В этот дом, заполненный запахами морфея и ладана, объятый виноградом от веранды до самой трубы, вице-король Эви;ль Ка;рпертский заезжал довольно часто. Он бывал здесь раза по два в месяц, и лишь изредка по важным государственным делам пропадал в Эвирлоуде. Дом стоит на отвесной скале, которая омывается водами Те;риона. Окна выходят из одной комнаты в сад, бьющий тут же по глазам яркими красками горных тюльпанов. Из спальни на третьем этаже видно было море, теплое и соленое, как слёзы. Труба от камина задумчиво курилась, и от шапки её тоненькой струйкой лилось в небо молоко. Пахло летом. Солнце осторожно кралось мимо тихого этого уголка, нежно грело, а птицы убаюкивали и уже дремлющие сосны. Ветер разогнал тучи и теперь, уставший, спал. Спали и хозяева.
В саду, прижавшись спина к спине к потолстевшему ясеню, сидел немолодой мужчина. Сколько ему лет, сказать было сложно. Красив: большие выразительные глаза цвета лазури, длинный правильный нос, высокие скулы и несколько впалые щеки; судя по одежде: дорогой темно-синей рубашке, черному сюртуку, не к месту украшенному орденами, и цилиндру, ле-жавшему рядом на траве, - богат.
Закрыв глаза, он напевал что-то грустное из эльфийского фольклора. Вроде колыбель-ная... Тюльпаны, склонив друг к дружке маковки-головки, слушали его тихий и стройный го-лос. Рядом, на лавке лежал большой косматый пес с вытянутой мордой и тряпочками-ушами. Он громко сопел и фыркал, когда мошки, смеясь, залетали в его широкие ноздри.
Где-то в кроне толстого столетнего ясеня зудели пчелы. Мошкара лезла к мужчине по-прошайничать, гудел шмель, муравьи забирались под брюки. Из бритого, как попка, лица муж-чины сочился пот. В растрепанных волосах копошились какие-то жуки. Длинные руки без-вольно двумя трупами валялись на траве. Всем телом этот персонаж трясся, но тихо пел свою песню, стараясь не сбить дыхания.
Скоро на веранде показался дворецкий - вытянутый лысый кабачок. В руках у него был графин с водой и граненый стакан. "Вас ожидают, Ваше высокопревосходительство. А это вода, как вы соизволили желать". Песня стихла. Дохнул ветер. Попятились тюльпаны. Человек под-нялся, потряс головой, стараясь скинуть паучков, резвящихся на его липких космах; зажмурил-ся, как от боли, опершись рукой о ствол ясеня; потом поднял цилиндр и подошел к дворецко-му. Взял обеими руками открытый графин и медленно поднес стеклянное горлышко к губам. Глоток живительной влаги обжег холодом рот и горло. Послышался удар падающей воды о го-рящие стенки желудка. Кинуло в дрожь. Чуть-чуть не упал. Дворецкому пришлось испуганно вытаращить свои маленькие глазенки, которые мало кому из гостей удавалось увидеть за бе-лыми космами бровей. Его высокопревосходительство сдавленно усмехнулся, отодвинул каба-чок и маленькими, но уверенными шажками, двинулся к парадной.
Сердце стало шалить; глаза, широкие, покрасневшие прожигали атмосферу, как солнце; губы немо пели; ноздри, надутые, как два фужера, жадно вбирали в себя литры пьянящего воздуха, пропитанного морфием, смолой и ладаном. Мужчина вошел в парадную и семь раз по-тер подошвами своих черных лакированных туфель о зеленый коврик с надписью "Добро по-жаловать!". Внутри было просторно и холодно. Шкафы, тумбы, буфеты, кофры на стенах, кар-тины, зеркала, сервисы, горшки с цветами и даже скрипучие доски пола выглядели как-то че-ресчур празднично и открыто. Пришедший с трудом смотрел на эти вещи; щурясь и закрыва-ясь, он шел по коридору к гостиной. Остановился лишь у зеркала, но не решился заглянуть ту-да. Оказавшись в гостиной, он уронил голову на грудь, потом, вытерев лицо рукавом своего сюртука, неразборчиво прохрипел:
- Изольда, здравствуйте...
В большом кремовом кресле сидела женщина. В руке ее, лежащей на подлокотнике, мрачно тлел мундштук. Выходное бежевое платье аккуратно облегало обворожительные её достоинства, и нескромное декольте, окаймленное драгоценными камнями, открывало еще полные жизни и страсти белые плечи и грудь. В завинченных башенкой русых волосах пахло розами. Большие выразительные глаза скорбно смотрели на затухающий огонек в камине. Маленький вздернутый носик осторожно потягивал лакричный аромат опиума, а бантик губ сладко растягивался от приходящих в голову воспоминаний и небылиц. На столике рядом с креслом стоял фужер, наполовину занятый вином.
- Садись, Вилли, - медленно проговорила женщина, напряженно дыша и краснея. - Выпей. Вы-глядишь неважно.
- Да что вы, моя госпожа, я здоров, благодарю.
- Ну хоть сядешь? - она подняла взгляд на Вилли, уже синего.
- Да, пожалуй, сяду, - он непритворно улыбался и стирал пот с лица белым потемневшим плат-ком.
- Я вас слушаю, Эвиль, рассказывайте, что у вас произошло. И почему вы все-таки бледный та-кой? Что стряслось с вами?
- Изольда, выслушайте меня спокойно, прошу. Неделю тому назад я получил сообщение от Уолкера. Подписано оно было самим Авагастом. Вот... - он достал позолоченный свиток, рас-крыл и, останавливаясь после каждого предложения, стал читать письмо, - "Приказом Верхов-ного главнокомандующего утверждаю следующее: отправка пяти сотен ликвионеров в область Мю;ррей на зачистку местности от... радикально настроенных граждан... - он поднял глаза к потолку, глубоко вздохнул; потом, выпив все-таки вина, продолжил. - Ликвидации орденом подлежат все жители окрестных деревень, сел, хуторов и тому подобного. Никаких пленных брать не разрешается. Численность населения этого района, то есть около восьмидесяти тысяч эльфов, должна совпадать с количеством убитых. Приступать как можно раньше..."
Последние слова вице-король Карперта Эвиль Хоркинстон в своем сюртуке, орденах, ла-кированных туфлях, практически прорыдал.
- Я отправил солдат, а сам, избивая коня, помчался к ней. Софи нигде не было. Я искал в дерев-не, потом в Отчей роще, потом еще где-то... Нашел. Где-то... Она умирала. Пожиратели вспороли ей живот...
Эвиль побледнел и, пошатнувшись, как старая башня, рухнул со стула. Изольда ахнула, но не тронулась с места. Она была поражена только что услышанной новостью. В глазах её од-новременно пылали ненависть, любовь и счастье. Эвиль вскочил и на коленях подполз к крес-лу Изольды. "Скажите, что мне делать!?" - прошептал он, сжимая её руки, как жизни всех тех, кого ему пришлось погубить. "Вы знали про неё, вы одна знали! И именно поэтому я пришел к вам. Именно к вам! Изольда! Прошу вас, не молчите, расскажите же мне, как поступить... Она, Софи... Я любил её! Одну ее любил. Любил так же сильно, сколько презирал. Я презирал и себя за это свое сношение с нею. Ах, красота девичья способна порушить любые убеждения. Греш-ник! Грешник! О, Софи, почему ты эльфийка!? Почему создатель распорядился именно так? За что я полюбил... эльфийку? Изольда, не молчите... Вы можете представить мою беду, помогите же мне, скажите что-нибудь! - Женщина была бледна, как мел; она медленно наклонилась к этому проклятому судьбой человеку; руки задрожали, волнение кололось во всех местах её красивого тела; она коснулась губами горячего лба Эвиля.
"Я должен был её забрать в замок. Я должен был на ней жениться. Но чёрт, чёрт, чёрт меня дери и чёртово тщеславие мое! И трусость! Я боялся очернить имя своего рода эльфий-ской кровью. Я боялся Уолкера. Он дьявол! Создатель, что же мне делать теперь? Я получил отмщение за трусость и честолюбие, замечательно... Но кто я ныне без неё. Хорошее во мне по-гибло той ночью. Софи, госпожа моя, Софи... Забери меня с собой, прошу тебя..." - Эвиль впал в полубред. Дрожь избивала его. Память - свирепый палач - расстреливала нервы из пулемета. Мужчина рыдал, обнимая хрупкие ножки Изольды, как будто это была пред ним та самая Софи - погибшая по его вине возлюбленная. "Милый, всё будет хорошо".
Где-то разбилось стекло и дико заорал кот. Эвиль решительно встал. Слезы в мгновение сошли с его лица. "Спасибо вам, Изольда, за ваше участие. Просите у меня, что хотите... А сейчас я пойду.." - "Стойте же! - Почти простонала женщина, накинувшись на Эвиля с объятьями. - Вы сами сказали, что я могу требовать всего, что пожелаю. Прошу, не уходите. Останьтесь со мною всего на один час". - Она любовно смотрела в его глаза; крепко держала его руки; ловила губа-ми его дыхание; прижималась своей грудью к его груди; всё ближе, все теснее...
"Чертовка!" - прошипел Эвиль и пулей вылетел из дома. Но у калитки он остановился. Поглядел на плачущую у окна женщину. Вернулся. И оставался с нею наедине и час, и два, и до самого вечера. Ночью, когда Изольда уснула, Эвиль покинул её и отправился в столицу. Он до-гадывался, что судьба распорядится с ним плохо, тем более теперь, но все-таки пытался оп-равдать новое порочное сношение на этот раз с отшельницей Изольдой.
Софи он уже потерял. Сын её, полуэльф, Чарльз Хоркинстон (бывший у Эвиля якобы приемным) служит в полку Ликвиона и даже не знает своей матери. Возможно, теперь созда-тель отберет его во время активных боевых действий в каких-нибудь каньонах. Тогда Эвиль зачахнет и его род угаснет насовсем. Может быть, из этих-то соображений вице-король и не отказал Изольде в ее нескромном желании. Она давно его любила, но никогда не говорила об этом напрямую. Видя соперницу в лице Софи, Изольда молчала и не подавала никаких особо примечательных знаков внимания по отношению к Эвилю, чем его поражала. Благородство и светлая, потаенная любовь без хоть какой-то надежды на взаимность делали эту женщину практически святой в глазах Хоркинстона Старшего. "Так почему бы и не организовать святую в жёны?" - думал Эвиль, раскачиваясь в стременах и разрезая своею высокою фигурою непро-глядный сумрак ночи, особенно крепкий здесь, в сосновом бору королевства Карперт.