Всегда, когда на улице лил дождь, Кирилл начинал чихать. Не то, чтобы это был намёк на простуду, вовсе нет. Просто такова была особенность его организма. По своему своеобразная аномалия: в носу наступал чудовищный зуд, глаза покрывались пеленой из слёз, и Кирилл уже представлял себе, как по оконному стеклу барабанят капли дождя, извергавшиеся с низкого, угрюмого неба.
- Будь здоров. - Отозвалась из соседней комнаты бабушка. - Ох, только болеть тебе сейчас не хватало... Говорила ведь, не спи с распахнутым окном!
- Ага, спасибо, ба. - Кирилл ладонью убрал с щёк слёзы. - Не бойся, от просто чиха ещё никто не умирал.
В гостиной бабушка смотрела телевизор. Громкий голос ведущего теленовостей не вписывался в тишину, хранимую их квартирой на седьмом этаже. Новости о спорте...политике...политике и снова о спорте. Бабушка Кирилла не прерываясь комментировала слова, льющиеся из "ящика" собственными словами о том, что весь этот кошмар никогда не кончится, и что весь этот мир катится в навозную яму. В таком возрасте политика Кирилла не интересовала, да и смыслил он в ней мало. К тому-же в унылом состоянии, когда ватный, густой туман затмевал голову, он не желал вслушиваться в речи ведущего.
На долю секунды его спальню осветила яркая и нежданная вспышка молнии. К Кириллу она проникла даже сквозь опущенные веки: ослепительно белый с синей палитрой свет. Он резко раскрыл глаза, приподнялся на локтях. За окном все смешалось в размытые серые пятна.
- Сейчас опять все зальет к чертям. Да что-же это такое... - Бурчала из гостиной бабушка. Из-за шума, который приносил телевизор, её голос показался Кириллу далеким пещерным эхом.
Кирилл вновь уронил голову на подушку, пуская в неё слюни. Вслепую нащупал на пуфике мобильник и одним глазом проверил сегодняшнюю дату. 4 августа. Эта новость не вызвала у него ничего, кроме абсолютного равнодушия. Он закрыл глаз, уткнувшись лицом в мокрую подушку. Голова казалась невообразимо тяжёлой и шея не выдерживала такой нагрузки. Мысли, смешавшись в небылицу образов, проваливались в бездонный тёмный колодец. Кириллу было плохо. Он чувствовал себя ужасно. Вернее, он не чувствовал ничего. Не чувствовал себя живым человеком.
С неделю он уже не вставал с своей кровати, (если только по нужде) и никуда не выходил, за пределы квартиры. Глав. врач в городской больнице, где он пролежал до этого ещё с неделю, разъяснил родителям Кирилла, что при тяжелом сотрясении необходим полумесячный постельный режим. Никак не меньше двадцати одного дня. Никакого телевизора. Никаких наушников и музыки. Только еда, горькие таблетки три раза в день и больше сна, как дневного, так и ночного.
День и ночь. Кирилл уже разучился определять их. Для него они слились в одну сплошную бесконечную полосу времени, замершую на месте.
Всего какая-то неделя! Семь несчастных дней! А такое чувство, словно дома он провёл два пожизненных срока. Весь внешний мир и все, что было с ним связанно, казались ему чем-то далеким, нереальным и недоступным, как старая, выцветшая фотография, затерянная в самом пыльном углу книжного шкафа.
Телевизор все работал...хотелось избавиться от всего этого. Уйти. Или лучше убежать. Спрятаться в дальнем (пыльном?) углу и сжаться в маленький и беззащитный клубок слёз и печали.
Постепенно он погрузился в глубокий, спокойный сон. Чистый и невинный, где он ощущал давно утерянный уют. А колыбелью ему была - пулемётная дробь дождя, барабанящая по оконному стеклу.
Вечером, когда дождь кончился, а бурые тучи расступились, уплывая все дальше от Маленького города, далеко за холмами раскрылся огромный багровый глаз заката. Его будоражущий свет отражался от всех проезжавших автомобилей, поднимающих своими колесами фонтаны брызг. От блестящего асфальта, блестящего после долгого ливня. От всех западных окон города, пуская в разные стороны солнечных зайчиков. Все кто был на улице, не могли, с замерзшим в груди сердцем, не взглянуть на тонущее за Краем солнце. В апофеозе эйфории, никто из горожан не смел отвести взгляд от горизонта, объятого оранжевым пламенем. Они брались за телефоны и фотографировали эту небывалую красоту. Словно с небес спустился сам Зевс, а за ним - все герои Олимпа. Это было подобно Божьей Обители. Да простят меня за такие сравнения читатели-атеисты.
Но в этой небывалой картине чувствовалось нечто печальное. Грусть, от которой на лице замирает счастливая улыбка. Их покидал очередной день. Для кого-то он останется в памяти навсегда. И закат был его прощальной церемонией. Этот День умирал, оставляя нам от себя только ночь. Уходил от всех...становясь частичкой пазла. Пазла, под названием Прошлое.
Этот свет видела через окно гостиной и бабушка Кирилла. В тот момент она чистила картошку, сидя на диване перед телевизором. На миг она застыла, как изваяние, нож в руке замер, а глаза отражали последний свет четвёртого августа, пробивающийся сквозь стекло. По ту сторону окна, на карниз приземлился белый голубь. Голубь Мира.
И бабушка чувствовала себя счастливой. И она желала это счастье всем на свете.
Этот-же свет видел сквозь опущенные веки и спящий Кирилл. Последние лучи дня грели ему лицо, а сон сделали более нежным.
Он разделял это счастье вместе с остальными.