женщины, заключенный через священнодействие в храме;
Священство (рукоположение) — посвящение в священнослужители, совершаемое епископом.
Елеосвящение (соборование) — при помазании елеем тела больного призывается благодать Божия для исцеления души и тела (от Тихона Задонского, XVIII век).
Мощные таинства. Особенно такое таинство, как бог – ведь его существование недоказуемо, обнаружить его в природе невозможно.

До Маркса не успел дойти…

Дальше у Федченкова – фонтан откровений.

«Что за характер у доктора Фауста? Все это было мне и неинтересно, да, признаться, и непонятно в "Фаусте"... После Гете мне предложили Л. Толстого "Война и мир". Толстой у нас считался запрещенным для чтения, равно как и Достоевский, и все новейшие писатели. При этом читать запрещенные книги считалось почти революционным преступлением, а потому и гораздо более важным, чем драка, выпивка и т.п.»

Вот так-так. А мы еще удивляемся, что сегодня РПЦ требует убрать из школьных программ Чехова, Бунина, Куприна. Кажется, это диссиденты говорили об отсутствии свободы слова в СССР, мусолили на все лады статью Ленина «Партийная организация, партийная литература»?
Причем сам Федченков в таких запретах не видит ничего предосудительного. Он остается врагом не только литературы, но и науки, причем науку путает с пропагандистской литературой, называя ее «учением». Такой же была и вся среда, где вращался будущий митрополит.

«Много после, когда я был уже профессорским стипендиатом в академии, узнал, что в мировой литературе существует целое учение, направленное против дарвинской теории. … До Маркса и Энгельса я не успел дойти… читали только что появившиеся рассказы Горького, разбирали его "Буревестника" и еще что-то... Мне все хотелось уйти, душа не лежала к революции и к убийствам вообще. … Иногда в обществе и литературе раздавались обвинения о широком безбожии среди нас. По своему опыту могу решительно утверждать, что это неверно. В нашем, например, классе, двое, М. и А., дерзнули как-то публично заявить об этом, Но это настолько было несерьезно, что едва не вызвало среди нас смех над ними. Говорили мне про других "атеистов", но я их не знаю. Иное дело, что у нас вообще не было горения духовного, это правда. Но не было и безбожия. В Духовной академии в нашем классе считался таким один сибиряк, но товарищи и на него не обращали никакого внимания.»

Иной среды Федченков просто не знал, не понимал:

«Припоминается одна дворянка народница М.Н.О., отказавшаяся от веры и привилегий и ушедшая "в народ" акушеркою. А ее 12-летний мальчик Борис оказался "собственником" и верующим.
Мое наблюдение: эти отдельные типы не производили большого влияния на народные массы. Подобно тому, как и в Ясной Поляне Л. Толстого крестьяне не обращали внимания на своего барина и вопреки ему ходили в церковь, так и по всей Руси безбожники и революционеры дворяне не пользовались любовью и почетом масс. Есть данные, что многие из этих либералов отчасти еще в 1905 году, а больше во время второй революции жестоко пострадали: народ не считал их своими и пошел потом за другими вождями.»

Русский антицерковный и антирелигиозный фольклор, сказки (см., напр., «Миф о набожном русском народе», http://opium.2bb.ru/viewtopic.php?id=1660 ), пословицы и поговорки обошел вниманием Федченков.
В храме что в лавке - всё за деньги. Кому – мертвец, а попу – деньги в ларец. Бог беззубому дает орехи. Свой вертеп лучше Синайской горы (т.е. свой кабак для русского мужика ценнее горы, где Моисей беседовал с богом). За деньги и Бога можно купить. Паши не для Иисуса, а ради хлеба куса. Бог да поп тогда хорош, пока разум плох, а с ясным умом и без них проживём. Где страх, там и Бог. За Богом пойдёшь, ничего не найдёшь. Ряса просит мяса. Попа и дурака в один угол сажают. Поп праведно живёт: с нищего дерёт, да на церковь кладёт. Поп смирен духом, да велик брюхом. Сковородный звон лучше колокольного. Бог смотрит не на сердце, а на имущество. Бог для всех один, но всё тому, кто господин. Попу лишь палец покажи - а уж он найдёт, какой в том грех. И многие другие пословицы и поговорки.
Митрополит не знает народ, который их создал. И он честно констатирует:

«Еще два-три слова о Церкви. Положение ее было весьма сложное. По сущности своей Христианская церковь скорее антиреволюционная. … А положение духовенства среди народа с одной стороны, а властей и господ с другой заставляло ее быть более сдержанной. Кроме того, мы (особенно епископы, городское духовенство, а отчасти и все вообще) все же были не бедняками, а буржуазным классом. Да если бы кто думал и иначе, он, чисто по пасторской педагогике, обязан был быть благоразумным: легко разжечь недобрые инстинкты в человеке, а как трудно потом их утишать! Даже самая чистая правда - истина - может оказаться иногда провокационным средством. Диавол большею частью провокатор, клеветник, обольститель. Например, скажи об истине "неправедной мамоны" (богатства. - Лк.16), вызовешь ненависть сильных, еще больше обозлишь убогих. По всем этим мотивам, не так уж плохим, наша Церковь вместе с народом больше молчала.»

То есть: для бедных – смирение, о богатых – ни слова. Разумеется, митрополит в соучастники молчания записывает и народ.

«… А если что и делала, то все же утешала народ, как могла, давала ему духовную силу терпения, многие священники были очень близки к народной душе, этого народ даже в страшные часы грозы не забыл... Пострадали многие, но большинство осталось, и потом сам народ даже защищал их от насилий.
Были и редкие исключения, как о. Гапон и немногие иные, принявшие активное участие в политической борьбе за народ.»

Федченков даже не в курсе, кто был Гапон. Даже после того, как тот был повешен эсером Ротенбергом.

«На одном собрании в Нью-Йорке интеллигентный председатель, после моей обоснованной речи о влиянии в жизни Польши духовных факторов, разразился горячей марксистской репликой, что всем в жизни верховодят лишь экономические факторы. А между тем, к его конфузу, я в своем докладе обосновывался даже и на книге советского писателя. От такого рабства, левого или правого, всегда отвращалась душа моя.»

То, что Маркс называл грубым объективизмом, Федченков принимает за марксизм.
Левое «рабство» для него хуже рабства религиозного. Но он не просто клеит ярлычок. Вся его душа не приемлет свободного гражданина.

«И вспоминается мне из записок знаменитого судебного деятеля Кони его ответ советскому человеку.
- Как вы смотрите на наш советский строй и работу?
- С изумлением! - сказал им опытный государственный деятель.
Ему положительно непостижимо было, как эти новоиспеченные деятели истории брались за всякие управления очертя голову... Правда, у них стояли опытнейшие закаленные вожди, вроде Ленина и других, и эти двигали историей и маленькими сатрапами на местах...  Правда и то, что у советской партии не хватало вначале квалифицированных работников, так как интеллигенция от нее ушла или ответила саботажем. Но и при всем том действительно и мне "изумительно", как черноглазая 17-летняя гимназистка Спиридонова руководит забастовками в Тамбове, как матрос "Федор" ораторствует в Крыму и его еще при Керенском посылают всюду, где грозит рост большевистского движения, как малограмотный Коржиков, судивший потом меня в "чрезвычайке", делается следователем, как мой товарищ по академии Володя Красницкий становится одним из возглавителей целого религиозного движения под именем "живая церковь", как фельдшеры соглашаются управлять дредноутами...»

Образчик двойных стандартов. Федченков перед этим с упоением рассказывает историю одного рабочего, который уехал в США, всем овладел, всё сумел, стал предпринимателем, т.е. управляющим капиталом, даже на систему Коперника покусился. А тут митрополит изумляется, как же это «деятели» решились…
Значит, у Ленина – сатрапы. А царь – не сатрап. И как же тогда «любая власть от бога»? Но Федченков далее возразит сам себе…

Керенский же, хвастунишка Керенский, как его называл Ленин, Керенский, который хотел продолжать войну до победного конца, а сам развалил армию, да вообще всё, что можно было развалить, что заставило Ленина писать статью «Грозящая катастрофа…», для митрополита исторически положительный герой. Он достоин управлять. Ибо, как это оказалось – Керенский набожен:
«Подарил я ему живописную икону "Державной Божией Матери". Он просто и благоговейно принял ее и повесил в углу редакции своего журнала (позабыл его название). Все это приятно и хорошо. Однако то первое впечатление, что этот хороший человек надел на себя "тяжелую шапку Мономаха", - взялся управлять государством, остается у меня, и я имею основания держаться его и по сей день...»

Сдаться начальству для Федченкова – значит проявить мужество:
«Все мы мгновенно притихли. Власть проявила свою силу. Затем епископ Сергий сказал нам спокойную деловую речь, предлагал прекратить забастовку. Он ушел, и студенты почти единогласно постановили восстановить занятия. Никто не пострадал. Курсистки были посрамлены нашей несолидарностью с ними, хотя едва ли они знали о таком нашем мужестве перед ними.»

Против мифов

Зато как Федченков «опускает» Столыпина! – в назидание современным реформаторам:
«Только один раз явился у трона многообещающий яркий человек П.А.Столыпин. Он бросил дерзновенно-крылатое слово революционной Думе: "Не запугаете!" Но это было сказано более смело, чем исторически прозорливо. Сам же он был убит в киевском театре, где был и царь, провокатором Богровым, а революция продолжала тихо расти... Кстати, позволю высказать свое мнение неопытного "тоже политика". Ему приписывалась некоторыми будто бы гениальная спасительная идея земледельческой системы, так называемого хуторского хозяйства; это, по его мнению, должно было укрепить собственнические чувства крестьян-хуторян и пресечь таким образом революционное брожение... Не знаю, верно ли сформулировал его идею. Тогда я жил в селе и отчетливо видел, что народ против нее. И причина была простая. Из существующей площади - даже если бы отнять все другие земли; удельные, помещичьи, церковные и монастырские - нельзя было наделить все миллионы крестьян восьмидесятинными хуторами, да и за них нужно было бы выплачивать. Значит, из более зажиточных мужиков выделилась бы маленькая группочка новых владельцев, а массы остались бы по-прежнему малоземельными. В душах же народа лишь увеличилось бы чувство вражды к привилегиям "новых богачей".»

Только вот большевики взяли, да отняли помещичьи земли, передали их крестьянам. На практике опровергли. А еще раньше в Соединенных Штатах экспроприировали помещиков. Митрополит не понимает: задачей Столыпина было СОХРАНИТЬ помещичьи земли.
 Следом митрополит развенчивает миф о преклонении народа перед царем.

«И через второе столетие, в 1813 году. Александр I тоже не устраивал торжества, потому что занят был устройством своей страны и всей Европы после победы над Наполеоном. А уж, кажется, не было для него и для династии лучшего времени для славы, как после только что прошедшего 1813 года.
Ясно, что идея 1913 года в подпочве своей имела робкое сознание ослабления царской идеологии не только среди интеллигенции, но и в массах. И понятно, что торжества были малоторжественны: отбывалась временная повинность. Это я особенно ярко увидел на губернаторском подобном торжестве в г, Симферополе, где я тогда был ректором семинарии.
В зале красивого Дворянского собрания под председательством культурного и доброжелательного губернатора графа Апраксина было заседание (жена его, урожденная княжна Баратынская, была женщина замечательной духовной красоты, она, в пример мужу, не поносила потом большевиков, хотя ее некоторые ближайшие родные были даже убиты). Нас, из "общества", было человек 100-150... Граф говорил горячую (больше внешне) соответственную речь. В заключение громко предложил крикнуть за династию ура. Но что же вышло? Кроме его голоса да нескольких из нас, собравшиеся почти не поддержали. Стало очень конфузно...»

И еще Федченков опровергает версию народного патриотического подъема в 1914 году:
«Подрядчиком, взявшим кирпичные и плотничьи работы, был крестьянин Жуков. А уж началась первая война с немцами. Я часто вертелся на любимой постройке. И вот однажды, нимало не стесняясь ни меня, ни своих каменщиков, земляков из его же деревни, Жуков с пренебрежением говорит:
- А нам, мужикам, что? Не все ли равно: Николай ли или Вильгельм? И теперь мы голытьба, и при Вильгельме не будет хуже.
Я удивился и промолчал. Молчали, видимо соглашаясь, и его рабочие. Правда, он был человек несимпатичный, даже грубый, но способный и смелый. И нужно полагать, что так думал уж не один он.
Но далеко продвинулись новые веяния новых времен. И мы уж не пугались, не дивились этому. Так реагировал простой народ.»

С одной стороны, простой народ для Федченкова – точка отсчета, мировая константа. С другой – константа и есть константа, чего ей меняться. Ее можно пожалеть за тяжкий труд, за нищету, но грех и мечтать выйти из этого положения, тем более выходить из него.

«Адам и Ева поторопились быть "яко бози" и лишились того, что имели. Человечество во все века хотело слишком скоро и слишком механически овладеть высотами, украсть и совлечь - как Прометей огонь с неба на землю: получилась ошибка, самообман, "прелесть". Вместо огня оказывался призрачный мираж, вместо горения - коптение, вместо света - мрак. Таково происхождение всех лжеучений, ересей, сект. Еще не созревшие до совершенства, эти люди хватались за верхушки его и падали.
Особенным соблазном у человечества всегда было желание соединить небесное с земным, духовное с телесным. И этот соблазн сильнее был в высших кругах: богатство давало там возможность удовлетворять все положения, а они были по преимуществу плотские, духовное давно исслабело. изжилось. Есть немало оснований думать, что в этих высших кругах столицы и больших центров жизнь давно спустилась весьма низко...»

Вот оно – «не укради». Похитить огонь для людей для РПЦ грех. Огонь – частная собственность над тобой стоящих. Правда, неведомо откуда, за счет кого у богатых появившийся. Представьте, один рабочий пермского завода им. Свердлова («Пермского моторостроительного») жалел российских капиталистов: «Они всю жизнь наживали свое богатство, а большевики у них всё отняли.» Честное слово, так и сказал!
Но Федченко искажает миф, в греческой мифологии обретение людьми огня вовсе не было ошибкой или самообманом! Огонь не стал миражом, одним коптением, тем более мраком, наоборот, мрак рассеялся. Обратите внимание на отношение богов к людям. Мало того, что не давали огня, так после того, как люди его получили, приковали Прометея к скале, чтобы орел вечно клевал ему печень! Гестапо отдыхает.
Стало быть, небесное и земное для РПЦ разделены. Как богатые и бедные – навечно. Телесное лишено духовного. Не надо стремиться ввысь. Допотопная логика толкает митрополита в мракобесие, к отрицанию всей истории, культуры человечества. Жозеф Деместр призывал ограничить обучение, Грибоедов высмеивает эту логику: «Собрать все книги бы, да сжечь.»
Но бывший крестьянин верен себе: он указывает ни духовную нищету общественной элиты.

Показатель гниения  высшего слоя – Распутин.
«Впоследствии, когда государю стали известны соблазнительные факты его жизни, он будто бы ответил: "С вами тут и ангел упадет! - но тут же добавил: - И царь Давид пал, да покаялся". Я думаю, что возможно без погрешности сказать: не случайно в высшем обществе увлекались Распутиным, там была соответствующая почва для этого. А потому не в нем одном, даже скажу, не столько в нем, сколько в общей той атмосфере лежали причины увлечения им. И это характерно для предреволюционного безвременья. Трагедия в самом Распутине была более глубокая, чем простой грех. В нем боролись два начала, и низшее возобладало над высшим.»

А что, было высшее? Ах, да – истово молился. И это сильно впечатляло… А если б Геринг покаялся на Нюрнбергском процессе?

Оказывается, был тот, кто для церкви хуже большевиков.

«Церковь вообще была сдвинута тем государем с ее места учительницы и утешительницы. Государство совсем не при большевиках стало безрелигиозным внутренне, а с того же Петра, секуляризация, отделение ее, - и юридическое, а тут еще более психологически жизненное - произошло более двухсот лет тому назад. И хотя цари не были безбожниками, а иные были даже и весьма религиозными, связь с духовенством у них была надорвана. Например, нельзя было представить себе, чтобы царь или царица запросто, с любовью и сердечным почтением могли пригласить даже Санкт-Петербургского митрополита к себе в гости для задушевной беседы или даже для государственного совета. Никому и в голову не могло прийти такое дружественное отношение! А как бы были рады духовные! Или уж нас и в самом деле не стоило звать туда, как бесплодных?.. Нет, думаю, тут сказался двухвековой отрыв государственной власти от Церкви.»

И еще:
«Православие, в противоположность мирскому католицизму, не должно господствовать над государством. Наоборот, оно должно бережно хранить права светской власти. Этого требует и суть христианства, и учение Слова Божия о самобытности и божественном происхождении светской власти.»

Без сомнений – и сам митрополит свидетельствует!- до революции церковь была одним из орудий сохранения власти и никуда от государства, тоже, в свою очередь, орудия правящих классов,  не отделялась. Отделение церкви от государства – это отстранение церкви от участия в государственном управлении, изъятие из её ведения актов гражданского состояния, упразднение института военных капелланов и др.), запрещение преподавания религиозных вероучений в школе и отказ государства от принуждения граждан к исповеданию той или иной религии. После революции отделение было провозглашено декретом СНК РСФСР от 23 января (5 февраля) 1918 года. В Декрете значилось: 1) отделение церкви от государства (ст. 1) и 2) свобода «исповедовать любую религию или не исповедовать никакой» (ст. 3), 3) запрещение религиозного образования «во всех государственных и общественных, а также частных учебных заведениях, где преподаются общеобразовательные предметы», 4) лишение религиозных организаций каких-либо прав собственности и прав юридического лица (ст. 12), 5) переход «имущества существующих в России церковных и религиозных обществ» в народное достояние (ст. 13).
Однако поблагодарим митрополита за ценное признание о государстве до большевиков.

«Патриотический подъем» перед революцией. «Зверства большевиков»

Что же было в период до революции, как рисует Федченков патритический подъем, который, судя по тогдашней и сегодняшней прессе, охватил народ, когда пришла пора умирать за чужие Дарданеллы?

«Когда была объявлена война, то по всей России пронеслось патриотическое движение. Народ в Петербурге коленопреклоненно (так мне помнится) стоял на площади перед Зимним дворцом, когда царь вышел на крыльцо. Но мое впечатление сейчас осталось такое, что в мирских сельских крестьянских массах (рабочих я мало знал) воодушевления не было, а просто шли на смерть исполнять долг по защите родины.»

Федченков противоречит себе самому, мы видели выше, как он описывает безразличие к войне. Причем в одной и той же фразе: какой может быть патриотический подъем по всей России, если в крестьянских массах воодушевления не было. И уж, конечно, не долг шли исполнять – гнали из-под палки.

«… могу вспомнить известную дурную речь члена Думы Милюкова, брошенную им в лицо царице с разными обвинениями: "Глупость это или измена?!" Что угодно, но я решительно отвергаю в душе своей мысль об измене царицы в пользу немцев! Этого не было и быть не могло! Фактов таких и доселе не знает история, хотя она стала против царей. И самый характер царицы не допускает такого лицемерия.»

Лицемерие – характерная черта лидеров всех стран, это факт. Мы это сегодня прекрасно видим.
Измена по отношению к кому? К союзникам? Но в 1916 году сам царь собирался подписать сепаратный мир с Германией. К народу? Но русские солдаты не отели воевать. С 1915 года начались стихийные братания, без всяких большевиков или эсеров.
Здесь важно, что Федченков и подумать такого не смеет.

«Казалось, будто все мирно внутри страны. Война стала затяжной, позиционной: армии окопались и не могли уничтожать одна другую (… Б. И.). Сила наших союзников нарастала. Можно было ждать победы.»

Видимо, митрополит не читал военных сводок. Провал летнего наступления, наступление немцев… Но и со статистикой Федченков не в ладах. Армии союзников таяли, а не прибывали, армия же России таяла существенно быстрее, чем союзнические. Россия серьезно отставала от Германии в вооружениях. Ее экономика была разрушена войной. Миллион пленных русских солдат влился в экономику Германии. Соединенные Штаты еще и не собирались вступать в войну.

Уже после окончания войны Федченков простодушно напишет:
«Турки, несмотря на пережитую войну на стороне немцев, были совершенно беззлобны к нам и даже дружественны, ласковы. Кардаш - "приятель" - вот что мы постоянно слышали от них. Кардаш - "приятель". Карош, то есть "хорош". И, вспоминая сейчас давнее прошлое, я решительно не помню ни одного случая, огорчившего нас со стороны турок. Спасибо им! Они приятели наши, и, несомненно, мы ближе и приятнее им, чем хитрые плотоядные немцы, протягивавшие через них свои государственные и экономические щупальца к Багдаду, нефти, к Востоку...»

Вот-вот, а Россия хотела отнять у Турции часть территории, и церковь это поддерживала.
Солдаты же… они прекрасно понимали, что кладут жизни за чьи-то чужие корыстные интересы.

«Чувствовалось, что надвигается буря: второй революции грозит опасность, но уже не справа, а слева, от социал-демократов, большевиков. Эту революцию я считал третьей по счету (1905 год, 1917-й, февраль, 1917-й, октябрь). И две первые отнесу к общему определению: как революции буржуазно-либеральные, интеллигентские, не народные еще.»

Крестьянские восстания по Федченкову – не народные, солдатские волнения – не народные. Но разницу митрополит уловил отчетливо.
В чем же причины восстаний?

«А я смотрел и думал: что же за загадка - этот русский украинский человек? И царя свергает, и Богу молится... Не по-старому это. А у него как-то мирится. Видно, он революцию инстинктивно считает тоже хорошим и нужным делом. Или и здесь было лишь угарное озорство революционного момента или простая традиция? Что ответить? И казалось мне, как и в Москве на митинге у храма Христа Спасителя, русский народ как-то объединит и то, и другое... Отчаиваться нам, верующим, еще не нужно за него.»

Зато когда Павла 1-го золотой табакеркой в висок, а потом шарфом удушили – это нормально. Вот они, двойные стандарты. Или раздвоение души? Только высокопоставленные особы имеют право убивать царей. Низшее сословие лишено этого права.
Главное же – найдена причина: озорство. Традиция. Хотя Федченов сам выводит, как формулу, реальные причины!
А вот следующий вопрос – сложный. Федченков его не понимает.

«И неожиданно один из слушателей, выколачивая пепел из трубки своей, сказал медленно (он говорил по-украински, конечно), смотря вниз на трубку: "Да, оно... конечно, без денег-то лучше… Зачем тогда деньги?.. Вот разве маленько на табачишко?!"
В самом ли деле он думал, что уж табака, как вещи несерьезной и не необходимой, серьезное
начальство давать не будет? Или он этой шутливой иронией выразил свое сомнение, что при социализме будет все даровое? Не знаю. Только, по-видимому, этот украинец хотел сказать, что даже при коммунизме должна остаться какая-то сторона жизни, пусть и второстепенная, на индивидуальную свободу. А где граница этого? В табачишке ли только ?
Не поверили лишь они одному, что мало придется работать. Это вековечному труженику и непонятно, и даже неприятно...»

Зато как приятно горбатиться, жилы рвать, дохнуть от перенапряжения, просто восторг! А как приятно дышать углем в шахте, корячиться с вагонеткой, как это здорово – 30 лет простоять у конвейера или точить одну и ту же гайку! Ай да митрополит, ай да знаток народа. Он не то, что до Маркса с Энгельсом, он даже до Адама Смита не смог добраться. Будто сам не знал, что такое крестьянский труд.
Зато в этом «второстепенном», в этом «табачишке» - вся НЭП!

Далее митрополит, как и сегодняшние идеологи, пытается втиснуть в христианство Достоевского.

«Вывод точный, неопровержимый: без Бога нет и греха. Ученый Иван понимал, конечно, это, но осуществить до конца не мог. А лакей Григорий Смердяков делом доказал это: Бога нет - и отца убить можно; и нечего тут мучиться, как если клопа раздавить...»

Вывод пещерный. 1) от убийства предохраняет не церковь, а государственный закон. 2) В Древней Греции или в Древнем Риме никому бы в голову не пришло, что Зевс или Юпитер наказывают на том свете за грехи. Нет ни одного мифа, где бы описывалось, как боги наказали за воровство, мошенничество, избиение, бытовое убийство, изнасилование, грабеж, бандитизм.
Федченков, как человек ограниченный, грубо упрощает притчу о великом инквизиторе у Достоевского. Писатель переносит читателя в средние века, чтобы его не обвинили, что он говорит о жестокой власти, о современной ему России. В «Преступление и наказание» он вообще исключает религию, как что-то ненужное, случайное, чтобы не было разнотолков, он спрашивает: является ли государь обычным уголовником, если послал на смерть миллионы, должно ли его судить единым с народом судом, или он и народ не едины и т.д.
Вот что тут важно: для церкви грех воровства – это не отношение между людьми, обиженный и обижающий будто бы к акту воровства не имеют отношения. И вот появляется бог и говорит: «Это грех!» То есть, нравственность, принципы морали будто бы не возникают в бытии общества, а привносятся извне.

Внешнее, наносное отступает перед фактами:
«Часто обвиняют большевиков в терроризме. Но в этом не только их сила, но и государственная правда. Только настоящая власть без страха употребляет где нужно силу, до смертной казни включительно. И народ несмотря на это - а я скажу, наоборот, именно поэтому! - еще решительнее прислонился к советской власти. И прислонился государственно сознательно по причине своего того же здорового мужицкого смысла. … И народ наш, знающий слабость человеческой природы и необходимость твердой власти, не побоялся посадить на свои плечи крутых большевиков, потому что здравым умом понял: эти наведут порядок!»

Еще раз спасибо! Еще б не забыл митрополит про землю, которую большевики дали крестьянам, и мир народам.

«Значит, государственная власть... Да еще и наша, народная... И после, когда происходили по временам "чистки", народ тоже принимал их по государственному инстинкту и уму. Так лучше! Иначе было бы хуже!»

А вот это уж извините. Это не народ принимал, это газеты чушь писали. «А то было бы хуже!» Ну, что ждать от митрополита. Что касается власти – она от бога. Народ не от бога:
«Однажды в Крыму мне пришлось быть в гостях у купчихи с одним комиссаром из евреев... Он, конечно, проповедовал коммунизм, но вместе с тем из магазинов, тогда еще не национализированных, посылал своей жене в Мелитополь то сукно, то белье. И я ему сказал тогда: "Вы думаете, что мужики борются за социализм сейчас? Нет - это маленькие собственники борются против больших". Он промолчал.»

А чего молчать. Большевики – это партия рабочего класса, не крестьян. И что за марксисты попадались митрополиту.

«А сейчас лишь утверждаю (я много раз говорил об этом на лекциях):
- По Промыслу Божию и произошла революция, и пришла большевистская безбожная власть!
И потому я никак не могу согласиться с однобокой формулой Тихомирова: "Всякая революция от дьявола". Ведь и сам дьявол ничего не может сделать без попущения или воли Божией. … - Не ходи и не воюй! Это от Меня все было!»»

Федченков здесь подменяет законы природы, законы общества божьей волей. Революции – это закон развития общества, бог тут нипричем. Не нужно выдумывать бога, чтобы объяснить революции. И сам Федченков это делает:
«О политике я тогда не думал: никто ничего не знал, какая она будет. Не больше моего думали эти солдаты-мужики. Однако они своим чутьем понимали, что тут борются народ и господа.»
И уже после того, как он объяснил мотивы революций, он задним числом приплетает бога. Будто бы революционерами, народными массами двигали не их естественные интересы, а будто бы они были полностью подчинены волей бога.

«Можно еще указать в извинение на одно обстоятельство, подсказанное мне советским человеком: "Еще можно было Церкви держаться уклончивой нейтральности и даже бороться против новой власти, пока шел еще процесс ее установления, но когда она была уже принята и признана народом и укрепилась, тогда борьба против нее Церкви была делом незаконным". Мне нравится такая широкая и правильная точка зрения.»

Что тут сказать. Еще бы…

Федченков развеивает и другой буржуазный миф.
«К святкам я и прибыл с Московского собора в Крым. Здесь поразили всех нас слухи об ужасных злодеяниях матросов над офицерами. Их, говорят, живыми топили в бухтах, привязывали камни к ногам... Я обязан в этих записках говорить все, что осталось в моей памяти, хотя бы это кому-нибудь и не нравилось... Сам я не видал, конечно, этого…»

Теперь вспомним, что писали о «кровавых большевиках»:
1) Троцкий, Бела Кун, Розалия Землячка утопили в море 12 тыс. белых. Турция возмутилась – всё море в трупах. Хотя как могли трупы не утонуть, доплыть до турецкого берега. Да и нет в природе документов, подтверждающих возмущение Турции.
2) Утопили 12 тыс. казаков. Число не подтверждается – общие потери белоказаков ниже.
Теперь оказывается – уничтожали только офицеров, их число никак не могло измеряться тысячами. И вообще оказывается, что это лишь слухи. Еще раз поблагодарим митрополита за свидетельство. И еще раз:
«Эвакуация была проведена очень хорошо, за исключением лишь Феодосии, и то по вине воинских частей. Одна из них, которая должна была по расписанию идти к своим транспортам на Керчь, боялась быть отрезанной большевиками и потому тоже бросилась кратчайшим путем на Феодосию, где, таким образом, столкнулась двойная группа войск. Все не могли попасть. Часть, и большая, говорили, чуть не до десяти тысяч, осталась будто бы на берегу и ушла в горы, а потом была перебита. Во главе "чрезвычайки" тогда стоял известный жестокий Бела Кун, венгерский еврей. У нас в Севастополе эвакуация прошла безукоризненно… Позже, в Европе, мне пришлось услышать о некоторых подробностях вступления Советской армии в Крым. Белые в порядке отступили в назначенные места, кроме Керчи, как я говорил. Красные нигде не наседали на них, опасаясь засад. И оружие, и кони, и все прочее брошено было на произвол судьбы. И жалко было, говорят, видеть бродивших лошадей, тоскливо ржавших по своим уплывшим временным хозяевам.»

А как же десятки тысяч трупов в Черном море. И ведь снова надо указать, что Бела Кун – еврей.

«Взяв власть, большевики ни единым жестом не проявили враждебного отношения к собору, хотя довольно было простого слова их для его роспуска. И, конечно, никто бы и пальцем не шевельнул в защиту его.»

Тем не менее, ценности церкви экспроприировали.

И еще одна постоянно вбрасываемая в общество российское идеологема – о великом преступлении, расстреле царской семьи.
«Еще осталось сказать о смерти царской фамилии. Тяжкая драма русской истории! Что бы ни говорили, это убийство лежит виной и на тех, кто это сделал, и на тех, кто вел к тому десятилетиями…»

Очередное спасибо. Однако – какая же тут драма. Россия из значимых стран одна оставалась полуфеодальной. Общественное развитие смело монархию. История – не дама в белых перчатках, и Людовику XVI голову рубили революционеры. Меньшевик Суханов объясняет: оставь детей – они стали бы знаменем реакции в Европе, что привело бы к гибели миллионов.

На стороне белых

Однако же и сказки рассказывать Федченков тоже мастер.
«Корнилов потерпел неудачу, был арестован, но потом бежал, кажется, с ним бежал и генерал Деникин. Они скрылись в кубанских плодородных степях. И там начали организацию Белой армии. К ним прибыл пожилой уже начальник Главного штаба, генерал Алексеев, который и стал, как старший, во главе. Теперь читатель и представить не может, как началось это движение буквально из нескольких человек. Без оружия, без финансов, без провианта - горсточка людей отважилась на борьбу почти с Голиафом...»

Голиаф – это большевики, стоящие перед угрозой вторжения немецких войск, без армии, без финансов, с разрушенной промышленностью… Против большевиков - Антанта вооружавшая  белых и сама убивавшая и грабившая. Колчак не собирался воевать в белом движении, он предпочел эмигрировать и служить в британской армии. Но англичане его завернули обратно и профинансировали.
Федченков забыл упомянуть Краснова, Врангеля, Каледина, Май-Маевского, Юденича и т.д., плюс банды всевозможных булак-балаховичей, ангелов, петлюр, семеновых и пр.

«Когда видишь, что у большевиков осталась лишь самая сердцевина страны и Москва и будто бы они (такие ходили слухи) готовили уже аэропланы для отлета (куда, не знаю), то я удивляюсь двум вещам: первой - тому, как могли белые пробраться так далеко и глубоко, а второй еще больше - как красные могли все же потом нанести сокрушительный удар по всем этим фронтам?! Не моей неопытности разобраться в этом... Если же осмелиться сказать, что главная причина была все же в том, что наша армия была не народная.»

Не правда ли, это суждение несколько отличается от той пропаганды, которую ныне ведут антикоммунисты. Правда, батюшка забыл о Советах солдатских депутатов, на да уж…

«Рассказывали, что в "чрезвычайке" (Чрезвычайная комиссия революционной полиции) ужасно терзали арестованных, били, будто снимали перчатки, то есть опускали руки в кипяток, кожа слезала, и т. д. Может быть, и неправда, но говорили...»

За такие дела в Красной Армии расстреливали. Есть масса подтверждений.

«Во время революции многое оказывается возможным... Мучают же теперь немцы даже стариков и детей! Америка не верит, а факты налицо. И понятно, когда приходили белые, то горожане встречали их с восторгом. Говорили, будто бы даже целовали стремена и сапоги у кавалеристов. Но потом? А потом скоро разочаровывались в них. Например, командовавший частью генерал Май-Маевский будто бы отдал город своим войскам на "поток и разграбление" в течение трех дней. И сам упивался. … Другой факт. Только красные ушли из Крыма, как по Черному морю точно летел белый миноносец. Первая ласточка. Боже, как мы, молча, смотрели на него с радостью и чуть не благоговейно - спасители...  Даже рабочие, образовавшие временную милицию, с надеждой ожидали их и передали власть. И что же? Через два часа пронеслась по городу зловещая молва: прибывшие успели уж избить какого-то редактора местной севастопольской газеты...»

Если бы Федченков знал о зверствах Колчака, Деникина или Булак-Балаховича.

«… скажу несколько слов о евреях.
Существует среди некоторой части русского общества мнение, будто всю революцию они сделали.
Я не знаю состава подпольных организаций, но то, что я видел, не позволяет мне соглашаться с таким огульным обвинением. Наоборот, я полагаю, что революцию делали и сделали свои, русские люди, подготовляя ее сто лет, начиная от русских декабристов до князей Рюриковичей в Государственной думе. Разумеется, прилипло к ним очень много и евреев, недовольных своим тяжелым положением, в каковом я лично виню не только лишь правительство, но и самих евреев... Этот вопрос трудный и неизживный до конца истории человечества... В момент революции евреи дали огромное количество служащих на всех поприщах: послов, консулов, комиссаров, политиков, комендантов, чекистов, чекисток, изредка военных. Все это было на виду у всех, а евреи даже подчеркивали свои права и власть. Как сейчас помню двух евреев-студентов в Москве в первые дни революции. Они шли с высоко поднятыми головами, и притом не по тротуару, а посередине улицы. Известны всем имена таких видных вождей революции, как Винавер, Троцкий, Литвинов. Свердлов, Сокольников, Каганович и проч. Но я снова повторяю, что революция в России была общим делом народных масс. Лично я больше слышал, чем видел их. Но, конечно, их было много, много тогда на верхах и в канцеляриях.»

А… как же тогда «Протоколы сионских мудрецов»?? Как же тогда сионистский мировой заговор? А жажда Троцкого уничтожить всех русских или сделать рабами евреев? А как же деньги Шиффа??
Ведь за белых – и с потрохами сдает русский митрополит русских патриотов!

«Однажды в Крыму я даже задал вопрос бывшему фельдфебелю, одному из "храповского" отряда, приехавшего делать обыск:
- Почему у вас так много евреев?
- А как же?! Вы, интеллигенты, пошли против нас, саботажем занялись. Мы же люди малограмотные, а нам нужны везде люди образованные, и с иностранцами сноситься надо, а они знают языки. Вот мы пока их и взяли на службу. Это "пока" мне врезалось в память. И постепенно оправдалось. Чем шло дальше время, тем все больше воспитывалось собственное молодое поколение, которое начало занимать все места, А теперь мы видим, что евреев становится везде все меньше и меньше. Не говоря уже о том, что по советским законам правами гражданства пользуются все, без различия рас. К. Маркс, сам еврей, верил и говорил, что лишь в социалистическом трудовом строе евреи, вынужденные и имеющие право трудиться, как и все, изживут темные стороны своей материалистической натуры.»

Маркс пишет это в статье «К еврейскому вопросу». Там он указывает, что еврейство сидит в печенках ВСЕХ наций: «Эмансипация евреев есть эмансипация человечества от еврейства» - т.е. от торгашества. Всего человечества.

«Не знаю, сбудется ли это? Ведь среди евреев тоже существует глубокое деление на бедных и имущих. Но теперь история знает не только защитников советского строя, но и весьма значительный процент буржуазно настроенных евреев, и печатных органов, противников его. …
Есть такой еврейский писатель Я. Бромберг, написавший исключительно сильную книгу под заглавием "Европа, Россия и еврейство". Там он жестоко нападает на свой народ за участие в большевистской революции. Сильнее этой книги я не читал о евреях...»

Наверное – глупее. Бромберг ведь не обвинит евреев за восстание Бар Кохбы. Но Бромберг совершает обман трудящихся. Он говорит о нации. А в революции участвовали БЕДНЫЕ евреи, Федченков тут же сам пишет об этом, богатые евреи в революции не участвовали, богатства богатых евреев большевики экспроприировали. Что никак не может дойти до российских «патриотов», которые составляют списки большевистского руководства. А также до евреев, которые эти списки разоблачают.

«Вспомню еще один очень интересный факт из истории другой "чрезвычайки", в г. Муроме Владимирской губернии. Арестовали там двух протоиереев: о. Ан-ва и о. Ц-ва и одного настоятеля монастыря, 75-летнего архимандрита Макария. … Наскоро допросив всех трех, судья отпустил их без всякого взыскания…»

Опять митрополит противоречит официальной версии: ведь большевики расстреливали священников направо и налево…
Теперь ударим по анархистам:
«Сам Махно то имел сношения с Лениным, то потом с генералом Врангелем. Личность темная. Родом из местечка Гуляй-поле, где он был будто бы народным учителем, а по другой версии - рабочим. За убийство родного брата с корыстной целью в 1902 году он был присужден к 15 годам каторжных работ. В 1917 году он появился на родине и стал председателем местного Совета рабочих депутатов. Но его программа была не большевистская, а анархическая. Конечно, у него не было философско-политической системы анархизма, просто разнузданный сброд мятежных людей. В то время разбойное настроение широко гуляло по лицу земли русской, однако можно усмотреть некую общую линию его дружины.
Сначала махновцы борются против немцев-оккупантов, занявших Украину. Потом и против украинцев, как гетмана Скоропадского, так - еще сильнее - против петлюровцев, потому что у них Махно видел шовинистические стремления. Одно время он готов был соединиться с советскими коммунистами, но потом порвал с ними и вступил в борьбу. Соединился с другим советским генералом, Григорьевым, отделившимся от Красной армии, но потом пристрелил его своею рукою. Коммунистические части из Харькова разбили его... Но потом белые войска выгнали большевиков и овладели Екатеринославом. Махно же принимал везде какое-нибудь участие. Как он, так и другие не гнушались лозунгами; "Бей жидов и комиссаров" (из них много было евреев, как я говорил) и устраивали еврейские погромы. При занятии Екатеринослава Махно убил судью, пославшего его на каторгу.»

А как несчастным советским гражданам отечественные анархисты, Андрюша Исаев (ныне депутат ГД от ЕР), Саша Шубин, Дима Костенко (издавал даже четверть-газетку «Новый Нестор») и прочие вешали на уши лапшу о самоуправлении, о народном Несторе Махно, а потом негодные большевики их постреляли… Исаев. Шубин – не монархисты, монархист их опровергает. И еще раз подчеркивает: он за белых:
«Много было недостатков и даже пороков у нас, но все же движение было патриотическим и геройским. Не случайно оно получило имя "белое". Пусть мы были и сероваты, и нечисты, но идея движения, особенно в начале, была бела. … Максим Горький в "Буревестнике" о погибших революционерах. Однако пусть "красный" читатель отнесет эти слова Горького и к белым безумцам, тогда лишь он может понять и врагов.»

Нечего сказать, после звезд, которые белые вырезали на спинах красноармейцев, отнимали у крестьян землю, отдавали обратно помещикам. Как шутили раньше - песня наивная: «Я от солнышка сыночка родила». Белые не были безумцами. Они были звери. Они воевали за свое наворованное добро, которое экспроприировали большевики. Зачем их идеализировать. Но тут снова вступает в силу раздвоение личности митрополита:
«Про себя же лично скажу еще, что меня всегда тянуло к народу, простому народу.»

При  этом прислуживал Врангелю и всегда шел против народа – о чем сам и говорил. И сам признает, что предавал тех, кому служил, целых три года предавал:
«Понятно, что и я пошел по более легкой дороге, пассивной и даже не совсем искренней, вынужденной лояльности к новой власти. Так прошли 1917-й, 1918-й и 1919-й годы. Совесть все больше и больше начинала беспокоить меня:
- Что же я сижу мирно в тылу? Братья мои, русские, сражаются, борются, жертвуют жизнью, а я отмалчиваюсь? Пусть не правы те или другие, или все, но не хуже ли мне отсиживаться в тылу, по пословице: "Моя хата с краю, ничего не знаю". Конечно, хуже, бессовестней. Да, я как-то должен принять участие.
В это время большевики ушли из Крыма, после моего ареста и освобождения. Но я совершенно искренно могу сказать, что и тогда, и после "чрезвычайка" не имела ни малейшего влияния на мое решение. Не только не было мысли о мести красным, но я даже считал, что они были правы, подозревая в контрреволюции и посадив меня в "чеку", противника своего. И только совесть все тревожила и толкала душу; ты должен что-нибудь делать!»

Это и есть религиозное сознание: при полном понимании, что красные правы – продолжать служить их врагам, тому, кому церковь обязана служить – богатым. Вот как он пытается объяснить свой выбор:
«Через несколько дней я был в Симферополе на каком-то банкете военных. И там, вместо речи, рассказал про кинематограф, закончив заявлением, что и я решил работать с ними активно, но еще не вижу, как. Всякому понятно, что я встал на сторону белых, а не красных. Все белое было мне знакомым, своим прошлым, а главное религиозным. Прошло еще с полгода, пришел к власти генерал Врангель, и он сам просил меня возглавить духовенство армии и флота Русской армии. Мое желание сбылось: я вошел активным членом в белую семью героев. Я тоже не думал о конце или победах, как и другие, а шел на голос совести и долга. И в этом душевном решении не раскаиваюсь и теперь. Пусть это было даже практической ошибкой, но нравственно я поступил по совести.»

Но народ вовсе не был с белыми. В том числе казачество. И рабочие – посмотрите, как их именует митрополит:
«Была одна высадка на Кубань возле Таманского полуострова. Разведчики обещали, что казаки поддержат теперь, они-де увидели, что такое большевики. Но это оказалось почти провокацией - никакой поддержки не было, лишь погибли тысячи добровольцев и отступили обратно. Но об этом молчали у нас. …
Взяли к осени и г. Александровск. Но я не чувствовал в народе веры в нас. Например, в этом городе я служил в соборе литургию. В конце я предложил кому-либо из местного духовенства прочитать воззвание нашего Синода. Но батюшки, смиренно и робко улыбаясь, просили меня самого прочитать. Я понял, что они боялись остаться без нас, когда мы снова откатимся назад. Они, ясно, не верили в нашу победу. После литургии устроили крестный ход. Народу с нами шло немного, а по бокам стояли рабочие, явные враги наши. Они не снимали шапок перед крестным ходом и открыто злобно улыбались по нашему адресу: "Подождите-де, и вам скоро придет конец!" Я это читал на их лицах совершенно отчетливо. Да, народ тут не с нами опять! … Доселе я, как епископ Севастопольский, считался народным архиереем. Но как только я выступил сотрудником "белого движения", тотчас же на меня посыпались с разных сторон обвинения: он ушел от нас к ним! Я должен был говорить по этому поводу специальную проповедь с крыльца Александро-Невского храма на Корабельной стороне. "Для Церкви, - разъяснял я, - и белые, и красные, если только они верующие, одинаково приемлемые, а следовательно, я, работая с белыми, не ухожу от народа". Но, по-видимому, мое толкование не успокоило сомнений. … Не случайно произошла революция. Это не "бунт презренной черни", как любят иногда ссылаться правые деятели на Пушкина, а кончилось терпение народное.»

Больше того. Народ вообще никогда не был с царём!
«А Россия - это по преимуществу простой полуторастомиллионный народ. Мы - господа, интеллигенты, духовенство - лишь тоненькая корочка на этом огромном пространстве, занимающем шестую часть земли. Но странно, эта корочка считала себя хозяином. Мне и прежде не очень нравилось, когда царь говорил; "мой народ", "мои подданные", "моя армия". Будто бы действительно все это принадлежало ему. А уж теперь, после революции, и вовсе не место было старым воззрениям на народ. … Куда ж делось мнимое царелюбие нашего народа? И было ли оно?.. … Пришлось мне спросить в другой раз у рабочего:
- А что ты думаешь о царе?
Он тоже совершенно хладнокровно ответил:
- А что мне царь? Вот я остался после родителей сиротой, и никто не подумал обо мне. И ни школы никакой мне не дал он, ни мастерству не научил. С малолетства пришлось идти на работу к еврею, девятнадцать лет у него прожил. Хороший был человек.»

Что же предлагали белые?
«Пока генерал Врангель предложил ему (народу, Б. И.) свою крестьянскую реформу. Напишу об этом.
Там, где восстанавливалась власть белых, тотчас же механически восстанавливалась и частная собственность, как старая хозяйственная система, противоположная большевистской. Такое сравнение было не в пользу добровольцам. Но при генерале Деникине еще неясно было, в какую сторону склонится борьба? И потому народ держался осторожной позиции: при красных пользовался землей, при белых возвращал (отбирали, Б. И.) ее собственникам. Но когда Добровольческая армия была разбита на всех фронтах и у белых остался лишь крымский клочок, когда ясно наметилась победа Советов, то волей-неволей пришлось думать о земельной реформе в радикальном смысле, чтобы соблазну большевистских даров противопоставить выгодные обещания со стороны белых. … остановились на последнем проекте как компромиссном. Заявлялось, что земля переходит во владение народа на правах частной собственности, само государство выплачивает владельцам ее стоимость, народ имеет дело уже не с частными собственниками, а с правительством. владение закрепляется государственными актами. …  Я немедленно поехал по северным хлеборобным уездам, чтобы узнать, как понял народ эту реформу. И воротившись, доложил Врангелю, что народ отнесся почти равнодушно. Никакого подъема и движения я не увидел, И понятно: реформа была компромиссной и запоздалой. Будь она дана царем в 1903-1905 годах, когда в Думе, как я писал, обсуждался кутлеровский проект о принудительной передаче земли крестьянам, народ ухватился бы за нее обеими руками. А теперь, когда крестьяне фактически уже владели ею, когда помещики разбежались, когда советская власть утвердила землю за обрабатывающими ее, теперь подобная реформа по существу своему не могла, конечно, вызвать восторга.»

То есть. Не только Булгаков в «Дни Турдиных», но тот, кто на стороне белых, митрополит Федченков, свидетельствует, что народ – не с белыми, что в вопросе о земле крестьяне шли за большевиками, а не белыми. Это к тем, кто проповедует Тамбовское и Западно-Сибирское восстания.
Но Федченков еще и простодушно выбалтывает настроения «офицеров, чье сердце под прицелом, за свободу, за породу – до конца»:
«Лично я тоже не чувствовал злобы против немцев и, право, готов был опереться и на них, если бы это от меня зависело. Нужно сознаться в этом: что было, то было. Такова была тогда жизнь.»

А кто-то обвиняет Ленина в шпионстве. Не только митрополит – лидер кадетов Милюков был настолько патриотичен, что взывал к Германии продолжить войну с Россией!

Агония. «Нас обманули»

«Вот что значит революция! – объясняет свое решение «перестроиться» митрополит. - Легко разбить посуду, как трудно потом склеивать. И поймешь теперь, почему националисты-добровольцы боролись за "единую, великую, неделимую Россию". Это было здоровое течение в данном пункте. Потом и большевики пойдут по тому же пути объединения ослабевших разболтавшихся частей одного организма. … Можно не соглашаться с большевиками и бороться против них, но нельзя отказать им в колоссальном размере идей политико-экономического и социального характера.»

В истории действуют не партии – классы, они главные субъекты истории. Революции происходят не по замыслу партий, а закономерно. Развал экономики и России в целом вызвала 1-я мировая война и деятельность Временного правительства. Когда немцы подступили к Петрограду, большевик Дыбенко был вынужден ехать в Кронштадт и уговаривать матросов не выполнять приказ №1 Временного правительства об армии, подчиняться офицерам. Матросы вняли Дыбенко. Немцев отбили.
Боьшевики шли не по «тому же пути», централизация капитала и концентрация труда – это законы капитализма, большевики шли «по пути» этих законов, устроив национализацию и синдикализацию мелких предприятий. Ленин писал, что у большевиков нет экономической программы, их задача – привнести из развитых капиталистических стран всё самое передовое. Ну, а то, что большевики поголовно привили оспу (что не удавалось Николаю II), в 1925 году ликвидировали холеру, провели ликбез, ввели всеобщее среднее образование, чего до этого не делала ни одна власть ни в одной стране…

«… несколько проектов о спасении России. У меня даже была особая папка с ироническим (и я был подобен своей среде) названием "Спасители". Помню, один инженер или агроном доказывал в огромном докладе (смешно даже писать), что весь секрет в постройке множества элеваторов. Или мы уж тогда начинали с ума сходить? Другой "спаситель", простой рабочий с Корабельной стороны, написал с грамматическими ошибками большущий устав о социалистическом переустройстве общества и верноподданнически преподнес его через меня вождю антисоциалистического движения Врангелю. Между прочим, хорошо помню, что в этом проекте предполагалось даже особое расписание пищи, и непременно с бутылкой хорошего кваса на человека. Я не шучу. Третий убеждал надеяться на чудо! Сказано же в Евангелии, что если будешь иметь веру с зерно, то и гору можешь сдвинуть.»

Лидер Союза коммунистов Вейтлинг как-то принес Марксу прожект об устройстве коммунистического общества. Там было всё детально прописано, вплоть до того, как будут распределяться билеты в театр. Маркс ругался и топал ногами… Потому что социализм – это не деятельность «программистов», а «живое творчество масс».

Что же в сухом остатке от белогвардейщины?

«Эмиграции, как почти всякой эмиграции, пришлось доживать свою жизнь за границей, умирать на чужбине. Правда, бывали исключения, как, например, возвращение Бурбонов во Францию после 25 лет изгнания. Но там были особые причины общенародного или общеполитического характера, а нам, беженцам, не на что было надеяться. За нами сзади не было народных масс, наоборот, они были враждебны к нам…
Наш "русский совет", в сущности, был мертворожденным детищем. От всех наших заседаний мне запомнилось лишь одно: протест против помощи голодавшей России на Генуэзской конференции. Там, конечно, писалось, что поддержка питанием нашей родины есть лишь помощь большевистскому хаосу. Но, разумеется, на нас в Генуе не обратили ни малейшего внимания, а комиссар Чичерин был там почетной персоной.»

Европа поступилась демократическими принципами…

«"Белое движение" для заграницы умерло. А скоро уничтожился и бесполезный "русский совет". Вместо него образовался какой-то иной центр, уже позабыл его имя, куда уже не был приглашен представитель от Церкви. По этому поводу у меня с Врангелем произошло резкое столкновение. Запишу его, потому что был затронут общий вопрос об отношениях гражданской и церковной властей. Посетив его по какому-то делу в здании посольства, где он принимал посетителей, я открыто сказал ему по поводу неприглашения представителя Церкви следующее:
- Эх, ваше превосходительство! Когда Церковь нужна была вам в Крыму, вы звали нас. А теперь, когда мы стали ненадобны, вы обошлись без нас.
Он мгновенно вспылил, поднялся во весь свой рост и с раздражением ответил:
- Кто вам позволил так разговаривать со мной?!
И ушел, не простившись, в соседнюю комнату, сильно хлопнув дверью…»

Вместе с интервенцией и белогвардейщиной опускается и церковь – не может она без власти.

«Теперь мне нужно рассказать о главном событии эмигрантской жизни, случившемся в Сербии, на Карловацком Церковном соборе 1921 года, который имел большое значение не только для судеб эмиграции за границей, но даже для жизни Церкви в Советском Союзе.
Правые группы по всей Европе, руководимые центром из Германии, где работали такие крайние люди, как члены Думы Марков-второй, Крупенский и др., привели на собор своих партийцев. …
можно упомянуть следующие имена: Трепов, бывший премьер-министр; граф Апраксин, бывший таврический губернатор, а потом член Московского собора; проф. Локоть; генерал Батюшин (из жандармов) и др.
На дальнейших заседаниях собора они систематически и диктаторски проводили свои монархические идеи… правые продолжали давить, в первую очередь поставив вопрос о монархии, и непременно о династии Романовых… Правые сразу же подняли вопрос: служить ли панихиду по убитым царю и его семье. … Написали также обращение к генералу Врангелю и Белой армии… я предложил на собрании 7 или 8 пунктов против социализма. Они без интереса и обсуждения были приняты собором и напечатаны в протоколах. Насколько помню сейчас (все пишу по памяти, без документов), наши возражения против социализма покоились не на социально-экономической несостоятельности его, а на психологической трудности для эгоистического человечества провести его в жизнь, так как этим отнимается собственнический интерес, этот двигатель человеческой энергии. Но, разумеется, говорилось и о материалистической базе, и антирелигиозности его, и, кажется, уничтожении семьи...»

Классики смеялись: общность жен – как раз при капитализме, именно капитализм разрушает семью, по Франции мы сегодня это особенно отчетливо видим.
 
«Политические отзвуки этого собора загремели далеко. В России советская власть усмотрела, и совершенно верно, в таком поведении Карловацкого собора борьбу против нее, и начались притеснения. … Та правая, яркая антисоветская монархическая политика, какую взял Карловацкий собор с 1921 года, отвечала и японской, и немецкой (в Европе), а отчасти американской (а особенно в Южной Америке) ориентации правительств, которые были тоже настроены против Советской России. Отсюда станет понятным, почему карловацкий центр стал и стоит на прогитлеровской позиции, это союзники по общим убеждениям вражды к Союзу - нашей Родине. …
Вся эта история с императорством более походила на пробную попытку бросить идею в Россию в надежде на ненависть в народе к советской власти. И политика эта потерпела жестокое крушение. Ясно было, что в России не думают о восстановлении монархии вообще и династии Романовых в частности.»

Удивительный человек. Сам пишет пункты против социализма и сам кается в том, что пишет.

«Замечательный характерный разговор с одним немцем произошел у меня в берлинском наземном поезде. Он, оказалось, отлично, без акцента, говорил по-русски, так как пятнадцать лет прожил консулом в Киеве. Меня он сразу признал за русского по рясе. После короткого знакомства он откровенно заявил мне: "Напрасно мы с вами затеяли войну. Нам бы следовало соединиться вместе и разделить весь мир пополам!"
Так бесстыдно и сказал. Я же подумал: "Были вы хищниками-материалистами и теперь остались такими же". Печальная история - война ничему вас не научила! Опять все те же захваты, те же материальные "идеалы", та же самоуверенность. Европейские мещане!
Но я не сказал ему этого: бесполезно, не понял бы этого немец. Следовательно, в их душе продолжает тлеть тот же империалистический захватнический дух, который потом воплотился в Гитлере и вылился во Вторую мировую войну. И потому с несомненностью нужно утверждать, что виноват в ней совсем не один Гитлер, а весь немецкий народ, народ материальный, гордый и жестокий, холодный, как все пираты и разбойники. Человечество не может примириться с такими ненасытными аппетитами их, потому и восстал против них весь мир. А помогают им лишь японцы, народ тоже узкоматериалистический, злой и эгоистичный. Итальянцы - иной народ, они вовлечены были в войну не по своей воле, а самомнительным и тщеславным Муссолини.
На этой почве материализма произошло страшное столкновение немцев с. еврейством. Будь они сами более духовны и кротки, мирились бы с еврейским материализмом, но тут столкнулись два материализма, и ужиться они не могли. Началось гонение на евреев в этой стране, которая продолжала гордиться "идеализмом" прежних философов, но и идеализм этот, например, гегелевский, в сущности был лишь оправданием этого материального мира, который якобы развился из абсолюта. Не говорю уже о безбожной материалистической философии Фейербаха, Маркса, Ницше, Шопенгауэра и др.»

Большевики – материалисты – но вот ведь не мещане! И никого не хотели порабощать, делить мир ипр.
Нацизм – удел не кучки выродков, это удел нации. Только Федченков путает материализм с товарным фетишизмом. А товарный фетишизм при капитализме – характерная черта в том числе рабочих. Любой нации. То есть, фашизм – обязательный момент капитализма.
С другой стороны, он путает идеализм с духовностью.

«… И у меня блеснула мысль: неужели вот для этих богачей нужно воевать против советской страны рабочих. Неужели христианство стоит за этих сытых людей, а не бедняков? Нет и нет! Это какая-то ошибка, что будто Церковь должна защищать интересы собственников вообще, а богачей в частности!»

Но ведь  защищает же, Федченков…

«И в России в 1905-1906 годах временную победу взяли белые, побеждали они и в 1919, 1920 годах. Чуть до Москвы не дошли одно время, а потом все же потерпели поражение, не устояли против народа. … Еще вспоминаю рассказ очевидца, русского юноши, жившего чуть не полгода в Испании в ожидании визы и парохода в Америку. Ему случилось снять комнатенку в доме одной испанской семьи фалангистов, тоже противников народа и революционных рабочих. Молодой сын участвовал в борьбе против русских красных, как солдат испанской "голубой дивизии", был ранен. И вот он рассказывал моему знакомому юноше с год назад (ноябрь 1942 года):
- Нам везде твердили, что наша война против красных священна, это крестовый поход за веру! А когда я приехал в Россию, вижу церкви. Наш отряд был около Великого Новгорода: везде храмы, везде иконы, молящийся народ, никто не мешает им. Нас обманули.»

И в этом обмане активнейшим образом участвовала церковь. Ей привычно, ибо вся религия есть обман.