Галина Храбрая
Этот воистину Святой Образ Богоматери наша многострадальная
Православная Церковь чествует 10 августа!
«МОЯ РОДНАЯ ОДИГИТРИЯ»
Не секрет ни для кого, что само это название обуславливает великий
смысловой перевод: «ПУТЕВОДИТЕЛЬНИЦА»…
Куда и кого Она ведёт, эта славная икона Божией Матушки?
Кого-то ведёт по дороге спасения, а кого-то берёт прямо за руку
и к исповеди приводит, нередко, выводит из тьмы порока на Свет Божий,
а, бывает, что силком заводит грешника в храм, и ставит перед алтарём…
Так было и в моём примере, о котором я вам нынче поведаю!
Садитесь поудобнее. Налейте себе чаю. Пока нет поста – полакомитесь блинчиками
с ливером или с требухой, я, знаете ли, очень даже их уважаю, рекомендую,
так сказать, вам к употреблению.
В желудке будет, после того, как вы основательно подкрепитесь, удобоваримо,
что и напитает ваш мозг! Да-да, поешьте, чего лукавить, натощак работать грех…
Только не переедайте, обилие масла и сметаны понудит вас много пить,
а это, знаете ли, чревато: будете отвлекаться… Всё хорошо в меру, а пока
блинчики перевариваются, я успею донести до вашего сознания всю свою идею!
…он был «породистый здоровяк», но ему не везло с женщинами, поэтому и решился
он срочно обзавестись «собственным делом», дабы занять себя и, тем самым,
отвлечься от «слабого пола», а его, наоборот, к себе этим трюком привлечь!
Что же, ему и «карты в руки»: молод, хорош собой, отслужил в армии,
причём, ни где-нибудь, а в Германии.
Только не успел здоровяк «вникнуть в суть да в дело» и «первые барыши подбить»,
как «сели ему на хвост» молодчики в штатском из весьма интересных внутпенних
и влиятельных правительственных органов…
Тогда решил наш здоровяк сделать «богоугодное дело» в память о своём покойном
отце, который помог мне на заре моего начинания, попасть «на приём» к ведущему
поэту двадцатого столетия Андрею Дементьеву в редакцию молодёжного супермодного
по тому времени журнала «Юность».
Так, вот, здоровяк взялся поехать со мной в Смоленское Областное Издательство,
дабы выкупить и вывезти оттуда готовый мой очередной тираж пятогопо счёту
сборника авторских стихов!
Поездка для него представлялась уникальной, кто бы и где бы ещё «слушал его»
и, тем более, допустил бы, к столь необычайно важному для мировой литературы
прошлого века, книгопроизводству?
Отца его – да! Тот проработал двадцать с лишним лет в издательстве «Советская
Россия», но его сынок – из «новых русских» ни образования, ни таланта при себе,
увы, не имел, и ничего, кроме бицепсов и шальной наглости, оправданной красотой
и беспечной юностью, в том числе.
Выехали мы на рассвете, и к обеду должны были прибыть в Смоленск, а там –
вы знаете, что есть: ОДИГИТРИЯ! В Свято Успенском соборе пребывает, куда
я постоянно приходила с папкой новых стихов и прикладывалась к Её Образу!
В Соборе меня всегда узнавали, там привыкли ко мне за два года моего присутствия.
Знали также, что я из Москвы, что издаю православную лирику «за свой счёт»,
и что перед тем, как отворить дверь Издательства – утром всегда прихожу к ним
на службу прямо с поезда «поисповедаться»…
Так было и на сей раз: «коней на переправе не меняют»!
Традиций Православного Рода я менять не в праве и не в силе, так что, пришлось
здоровяку «тащиться» со мной, и вместе прикладываться к знаменитой иконе,
«иначе, нам удачи не видать»:
— Где твой нательный крестик, слышь ты, «каланча двухметровая»,
я к тебе обращаюсь?
— У меня его нет, и отродясь не было!
— Как это не было? Что, совсем? Нагнись-ка, я погляжу!
— Говорю же тебе, Галина, нет на мне крестика, а ты не веришь!
— Ну, ты же, «урод двухметровый»! Пришибу, гада! То-то я чуть не померла
в дороге, сукин ты сын, а не матери своей! Пошёл от меня прочь, скотина!
Из Собора тоже выметайся, вон! А ещё мужик называется: сам «чёрт во плоти»,
только, что рога не прицепил…
— А как же банкет? Я же всё купил! Потратился! Полный багажник деликатесов!
Что, всему пропадать? Я «выпить» с тобой вечером в гостинице хотел,
сборник «обмыть», издателя твоего угостить. Тост вам, поэтам, приготовил…
— Гроб ты себе, часом, не приготовил? Раз так, то ПУТЬ у тебя один:
надевай на шею крест! Три минуты тебе даю, потом начинаю убивать, и пусть
меня посадят, а, может, потом оправдают и выпустят!
— А где его взять?
— Там, где иконки и свечки продаются, иди скорей. Пока я в здравом рассудке
ещё пребываю, не то «зеленеют» мои зрачки и белки мои «наливаются кровью»,
как подпрыгну сейчас, да, как клюну, оба зрачка, пробью одним залпом «Авроры»,
и матери, таким верну… незрячим!
— Галя-Галя, иду я, иду! Остынь, девочка!
— Это ты у меня зараз «остынешь»! Тут же прямо и «отпоёт» тебя священник!
— Какой крестик мне брать?
— Ты что, на базаре? «Почём дыни», ещё спроси!
— Золотой или серебряный? Галь, ну, да ладно тебе… хватит! Напугала так,
«до смерти не забуду»! Я же не знал, что ты такая! Чумовая! Кому рассказать,
не поверят!
— «Галя» – это последнее, что ты произнёс «в миру живых»! «Вампирам»
надо надевать только одно серебро, знай! Дело не в цене.
— Понял! Я всё понял! Только не шуми! Смотри, к нам люди идут…
Ко мне подошли мои знакомые старушки, мы поцеловались с ними, и я сказала им,
что останусь на всю утреннюю службу: вскоре должна была начаться Божественная
Литургия!
Здоровяк увлёкся и проникся до такой степени, что стал, как малое дитя,
играть в блестящие божественные побрякушки. Он перебрал, словно красивые
игрушки, все кулоны с изображением святых. Потрогал, примерив на себя,
все нательные крестики, имевшиеся в церковной лавке, а так же, все иконки
пересмотрел, и маленькие, и большие, но потом купил два серебряных, резных,
давольно больших нательных креста, а так же, две средний величины иконы
«Богоявление». На этом запас его познаний завершился:
— Галюня! Смотри! Вот, что я купил: две иконы, это нам с тобой на память!
Это же «Крещение Господне»! А я всегда купаюсь в проруби… Вот, ещё два
крестика: мне и тебе! Бери! Надевай!
— Он всегда на мне! Я его не снимаю никогда! Не снимала, и не сниму!
Теперь и ты никогда его не снимешь! Пошли со мной… бездарь!
— Куда? А как же «мой крест»? Я без креста теперь жить на свете не захочу!
— Вот, это, я понимаю! Какие дивные слова! Ладно, будет тебе нынче банкет!
Выпью с тобой, так и быть! Но, не за книжку свою, а за твой крест! Идём…
Переговорив со смотрительницей, стоявшей у иконы Пресвятой Богородицы
«Одигитрия», я подозвала к себе эту «добродушную скотину».
Здоровяк с трепетом подошёл к нам, держа на вытянутых руках, словно полотенце,
серебряный сверкающий крест на такой же сияющей серебряной цепочке. Всем
присутствующим было ясно видно, что он ждёт, дабы ему его надела, именно, я:
— Готов? Придётся тебе подняться со мной по этой лестнице! Икона-то смотри,
как высоко стоит! Грехи свои, как? Все чувствуешь? Отвечай, «как на духу»,
многих убил-ограбил? Говори, врёшь людям, небось? Всю правду! Выкладывай!
Насиловал? Смотри мне в глаза! А то, не подымешься! Эти ступени тебе «грязному»
не преодолеть!
— Галя, спаси меня! Больше не буду я ходить без креста! Клянусь!
— Ладно, «чудовище», идём за мной. След в след. Человека из тебя буду делать!
Домой вернёшься – мать родная не узнает! Сына ей верну, а не «безмозглую
детину»! Пошли. Всё. И в спину мне не дыши, а то могу выстрелить! Крестик свой,
давай. Сама надену его на тебя, остолопа, как отмолю у «ОДИГИТРИИ».
— Бери, Галя, вот, он, Господи, как же я боюсь-то! Ой, мама!
Мы поднялись по бархатной лестнице, каждая ступенька отражала свет позолоченного
резного поручня. К иконе особо никого не пропускали, доступ к святыне был закрыт
для прихожан «чисто условно».
Послушница приподняла бархатное перекрытие и пропустила нас двоих,
кивая головой, мол, давайте, ребята, это ваш «звёздный час»! С БОГОМ!
Я «своё дело», знаю жёстко. Мне «не в первой», вести «еретика» к аналою:
— Тебе надо нагнуться, «хряк», я не достаю до твоей шеи!
— Ниже не могу! Тут мало места! Ноги некуда девать и зад упирается,
опасаюсь, перила снесу!
— Ну, ты же и «бык»! В гробу теснее! Может, присядешь на корточки
«баобаб московский»?
— Попробую! Нет, не получается!
— Остаётся одно, подойди вплотную к иконе и встать на колени!
Давай! Быстро! Время!
— Получилось!
Я надела на него крестик и заставила исповедаться перед Образом
Православной Святыни, а сама отошла в сторону. Таинство, как никак!
Спускался здоровяк один. Началась литургия. Он отыскал меня, стоящую у алтаря:
— Мне так легко стало! Спасибо тебе!
— Что, значит, легко, в туалете был, что ли?
— Ну, что ты, такое говоришь? Я же ничего со вчерашнего дня не ел.
Какой туалет? Нечем, пока…
— Ладно, «индюк напыщенный», стой спокойно. Дай душе придти в себя.
Послушай, лучше, как певчие выводят, как стараются…
— Свечи, где, можно, поставить?
— «Ставить» ты будешь магарыч начальнику, а свечи в Соборе надо «затеплить»:
сначала подойди к Кресту Господню! Потом затепли у Пресвятой Богородицы!
Затем Всем Святым! Чукча! Имя-то своё помнишь, как звать тебя?
…я знала, что этим дело не закончится! И вечером я «получила нагоняй»
от рогатого за спасение души нашего здоровяка!
Поначалу всё было торжественно, празднично и даже благоговейно! А потом…
Здоровяка развезло, и он… зарычал! Сатана не хотел отпускать его душу,
нечистый давно жаждал заполучить себе этого «тюху», любящего смачно выпить
«на дармовщину» и пожрать «на халтай», а затем, сделать из него «мясника»
или «колбасника», дабы тот крутил-вертел из простого неопытного народа «фарш»
для него, отдавая бесам в пищу:
— Меня ещё никто никогда не ставил на колени перед Богородицей! — рычал здоровяк
«не своим голосом», — как тебе это удалось, гадина?
— Разве ты забыл? Я – Благая Вестница Христа!
Тут здоровяк заплакал, как ребёнок. Ему было и стыдно и горько осознавать
тот факт, что истинная сила была не подвластна теперь ему. Он обмяк и завыл.
Слёзы градом покатились по его красным и разгорячённым щекам, плечи затряслись
и он опустил свои колени прямо на паркет:
— Ничего, Галочка, пусть он поплачет, такое случается. Ты, главное, не трогай
его до утра, пусть проспится, перепил человек, с кем не бывает! — утешал меня
мудрый опытный издатель, который стал случайным свидетелем происшествия.
— Я впервые на него крестик надела у «ОДИГИТРИИ», он его сроду не носил!
Пусть только попробует снять – руку ночью отрежу… встанет утром, а штаны
застегнуть нечем!
— Влюбился он в тебя, вот, его и ломает, так бы он давно крестик тот снял
и, причём, без особого труда. Я таких олухов знаю, они, эти головорезы,
ни перед чем не останавливаются никогда. А тут любовь! Она его и согнёт!
— Галя! Я же тебе совсем не нужен! Ты меня даже не возьмёшь к себе в дом
погостить, не то, что замуж за меня выйти! — орал, сморкаясь, и горючими
слезами обливаясь, «пьяный гиппопотам».
— О! А я, что говорил тебе, Галина! Ну, теперь ты сама видишь? — удостоверился
в своей правоте мой добрый издатель.
— Лишь бы ты БОГУ стал нужен! — сказала, как отрезала я, — а для меня, такой,
как ты – «непростительная роскошь»! — ответила я, поставив точку, и ушла к себе
в спальню окончательно и безповоротно.
Утром здоровяк, проснувшись и умывшись, сразу же влетел ко мне в комнату,
и попросил прощения: глаза его сияли. Видно, что он был по-настоящему счастлив:
— Галюнь! Всё! Твой тираж я загрузил. Денег издателю ввернул! Он, кажись,
остался доволен! Так что, пиши стихи ещё! Теперь, можно, ехать домой.
Машина у подъезда, торопись, а то мне завтра на работу!
— Крестик на тебе, чудо-юдо? Не то, я не поеду с тобой… дикобраз!
— Спрашиваешь? А как же! Он теперь всегда будет при мне! Галюнь…
— Не при мне, а на мне! При тебе твой прибор должен только быть! Ну, что ещё?
— Спасибо тебе!
— Поехали по пути прямо в Собор! Попрощаться надо с Богородицей! Так положено!
Это «заруби себе на носу»! И всем своим лоботрясам внушение сделай!
— Как приедем, сам лично проверю у всех наличие крестов на шее!
— То-то мне! Ты же русский! Этим всё сказано! Выполняй! Позорище!