Глава 40
Москва конец августа 2006г.
Виктор Петрович Лозов вместе с Геннадием Николаевичем Болвиным стояли в холле на самом верхнем этаже делового центра. Оба вслушивались в непривычные приглушённые звуки, которые доносились из коридора. Отделочные работы были завершены. Приёмка прошла быстро и успешно, осталось закончить уборку. Инвесторы спешно принимали причитающиеся им помещения и оформляли свои права.
У Болвина зазвонил мобильный телефон, звонил Янек.
- Да, слушаю, что там? – Начал разговор Болвин.
Шпалевич доложил:
- Николаевич, рисунок на памятник Олегу уже готов, у тебя в загородном доме лежит, можешь посмотреть.
- Ну наконец-то, ох долго его… рисовали. Ясно, скоро приеду… посмотрю.
Открылись двери лифта, и в холл вышел один из инвесторов. Он был в сопровождении своего штата специалистов и охранников. Сопровождающие несли коробки, пакеты и стопки бумаг. Босс - мужчина среднего возраста, хорошо одет, с расслабленным галстуком. В руках у него была початая бутылка виски, сам он был в хорошем расположении духа. Увидев Геннадия Николаевича, он подошёл к нему и поздоровался:
- О-о, Геннадий Николаевич, здравствуй, дорогой. Слушай, как же я обожаю этот запах нового помещения, аж голова кругом, но нравится, даже ждать не хочу, когда выветрица, это запах чего-то нового, новой жизни, новых возможностей.
- Привет Георгиевич, как у тебя дела, дорогой, как тебе твои апартаменты здесь, не жалеешь, что связался со мной?
- Николаевич, высший уровень, ну вначале, конечно, понервничал, да все нервничали, а теперь без вопросов. Недешево, но, оно того стоит, без вопросов. Доволен, прямо скажу. Я ведь строительный техникум закончил, давно правда, но всё же. И-и скажу прямо: всё нормалёк, всё на своём месте, без косяков, никакой дешовки стрёмной, всё так солидно и надежно.
- Старались Георгиевич. Вот, кстати, познакомься: Виктор Петрович Лозов, мой субподрядчик. Тут многое его команда делала, это и его заслуга.
- Очень приятно, Иван Георгиевич. – Представился инвестор.
- Взаимно. – Отозвался Лозов, пожав руку.
- Доблестные господа-строители, а сколько уборка тут по зданию ещё будет?
Болвин перевёл взгляд на Лозова и тот ответил:
- Максиму два дня.
- Ага. Слушай, Ген, – обратился Иван Георгиевич – у нас сегодня будет ну так не большой обмывочный спич-фуршет в честь успешного завершения этого проекта, заходи, отметим, и вас Виктор Петрович приглашаю.
- Спасибо дорогой, но…
- Э-э, я же забыл, у тебя такое горе, ой-ой-ой, бедный человек. Ну так нашли этого козла, как его Воск, кажется?
- Да вот, понимаешь, уже в руках был, не мог никуда уйти и вдруг исчез, даже боюсь никто его больше и не найдёт так неожиданно растворился…
- А-а, ну и правильно. У меня тоже был один. Доверял сволочи как себе, а он такое сделал, что … и так же, вроде в руках уже был, а раз, и нет его, так и не нашли. Это правильно, Николаевич. Ну, всего доброго, крепись Гена, что поделаешь.
Иван Георгиевич пошёл к своей группе сопровождения. Болвин обратился к Лозову:
- Вить, так ты твёрдо решил, уезжаешь?
- Да Ген, еду.
- Эх, жалко, столько бы мы ещё могли сделать. Команда у тебя хорошая, вкалывали как стахановцы. С ними что, куда, продаёшь весь бизнес?
- Да, всё: базу, оборудование, квартиру, да всё. А коллектив, что ж тут поделать, жалко, но …
- В Словакии всё устойчиво, приятель твой не подведет?
- Да не должен. Он жильё кстати уже нашел. Там совместное предприятие немецко-словацкое большую стройку начинает, так, что и работа, и жильё есть. Язык довольно близкий к русскому.
- А семейные?
- Им вообще всё там так понравилось. Дочки документы со школы забрали, ждут не дождутся отъезда. Сначала они с женой поедут, а я тут побыстрее всё продам и тоже туда.
- Ну что ж спасённому и рай, и воля. Все документы по центру вроде подписаны, деньги перечислены.
- Да.
- Ну не забывай и прости если что.
- Спасибо тебе, Гена, и прости за всё.
Болвин задумался и на прощанье сказал:
- А, знаешь, здесь на этом этаже в правом крыле пять комнат, ну, единый комплекс помещений, я за собой оставил и продавать не буду. Там Олежка мой любил походить, постоять, посмотреть, вид такой с простором. Любил он этот центр, гордился им. Я эти комнаты продавать не буду. Вдруг если понадобится, я лучше своё старое здание продам, а тут останусь. Уверен я, что душа Олега сюда частенько наведывается.
- Да, возможно.
- Ладно, пойду, прощай Витя, удачи тебе на новом месте в другой стране.
- Спасибо, прощай, Гена.
Приятели обнялись на прощанье. Геннадий Николаевич подошёл к лифту и послал вызов. Он зашёл в поднявшийся лифт, махнул рукой Виктору Петровичу, двери лифта закрылись. Новенькая кабина лифта плавно опускалась. Лицо Болвина приняло задумчиво отрешенный вид. «Ну вот, Олежка, – мысленно обратился он к образу своего сына – скоро доведу до конца это дело с Воском. И тебе полегче станет, да и мне, а то совсем тяжко».
Виктор Петрович подошёл к объёмному окну холла и долго смотрел из него на дома, на улицы, на еле заметные сверху фигуры людей, на автомобили. Всё в нём отторгало этот знакомый вид, людей, всю Москву. Только его Центр дарил ощущение надёжности и защищённости. Как выросший окрепший ребёнок становится защитником и помошником своему ослабшему пристарелому родителю. Отсутствие добрых чувств к своему городу и полное опустошение Лозов начал испытывать, когда работы по деловому центру были на самом финише. Артём, его самый способный и надёжный помощник, который так выручил его в трудный период, и не только его, а весь коллектив, всё дело, да просто вытащил на себе всю ситуацию, признался в том, что под нажимом каких-то ментов шпионил, делал копии документов и передавал их этим ментам и Воску. И зачем только он рассказал об этом? Самому Артёму наверняка стало легче, а вот Виктора Петровича это добило.
Болвину об этом он не стал говорить, тот и так рвал, и метал, как только услышит о Воске. Тот теперь в бегах, но Виктор Петрович весь остаток долга и проценты внёс в депозит нотариуса на его имя, с опозданием по сроку, но это вина самого Воска. Следователю, который ведёт уголовное дело в отношении Гапина по факту покушения на жизнь Виктора Петровича, Артём передал копию аудио записи его последнего разговора с Воском и схватки с ним, Лозов на допросе просто подтвердил событие, зафиксированное на записи.
Дошла ли эта запись до следователя Пригорова и префекта, Лозов не знал, но никто его больше не беспокоил по поводу отката для префекта. После признания Артёма на душе у Лозова стало как в мёртвой пустоше, куда совсем не хотелось погружаться и откуда веяло холодным тухлым ветерком. Сначало снедало чувство собственной никчёмности, которое навсегда выбросило то чем жил Лозов: уверенность, что его упорство созидателя это самое главное и правильное в жизни и он всё преодолеет. Потом появилась тоскливая пустота. Он работал как на автомате.
Приятель из Словакии позвал переехать к нему и работать с ним в серьёзной строительной компании. Жена и девчонки так же уговаривали его переехать в Словакию. То, что им там очень понравилось это понятно, но может у девчонок ещё и сердечный интерес появился, уж больно они уговаривали отца на это хлопотливое, прежде всего для них самих, дело: другая страна, другой язык, новая школа. Когда в конце лета они вернулись в Москву, Виктор Петрович уже крепко стоял на ногах и ничего им о своём ранении не говорил. Своей жене шрамы на теле он объяснил лёгкой травмой на стройке. Домашние со всех сторон окружили его уговорами согласиться с предложением дяди Владислава и переехать.
Продолжать и дальше привычную жизнь стало невозможно: вставать каждое утро, мыться, бриться, надевать свежую рубашку и идти в отвратительную суету. Общаться с людми, ставшими неприятными, да зачем? Всё и сложилось: родной с детства город стал отталкивающим, но жить-то дальше и работать всё равно надо. Да надо, но только не здесь, сломала Москва своего строителя. И решение было принято. Лозов был как-то стабильно озлоблен. Стоя у окна, он мысленно обращался к маленьким людям внизу: «Вы – глупцы, несчастные и убогие безумцы. Хотите и дальше лгать и пожирать друг друга – на «здоровье», но это без меня, а я покидаю вас, вы мне осточертели».