Империя.
Кардинальский дворец в глубине садов Виндемиатрикса.
Чернота, золото и горький багрянец на стягах. Въевшаяся кровь нелюдей — на белой стали нагрудников. Воины возвращались домой, принося частичку войны на залитые солнцем улицы нынешней столицы империи. Их, победителей, отбросивших некромантов далеко назад, вынудивших вновь согласиться на переговоры, встречали с цветами и молитвами. От колокольного звона дрожал воздух.
Елена Каррэра, кардиналин герцогства Этер, не вышла вместе с остальными и смотрела на процессию из окон своих покоев. Здесь, среди виноградников и садов, звуки едва различались. Так, во всяком случае, хотелось верить самой леди: в иной момент казалось, что слух отказал ей.
По велению леди Исабель слуги обходили покои с занавешенными тёмным окнами, когда там находилась её сестра. Лишь птицы да шум фонтанов разрушали опустившуюся на дворец тишину. Почти могильную тишину.
Исабель слишком серьёзно отнеслась к скорби Елены. Добрая, сильная, маленькая Исабель...
Леди Елена знала, что муж жив. Леди Елена получала письма, редкие, короткие, написанные врагом её страны, и в них были обрывочные вести о положении дел. Леди Елена не сомневалась. Леди Елена...
На звук открывшихся дверей она не обернулась, сильнее вцепившись в край подоконника. Жаркая духота улицы не спасла от нервного озноба, а от звука шагов ноги сделались ватными.
— Миледи.
— Милорд.
Четыре месяца неизвестности, страха, ожидания и надежд. Ей было бы проще пережить их, занимаясь делами, но синод отказал в пересмотре отстранения, а сестра надёжно приглядывала, чтобы Елена не сбежала. Четыре месяца среди цветников, ручьёв и благоденствия. Как можно дальше от сплетен и суеверных горожан. Взаперти.
Но теперь больше не в одиночестве.
Всетворец миловал: Гранц де Форц не был ранен в бою. Даже седина не тронула золото его волос, а усталость не согнула спину. Успевший расстаться с доспехами и переодеться в малоприметный наряд, он стоял посреди спальной комнаты, сжимая в руках ношу, завёрнутую в плотный тёмный плащ.
Елена подошла ближе, принимая её, чтобы в молчании разложить на столе.
Две головы, иссушенные ветром и покрытые инеем защитной магии, изуродованные, но с узнаваемыми чертами. На одной сохранились остатки грязных русых волос.
— Прекрасный подарок, — нарушила тишину Елена, складывая ткань и не отводя глаз от страшного содержимого. На аристократически бесстрастном лице не проступило вполне ожидаемое отвращение. Как и ничто иное. Ни на миг. — Достойный праздника святой еретички.
***
Они в молчании стояли на пороге детской, глядя на спящего Федерико. Красивый, ласковый ребенок, больше напоминающий ангельского вестника, какими их рисуют в детских книжках. Уже сейчас было видно, насколько он не похож ни на мать, ни на приёмного отца.
— Он вырос с тех пор, как мы виделись в последний раз, — заметил кардинал Гранц, невесомо придерживая руку жены. — Он помнит меня?
Кардиналин слабо повела плечом и закрыла глаза, склонив голову. Гранц тяжёло вздохнул.
— Мальчик наследует ваш дух, миледи. А вы святая.
— И дважды проклятая, — глухо отозвалась женщина.
— Вы — мой свет.
Осторожно выводя Елену в галерею и закрывая дверь, Гранц наклонился. Волосы отгородили поцелуй от возможных нескромных взглядов.
— Я отомщу за вас, — пообещал шёпотом он, касаясь губами тёплой щеки. — Отомщу за нашу страну. Но голову Энрикса возложу к вашим ногам.
— Как дар ко дню святой Эдме? — тихо и неуверенно, лишь подёрнув уголком губ, хихикнула Елена, уворачиваясь от поцелуя в губы и обнимая Гранца. Тот серьёзно кивнул.
— Как дар. Непременно. А вы станцуете мне за это?
Искусанные в ожидании губы впервые за долгое время раздвинулись шире. Леди Елена и сама не была уверена, что помнит, как нужно улыбаться.
— Даю слово, — пообещала она, — что спляшу для вас на могиле некроманта.
— Вы мой свет, — повторил мужчина, и голос его звучал с непривычным и неподобающим трепетом, словно он вновь стал двадцатилетним юношей, никогда не видевшим ни битв, ни крови. Елена сжала его ладони своими и поцеловала в щёку.
— Вы — моё правосудие.
В уголках глаз кардинала Гранца собрались смешливые морщинки. Он, расправив усталые плечи, предложил своей леди локоть, и она, чинно кивнув, приняла его. Испортила образцовое поведение лишь походка: отстукивая сандалиями ритм, кардиналин, казалось, репетировала свой танец.
Впереди их ожидал долгий день.