- Мике, зайди ко мне, - я вложила в свой голос всю степень спокойствия, на которую только была способна в ту минуту. За окном шумел город, неслись по оживленным улицам машины, спешили по своим делам люди, из кафе играла музыка. Мне хотелось влиться в эту толпу, идти куда-нибудь, а лучше бежать. Рукопись, настоятельно рекомендованная мне Мике, кричала, требовала, побуждала действовать. Я не помню, чтобы хоть один роман, прочитанный мной по долгу службы, вызвал в душе такой отклик, такой резонанс. И я не имела ни малейшего представления, что я хочу сделать. Безвозвратно удалить файл из памяти компьютера, да и своей тоже? Обсудить с кем-то? Оспорить? Доказать себе и собеседнику, что это всего лишь выдумка, никак не связанная с действительностью?
Выпустить на прилавки книжных магазинов?
Поднявшись с широкого кожаного кресла, я принялась нарезать круги по кабинету, благо площадь позволяла делать не менее пятнадцати шагов в одну сторону. Мне казалось, что даже безмозглые рыбки во встроенном в стену аквариуме ощутили суету и заработали своими цветными плавничками с утроенной силой. Я прижимала к груди триста распечатанных страниц, заклеенных стикерами, изрисованных заметками. В моих руках перемещалось по комнате сильное, не характерное для моего века произведение. Автор, пожелавший остаться анонимом, писал о молодом сенаторе, вступившем в должность с одной единственной мечтой – привести свой народ к светлому будущему, исправить ошибки и недочеты существующего государственного строя. По мере развития сюжета главный герой сталкивался с человеческой подлостью, бюрократией, равнодушием, предательством. В политические интриги, описанные простым и понятным языком, умело вплетались трогательные отношения сенатора с супругой, не разделявшей его взглядов. Не смотря на то, что для своего ключевого персонажа мой аноним приготовил крайне печальную судьбу, последние страницы романа дарили надежду. Дарили шанс придуманной нации прийти к тому, за что так боролся герой.
- Вера, что-то случилось? – взволнованный Мике вошёл в мой кабинет, забыв постучать. Я редко вызывала к себе ребят по одному. Чаще всего мы обсуждали вопросы коллективно и рабочих секретов друг от друга не имели.
- Хочу, чтобы ты составил мне компанию. Давай пройдёмся.
Мы спустились в холл и вышли из здания. День сегодня был особенно жаркий. Лето стояло знойное, и синоптики в своих прогнозах не обещали даже намека на приятную прохладу. Мике расстегнул две верхние пуговицы рубашки и откинул со лба пышную челку. Его кудрям позавидовала бы любая столичная красотка, проводящая часы у стилистов в попытке придать прическе романтичности.
-Ты меня пугаешь. Что происходит? – коллега настойчиво повторил свой вопрос, когда мы свернули на узкую безлюдную улочку.
- Я прочитала роман.
- И? – он выжидательно растянул гласную, сбавляя шаг.
- Он великолепен. Это лучшее, что мне доводилось читать, но, Мике, как мы это опубликуем?
- Легко. Напишем на первой странице: «Все названия, место действия и события выдуманы. Любое сходство с существующими людьми случайно».
- Это может очень плохо кончиться. Тебя не смущает, что за последние лет пятьдесят не выходило ни одной книги, откровенно критикующей систему?
- Но ты сама видишь, эта книга достойна стоять на полках куда больше, чем твоя Арлин Стивенсон, например.
- Я не могу так рисковать. Ты же знаешь, кем работает мой папа.
- Тогда позволь рискнуть мне. Поставь меня выпускающим редактором. Пусть твоей фамилии не будет в этом романе. Возьми отпуск или больничный на пару дней. Оставь меня исполняющим обязанности. Я подпишу роман в печать.
- Разве ты сам не боишься?
- Слушай, я не знаю, ради чего ты здесь. От скуки, из соображений подросткового максимализма, феминизма или ещё какого-то «изма». Но я мечтал работать в издательстве, чтобы помогать книгам выйти в свет. Книгам, понимаешь? Не писулькам о безответной любви подчиненного к своему боссу, не пафосным трактатам, не подростковой ерунде о тяготах школьной жизни. Книгам, Вера. А рукопись, из-за которой ты притащила меня в этот закоулок, попахивающий нечистотами, достойна называться книгой. По моему скромному мнению, - Мике говорил с таким апломбом, что я опешила, и какое-то время после его выступления просто молчала. Не дождавшись моей реакции, он продолжил: - Прости, я не хотел тебя обидеть. Ты хороший специалист, хороший начальник. Особенно для жительницы. Но для меня это правда важно.
- Хорошо. Мне действительно нужно пройти пару обследований. Как будешь готов, дай мне знать, и я возьму у Труфолса отгул. Но, Мике, я не знаю, что ты будешь делать в моё отсутствие, и знать не хочу, - я согласилась, не успев толком обдумать последствия своего решения. Мике предложил скинуть с моих плеч тяжелую неудобную ношу, и я сделала это с облегчением. Передала груз ответственности коллеге, который, стало быть, оказался сильнее меня.
- Спасибо, - он неловко распахнул руки и заключил меня в тесные летние объятия.
- Пожалуйста, - я осторожно отстранилась и пригладила шелковую блузку. – Теперь можем глотнуть по коктейлю. Ребятам скажешь, что у нас была экстренная встреча с журналом «Жить» по вопросу рекламы нашей новой серии. Не втягивай их в выпуск этого романа, делай всё сам. И ради Бога, замени аннотацию. Пусть в ней будет про разваливающийся брак или что-то вроде того.
Встретившись со школьными подругами в новом баре, я надеялась отвлечься от ссоры с Алексом и Триной. К сожалению, моя приправленная алкоголем и свежими сплетнями попытка провалилась. Среди людей за стойками и столиками я поочередно видела то своего молодого человека, то подругу. И это притом, что первый предпочитал отдыхать в местах куда более тихих, а вторую едва ли пустили бы даже на порог заведения. Окончательно измучившись и озадачив девочек своей рассеянностью, я вернулась домой около одиннадцати вечера в надежде, что Трина уже легла спать. В этот день, в соответствии с графиком, она должна была дежурить в нашем доме. Отец оборудовал для прислуги небольшую спальню на цокольном этаже с симпатичными кроватями, отделенными друг от друга перегородками из гипсокартона. Если бы кому-то из нас после десяти вечера понадобилась горничная, мы могли воспользоваться внутренним телефоном, проведенным к каждому спальному месту. Но за всю мою жизнь я не помню ни одного случая, чтобы служащим приходилось просыпаться среди ночи и выполнять экстренные поручения.
Мои надежды не оправдались дважды. Когда я вошла в спальню, Трина раскладывала украшения в новый органайзер для комода. Я шумно выдохнула и постаралась придать лицу непринужденное выражение.
- Почему не спишь? – осторожно спросила я.
- Тебя жду, - Трина вымученно улыбнулась, откладывая жемчужные бусы в сторону. – Вера, я не хотела показаться неблагодарной. Ты же знаешь, я очень ценю всё, что ты и твои родители делают для моей семьи. Просто твои методы…
Подруга замолчала, подбирая слова. Она нервничала, но очевидно была готова отстаивать свою правоту даже под угрозой новой ссоры.
- Расходятся с твоими моральными принципами, - я закончила фразу за неё и примирительно улыбнулась. – Я тебя поняла. В любом случае, ничего не получилось. Что теперь об этом говорить.
- Отчасти, я сама во всём виновата. Я попросила тебя. Ты сказала, что брак будет аннулирован. Я должна была понять, что это не единственные последствия для Виолы. И, честно говоря, наверно, понимала. Но закрыла глаза. Я так хотела её спасти.
- Трина, мне очень жаль. Это страшно. Слишком страшно, - я устало опустилась на кровать, вытянув перед собой ноги. Я изучала положения Конвенции с первого класса, как и все мои сверстники. Я знала, что каста служащих – рабочая сила моей страны. Без них встанут заводы, улицы и дома покроются грязью и мусором. Невидимый труд, без которого наша, моя жизнь изменилась бы до неузнаваемости. Знала, что если бы не меры по стимулированию рождаемости, служащие женского пола едва ли бы ставили перед собой цель завести ребенка. Но все эти проблемы не были близки мне. Не касались меня. Не загоняли в рамки. Не заставляли жить в страхе. Ни одной моей знакомой, подруге, близкой родственнице не угрожала казнь. Я не изучала статистику и едва ли думала о том, сколько девушек ежегодно расплачивается жизнью за невыполненный перед обществом долг.
- Как твои дела? – Трина перевела тему, и я понимала почему. То, о чём я задумалась совсем недавно, ютилось в её голове долгие годы. На вопросы, которые я продолжала снова и снова задавать себе, подруга ответы найти уже и не надеялась.
- Средней паршивости, - я откинулась на кровать и уставилась в потолок. – С Алексом не помирилась. На работе побоялась принять решение и спихнула ответственность на Мике. Лучшую подругу подвела.
- А что с Алексом? Я так и не поняла, из-за чего вы поссорились, - Трина присела рядом со мной.
- У нас разошлись взгляды на один важный для меня вопрос, - мне было неловко сказать ей, что любимый мной человек считает нашу дружбу чем-то неестественным и странным.
- Мама говорит, что любые отношения – это компромиссы. Может, ты все-таки поговоришь с ним?
- Я уже сказала ему, что разговора не будет, пока мне на электронную почту не придет письмо с извинениями и признанием его неправоты.
- Мне кажется, он хороший. Так о тебе заботится. И старается понравиться твоим родителям, хотя они и так души в нём не чают, – Трина смотрела на меня с ласковой улыбкой, даже не представляя себе, что защищаемый ею парень ни во что не ставит таких, как она. – Неужели вопрос настолько важен для тебя?
- Ты даже не представляешь насколько, - я отвела взгляд. – Как там вся эта ситуация? Замялась немного?
- Замнётся со временем. Ро пока со мной не разговаривает. Впрочем, она ни с кем не разговаривает. Молча уходит на работу, а когда возвращается – сразу идёт спать.
- Свали всё на меня. Скажи, что просто пожаловалась мне, а я уже проявила инициативу.
- Как только она будет готова меня слушать, так и сделаю, - Трина усмехнулась. Она молча рассматривала нашу с Алексом фотографию на стене. Фотограф запечатлел нас в самый разгар вечеринки по случаю моего дня рождения, и сработал просто мастерски. Мы смеялись и выглядели такими влюбленными. После взаимного молчания на протяжении целой недели мне даже не верилось, что этими людьми были мы. Мои размышления прервал вопрос Трины: - Что ты почувствовала, когда начала встречаться с Алексом?
- Почему ты спрашиваешь? – я сощурилась. – Неужели за два дня, что мы не разговаривали, у тебя кто-то появился?
- Можно и так сказать. Помнишь, я рассказывала тебе про 111?
- Мерзкая девица, которая постоянно говорит о вас с Ро гадости?
- Да, она самая. У неё есть старший брат. Эрик. Он сказал, что я ему нравлюсь.
- А он тебе нравится?
- Я не знаю.
- Ты много о нём думаешь? Скучаешь, когда вы не вместе?
- Наверно, нет. Я не знаю. Я все время думаю о Ро.
- Какой он?
- Добрый.
- И всё? Чем он занимается? О чём вы разговариваете?
- Он работает на том же заводе, что и папа с Ро. Мы оставались с ним наедине всего один раз, и говорили о тебе и моих родителях. Ещё о его чувствах.
- Трина, с тем же успехом ты могла бы просто сказать, что у вас новый сосед, - я закатила глаза, пораженная сухостью и лаконичностью её рассказа. - Он тебе вообще интересен?
- Я не знаю, - задумчиво повторила она в третий раз. - Мне было спокойно, пока мы разговаривали. Я даже перестала торопиться домой.
- Ну, это уже кое-что. Как бы то ни было, держи его как запасной вариант, - я вовремя осеклась, не закончив свою мысль. Едва ли сравнение с сестрой сейчас укрепило бы боевой дух подруги.
- Я хотела тебя кое о чём спросить.
- О чём угодно, - на долю секунды я предположила, что Трина надумала поболтать о половой жизни или о чём-то подобном.
- Зачем господин Файт летит в Нью-Йорк?
- Понятия не имею. Какие-то переговоры очередные, наверно. А что?
- Я случайно услышала его разговор с твоей мамой, и меня удивила её реакция. Я никогда не слышала, чтобы она была настолько эмоциональна, просила его отказаться от поездки, - Трина нахмурилась. Что такое Нью-Йорк и где он находится, она знала только по книгам, что я давала ей почитать. Географию в школах для служащих не преподавали. – И ещё кое-что. Почему-то они говорили, что эта поездка ставит под угрозу твое благополучие.
- Ты уверена, что всё правильно расслышала? Обычно маму в папиных командировках расстраивает только одно. То, что он не может привезти оттуда подарки в силу запрета на импорт.
- Нет, они совершенно точно говорили о тебе.
- Не забивай голову, Трина. Наверняка, ты что-то не так поняла, - я почувствовала, как желудок сворачивается в тугой комок. Последнее время я замечала определенное напряжение между родителями. Они начали ссориться, чего в моём детстве никогда не случалось, и один раз мамино лицо даже показалось мне заплаканным. Но я всеми силами старалась не придавать значения этим странным моментам, списывая их на кризис среднего возраста родителей. Сейчас же подруга раскрыла мне какой-то новый фрагмент их взаимоотношений. Новый и немного пугающий.
От размышлений меня отвлек звонок в дверь. Я никого не ждала. К родителям гости в столь поздний час никогда не приходили. Мы с Триной переглянулись, и она, легко соскользнув с кровати, отправилась выяснять, кто решил нанести нам ночной визит. На всякий случай я отправилась следом за ней и остановилась у лестницы. Меня смутило, что не поступило звонка от охраны. Стало быть, пришёл кто-то очень нам знакомый, внесенный в список всегда желанных гостей.
- Могу я увидеть госпожу Веру Файт? - я услышала вкрадчивый голос Алекса.
- Добрый вечер, господин Ло. Позвольте, я уточню, дома ли она. Вам будет удобно подождать в гостиной?
- Не неси чушь. В её комнате горит свет. Или она уже приехала, но не хочет меня видеть, или ты в её комнате заканчиваешь вылизывать полы, прекрасно зная, что она не дома, но не хочешь мне об этом говорить. Какой из вариантов правильный, 613? – Алекс говорил раздраженно, но повысить голос себе не позволил, видимо, испугавшись потревожить моих родителей.
- Позвольте мне проверить, господин Ло, - спокойно повторила Трина.
- Послушай, девочка. Из-за тебя я поссорился с Верой. Я отправил ей на работу три букета, но она всё ещё со мной не разговаривает. И всё потому, что я посмел напомнить своей девушке, что ты ей не ровня. Поэтому если не хочешь потерять тепленькое местечко после нашей свадьбы, немедленно дай мне пройти.
Упоминание свадьбы вызвало во мне смешанные чувства. Ни о чём подобном мы с Алексом ещё не разговаривали. Если он обозначил это событие не только в целях запугивания Трины, то я недооценила степень серьёзности его ко мне отношения. Но, даже не смотря на то, что его высказывание здорово потешило моё женское самомнение, злости во мне не убавилось ни на грамм.
- Не ты её нанимал, не тебе решать, будет ли она здесь работать, - холодно сказала я, спускаясь по лестнице. Я не успела переодеться, только скинула пиджак и узкие лодочки. Поэтому вопреки строгим интонациям выглядела я, наверно, достаточно комично. Стоя перед ним босиком, но в юбке-карандаше и белоснежной блузке.
- Вера, может, ты поговоришь со мной, наконец? – интонация Алекса обрела новый окрас. К раздражению прибавились усталость и что-то, отдаленно напоминающее мольбу.
- Я вижу, ты не сделал ни одного вывода из нашей ссоры. Диалог будет неконструктивным.
- Будешь так разговаривать со своими авторами, а не со мной.
- А как мне с тобой разговаривать? – я осеклась. Подруга всё это время стояла, опустив голову, подле него, чуть растрепанного, без привычного галстука. – Трина, спасибо. Ты всё сделала правильно. Спокойной ночи. Я сама помогу Алексу покинуть дом.
Она кивнула мне и бесшумно удалилась в направлении спальни для прислуги. Её щёки пылали, но ни одного оскорбительного слова в адрес раздраженного гостя не прозвучало. Ревизионная коллегия могла подвергнуть наказанию любого служащего, осмелившегося ответить жителю или исполнителю без должного почтения.
- Идём, - я развернулась на пятках и пошла вверх по лестнице. Мне не хотелось продолжать разговор там, где его мог услышать кто-то, кроме нас двоих. Затворив за ним дверь, я прислонилась к ней спиной и скрестила руки на груди, устремив на парня тяжелый, как я надеялась, взгляд.
- Вера, что ты за детский сад устроила? – устало спросил Алекс, подошёл ближе и попытался притянуть меня к себе, но я увернулась и встала у окна. – Ты долго планируешь обижаться на меня? Отец уже интересуется, почему ты не пришла к нам на ужин.
- Я не обижаюсь, я хочу, чтобы ты кое-что понял. Трина – важная часть моей жизни. На случай, если ты забыл, позволь напомнить. В ту ночь, когда папу ранили, твой отец уверял маму, что нет поводов для беспокойства, и обращаться в полицию рано. А отец Трины в этот самый момент тащил папу на себе в свой дом, мать Трины выхаживала его. Благодаря её семье, мой папа сейчас жив, - я с шумом выдохнула и отвернулась от Алекса к окну, за которым блестел в свете фонарей его черный седан у ворот. – Трина – моя подруга, и в отличие от большинства одобренных тобой моих знакомых, её волнуют не фасоны платьев, а то, что со мной происходит, ясно тебе?
- Что ты хочешь этим сказать? Обвинить моего отца в бездействии? Да он собрал поисковый отряд и лично прочесал весь этот лес. Он каждый день навещал его в больнице. Он…
- Я не хочу сказать о твоём отце совершенно ничего плохого, - я перебила Алекса и вскинула руку вверх, чтобы остановить любое дальнейшее высказывание с его стороны. – Я хочу объяснить, что семья Трины для меня – это не просто какие-то безымянные служащие.
- Господин Файт уже отблагодарил их сполна, как мне кажется, - сухо ответил Алекс.
- По-твоему, цена жизни моего отца – это горстка купонов?
- О Боже, Вера, не передергивай! Я понимаю, что ты – великий филолог, но не надо играть словами со мной.
- Ты, кажется, приходил мириться? А разозлил меня ещё сильнее, - фыркнула я.
- Карамелька моя, - Алекс сменил тактику и заговорил ласково, как с маленьким ребенком, - пожалуйста, перестань раздувать из мухи слона. Я действительно не считаю, что такие, как ты или я, должны решать проблемы таких, как Трина. Такова система. Им не повезло, они родились не в той касте. Если хочешь, считай это теорией эволюции Дарвина. Выживает сильнейший. И мы сильнее.
- Мы не сильнее. Мы богаче, - тихо откликнулась я.
- Ты ничего им не должна, сахарочек. Не ты разработала Конвенцию, не ты её внедрила, не ты следишь за исполнением её положений. Ты просто красивая девочка из хорошей семьи, в которую влюбился умный мальчик из другой хорошей семьи. Живи, радуйся жизни, печатай книжечки, встречайся с подругами. Не тебе их спасать, слышишь?
- Я и не спасу. Ро казнят в сентябре.
- Ты даже не знаешь её лично.
- Это несправедливо. Люди не должны умирать просто потому, что кто-то боится остаться без уборщицы.
- Не ты вынесешь приговор. Не ты лишишь её жизни. Это не твоя вина.
Мне отчаянно захотелось ему поверить. Принять эту логику, завернуться в неё как в уютное пуховое одеяло, натянуть на себя и носить каждый день под одеждой. Это не моя вина. Я ничего не могу сделать.
- Яблочный оладушек, если тебе так хочется, общайся со своей 613. Я тебе больше слова не скажу. Только не рассказывай об этом никому, кроме меня. А лучше и мне не рассказывай. Нервы мне потрепать и на работе достаточно желающих.
- Обещай мне, что больше никогда не будешь разговаривать с Триной таким тоном, как сегодня. И что попросишь у неё прощения. Если ты не можешь сделать этого ради меня, сделай из уважения к моему отцу. Он привёл её в этот дом.
- Если я пообещаю, ты простишь меня? – покорно уточнил он. Слишком покорно. Мне показалось, что ему просто хочется как можно быстрее вернуть галочку в графу «идеальные отношения» личного послужного списка.
- Ты пообещай, а я подумаю, - я подняла голову и встретила его прямой настороженный взгляд.
- То есть я могу сегодня остаться у тебя? – когда он улыбался мне такой широкой обезоруживающей улыбкой, слова «равнодушие», «эгоизм», «жестокость», засевшие в моей голове уродливыми подписями к его фотографиям, будто зачеркивались черным маркером.
- Это один из интереснейших сценариев для моего вечера. Но, увы, у меня уже другие планы.
- В смысле? – лицо Алекса вытянулось, вобрав в себя разочарование и недоумение одновременно.
- Не обижайся. Мне нужно к утру доделать презентацию новой книги. Давай завершим примирение завтра после работы, если ты не возражаешь, - мне, как и ему, не хотелось продолжать наш конфликт. Но обнимать его в этот вечер, чувствовать его руки на своём теле я определенно была ещё не готова.
- Ты такая грозная и серьезная, моя вишенка, что у меня не остается выбора, кроме как согласиться.
Проводив Алекса до входной двери, заперев оба замка и дождавшись, пока он пройдёт по мощеной камнями дорожке до ворот, я вернулась к лестнице. Я прислушивалась к звукам спящего дома. Тишину нарушало гудение кондиционеров и мои мягкие шаги по паркету. Поднявшись на второй этаж, я на носочках приблизилась к кабинету отца. Сквозь узкую щель на пол коридора ложилась полоса бледного, приглушенного света. Я тихо постучала и приоткрыла дверь.
- Входи, дружок, - папа устало улыбнулся мне и потёр переносицу. Температура в его кабинете, как обычно, была на пару градусов ниже, чем во всём доме. Стены покрывали бесконечные ряды книжных полок со старинными фолиантами и современными книгами, в основном, подаренными мной на мелкие семейные праздники. Папа сидел за массивным дубовым столом, выложив перед собой стопки листов с длинными таблицами и не поделенным на абзацы текстом. – Не можешь уснуть?
- Ты, как я вижу, тоже, - я с ногами забралась в кожаное кресло возле его стола и закуталась в шерстяной плед, скорее всего, забытый мамой.
- Готовлю доклад. Длинный и не самый интересный, - папа снял очки и положил на клавиатуру.
- Для поездки в Нью-Йорк? – спросила я, внимательно глядя на него, боясь упустить говорящий жест или движение.
- Можно и так сказать.
- Что ты будешь там делать?
- Вести переговоры. Всё как всегда.
- Почему тогда мама так не хочет, чтобы ты уезжал?
- С чего ты взяла? – теперь настал папин черёд изучать моё лицо.
- Она случайно обмолвилась, - с невозмутимым видом соврала я.
- Вот как, - он замолчал, поглаживая пальцами толстый ежедневник.
- Что это за переговоры, папа? – вкрадчивым голосом поинтересовалась я, желая сию же секунду огорошить его самым важным вопросом. О каком ещё моём благополучии, зависящем от этой поездки, вещала Трина? Но, прояви я подобное любопытство, поставила бы подругу в не самое приятное положение. Какому боссу понравится, что подчиненные подслушивают? Я бы точно в восторг не пришла.
- Не хочу забивать тебе голову перед сном.
- Но моя голова очень хочет, чтобы ты её забил своим рассказом, - я лукаво улыбнулась и часто заморгала, изображая мультяшный наивный взгляд. – Я действительно очень хочу послушать. У меня и так нет возможности посмотреть мир. Не лишай меня информации хотя бы ты.
Это была чистейшая правда. С момента подписания Конвенции люди лишились права пересекать границы своей страны. Курортным городкам моей родины это позволило значительно увеличить доходы, так как жители и исполнители отдыхали только на местном побережье. Кроме всего прочего, всемирную паутину также ограничили по территориальному признаку. Людям оставили доступ исключительно к локальным Интернет-ресурсам. Заурядные граждане вроде меня, и уж тем более Трины, оказались отрезаны от внешнего мира под эгидой усиления национального единства, борьбы с терроризмом и снижения риска зарождения экстремистских идей. Исключение составляли высокопоставленные чиновники и, конечно же, дипломаты. Но даже им вменялось множество запретов. Например, папа не мог привезти фотографии или видеозапись, чтобы мы с мамой воочию увидели Эмпайр-стейт-билдинг или любую иную достопримечательность.
- В моей поездке нет совершенно ничего интересного. В перечне вопросов – поставка наших машин на международный рынок.
- Но в соответствии с Конвенцией товары не из перечня уникальных не подлежат импорту и экспорту, так как это подрывает производственные возможности страны импортера.
- Конвенцию могут пересмотреть, - папа вновь надел очки и внимательно посмотрел на меня поверх оправы.
- Только в этой части? – я выпрямилась. Незаметно накрывшую меня сонливость как рукой сняло.
- Как знать.
- Папа, что ещё будут пересматривать в Конвенции? – я смотрела на него широко открытыми глазами. В моём мире что-то происходило. Масштабное, непонятное. И мой отец был причастен к этому.
- Ничего. Забудь, что я сказал. Это всё вилами на воде писано. Может быть, никаких корректировок и не будет. Постарайся нигде не обмолвиться ни о чём подобном. Ничего хорошего из таких слухов не получится, - папино настроение изменилось за сотую долю секунды. Ленный и расслабленный разговор приобрел характер напряженности и волнения.
- Я и не собиралась никому рассказывать. Просто я твоя дочь, и если что-то происходит, я хочу быть в курсе.
- Вот и умница, - папа проигнорировал вторую часть моей реплики, отложил часть листов в сторону и, не глядя на меня, добавил: - Спокойной ночи, Вера. Постарайся уснуть, а мне надо поработать.
- Спокойной ночи, папа, - разочарованно протянула я, вышла из его кабинета вконец озадаченная и направилась в свою спальню. Первое, что я сделала, оказавшись в своей постели, это отправила Юджину короткое сообщение:
«Завтра в час жду тебя у четвертого корпуса».
Приятель ответил односложным: «ок».