Однажды просматривая утреннюю почту, рейхсфюрер СС обратил внимание на конверт с изображением животного, похожего на мифического единорога древних ариев. Внутри конверта лежало послание от одного из членов «Аненербе» доктора Гельмута Фрича.
Доктор просил содействия рейхсфюрера в экспериментах государственного масштаба и прилагал к письму длинный перечень материалов, необходимых для опытов.
Дальше второго пункта, где значился табун лошадей в количестве 100 голов, имперский руководитель читать не стал. Он наложил свою резолюцию, в которой пояснил просителю, что в тяжелые для страны дни всеобщей мобилизации и начала военных действий Германия реквизировала у местного населения всех лошадей и повозки.
Поэтому максимум, на что может рассчитывать доктор Фрич, это на себя и двух ослов, оставшихся от последнего бежавшего из Берлина цыганского табора.
Что касаемо самих цыган согласно пункту 1 письма, то их количество ограничено только размерами всех лагерей на территории рейха. «Мне очень импонирует,— писал дальше Гимлер,— что в сложной мировой обстановке рядовые члены «Аненербе» опираются в исследованиях на единственную опору мирового развития — ариев».
Вдаваться в дальнейшие подробности рейхсфюрер не стал. Ему хватило того, что никому неизвестный доктор из лагеря Нойенгамм решил пришить голову недочеловека к туловищу лошади и назвал это существо Цынтавром.
Следующим этапом становления Цынтавра доктор определил вживление в тело ни много ни мало — крыльев. Отсюда третьим пунктом его послания значились огромные имперские гуси, выращенные по особой римской технологии.
На фоне отыскавшегося в Тибете инопланетного корабля и недавней радиосвязи с Марсом бред доктора выглядел более чем логично. Но, понимая колоссальные потери среди братьев меньших в ходе эксперимента, Генрих Гиммлер приписал: прошу рассмотреть возможность использования вместо дефицитных на данный момент животных самих узников.
Получив ответ на свое послание, Гельмут настолько преобразился, что чувствовал себя Гулливером в стране лилипутов. Живой человеческий интерес, проявленный рейхсфюрером к простому члену НСДАП, еще сильнее воодушевил Гельмута. Он кромсал узников налево и направо.
Оттачивая технику трансплантации, Гельмут пришивал руки к ногам, ноги — к голове. Сращивал гефтлингов боками, спинами, ягодицами, оставлял с одной почкой, двумя и даже тремя.
После месячной работы на износ 28-й цыганский блок поредел. Два осла, тревожно шевеля ушами, терпеливо ожидали своей участи.