16. Котенок в чемодане.
Хартлей думала о своем. Её уже не столь беспокоила моральная сторона этого эксперимента, или конкурса, как называл его Грубер. У каждой медали, как не крути, есть две стороны. Конфиденциальность, конечно, суверенное право каждого человека, но все больше и больше она убеждалась в раздвоенности почти всех , с кем ей приходилось сталкиваться. И чем сложнее личность, тем больше контраст между его внутренним миром и тем образом,( или образами) который он создает, живя среди других. Жизнь – сцена, а мы все- актеры. Ничтожные или великие, мы все кого-то играем, изображаем. Все без исключения, и она сама в том числе.
Что было бы, если каждый мог «прочитать» ближнего? Хаос, разборки, драки. И без этого – убийств хватает.Сама она еще в несколько лучшем положении. То, что считала она своим недостатком, в такой ситуации могло бы сыграть в её пользу – образами-то она не мыслит, а как быть с внутренним голосом?
Было, было и у неё самой, что скрывать! И такое было, о чем вспоминать стыдно и, упаси боже, поделиться с кем-то.
Да, она не могла видеть образы, но некоторые факты забыть было не возможно. Даже Даже время не в состоянии было стереть их из памяти. Вот , хотя бы, этот.
Когда-то давно, будучи еще пятилетним ребенком, она увидела телепрограмму о животных, которые участвовали в освоении космоса. Это были русские собаки. Хартлей настолько была захвачена этой идеей, что решила предложить своего котенка для науки. Но для этого нужно было сначала его натренировать для жизни в трудных условиях, приближенных к космосу.. Не понимая разницы между понятиями "нехватка кислорода» и « нехватка воздуха», она решила начать запирать его в чемодан. Сначала она запирала его туда всего лишь на минуту или две, потом – на пять. Котенок все время оказывался цел. Однажды она все так же заперла его в чемодан. И забыла там – что-то её отвлекло. Вспомнила только вечером. Он уже не дышал. Она унесла трупик в лес и битый час не могла заставить себя закопать его в землю. Она прижимала к своей груди невесомое тельце мертвого котика, все еще надеясь, что он очнется. Она беззвучно сотрясалась от рыданий, пока глаза её не превратились в звплывшие щелки. Она боялась, что кто-нибудь услышит её и найдет. И увидит, что она натворила. Она видела однажды, как тетка хоронила умершую от старости собаку, и поступила точно так же: вырыла руками могилу, завернула малыша в свою панаму и положила его на дно. Потом она засыпала ямку землей и сверху прижала камнями, чтобы могилу не разорили дикие звери.
Она чуствовала себя преступницей, убийцей, страшным отвратительным человеком. Но не рассказала о случившемся ни одной душе. Взрослые решили, что котенка утащили лесные звери или хищная птица. Чтобы утешить девочку, которая, казалось, впала в оцепенение, ей предложили другого, но она отказалась. Её долго еще потом жалели, думая, что этими разговорами они помогают ей справиться с горем. На самом же деле, они растравляли глубокую рану еще больше.
И это – только один эпизод, о котором она не позволит никому узнать, а ведь были еще и другие..
Потому-то и окружила она себя только вежливыми знакомыми. Но близко никого к себе не подпускала.
Час за часом простаивала она возле кубов, и час за часом все больше убеждалась, что допустить этого нельзя. Не должен существовать такой прибор. Нужно было остановить Грубера. Но как? Она ничего не знала ни о его устройстве, ни как он действует, и сколько из его сотрудников имеет доступ к этой программе. Она отлично понимала, что если военное ведомство наложит на это свою лапу, то ничего поделать будет уже нельзя.
- Грубер, вам не хочется пригласить меня на ужин? У меня есть тост – за ваше детище.
Грубер топтался рядом, ничего не понимая. Может он ослышался? Он мечтал об этом с того момента, когда она впервые появилась в его офисе вместе со своим отцом.
Он быстро быстро закивал, потому-что слов не находилось.
- Тогда поужинаем в « Помпее». Там очень хорошая итальянская кухня. – Сказала Хартлей Дженнингз.
********************************************
Барток смотрел на своего соперника, приклеившегося к компьютеру, и
думал о том, что парень этот ему даже немного симпатичен. В чем-то он, немного, напоминает его самого: вон, поворот головы, улыбка, то, как он потирает подбородок большим пальцем правой руки в моменты задумчивости. Интересно, кто он? Чутье подсказывает, что не прост, ох не прост этот писака. Видно, побродил по свету, вон, нос ему, явно, кто-то отрихтовал. Но это его не портит, даже добавляет шарму. Женщинам такие нравятся. Они от таких – без ума. Интересно, которую из своих многочисленных поклонниц он мечтает убить?
Ему, Бартоку, проще. Никогда, до встречи с Пегги, у него не возникали такие мысли – убить, придушить, заставить ползать у ног, умоляя о пощаде. Раньше - то его бросали, то он кого-то бросал, но не было у него такой бури эмоций. А вот эта, невзрачная, казалось на вид, совсем моль…
Он ведь пытался взять себя в руки и бросить пить. Даже ходил к просвещенным, так называли себя тибетские буддисткие монахи. Да, конечно, медитация пошла ему на пользу, хотя, он больше делал вид, что уходит в себя – мысли не переставали роиться в голове , несмотря на его упорные старания сконцентрироваться на своем дыхании: вдох-выдох…
Там, в храме Шамбала, никто не лез к нему в душу со своими расспросами. Он полюбил перерывы с чаем, когда можно было неторопливо перекинуться парой слов со знакомыми, или представиться незнакомцам. Атмосфера доброжелательности так и висела облаком в маленьком храме, и когда раздавался долгий гул гонга, он очень нехотя втавал и уходил домой .
Пегги сменила гнев на милость, и, новый, такой неприставучий, он нравился ей даже больше. Он, конечно, скучал по их буйным ночным баталиям, но принял её игру. Обзавелся парником, где, вместе со своим приятелем, адвокатам по страховке, проводил немало времени, выращивая жутких размеров зуккини и помидоры.
Шли годы. Ничто не предвещало срыва. Но, однажды, вернувшись домой, он нашел записку:
« Прости, я ухожу. Пегги». Ни тебе объяснений, ни эмоций – так вот, просто. Сняла маленькую квартирку в другом районе, взяла кое-что из своих вещей и – исчезла. А вместе с ней – и его счастье.
То что было потом, он помнил смутно, а то что помнил четко – хотел забыть. Одно знал точно: из- за неё, этой дряни, вся жизнь его пошла наперекосяк. То что он зАпил с новой силой – было еще пол беды, то что путался во время судебных разбираний, терял записи свидетелей и не помнил имен судей – это тоже было не самое страшное. А вот то, что он люто возненавидел всех и вся: сотрудников, коллег , своих клиентов, работу, где негодяи оказывались на воле, а невиновные, подчас, за решеткой, это было уже гораздо хуже.
Он возненавидел весь свет, свою собственную жизнь в прошлом, когда он, как ему казалось, плавал в счастье. Он чувствовал себя не только брошенным, – душа его была изнасилована, изгажена, разжевана и выплюнута. И таким никчемным он теперь себе казался, что ему , порой, хотелось расцарапать свое лицо,. И он плевал, плевал – на свое отражение в зеркалах, а потом – разбил их всех, к чертовой матери. Взял, и все до одного расколотил. Вдребезги.
Адвокатскую свою лицензию он только чудом не потерял, но криминальные дела ему были уже и не под силу, да и неинтересны. Потому что он сам стал пеступником, проводя тягучие ночные часы в раздумиях, как бы отомстить ей, любимой, ей – ненавистной, которая его так обокрала и обманула..