1. Всё, что говорят перед словом «но», не считается.
Ханс выскальзывает из дома сразу после того, как родители гасят свет. Беззвучно закрыв за собой дверь, юноша быстро шагает по главной улице к полям. Поздним вечером деревня кажется вымершей, только собаки где-то брешут, да шумят вдали поздние постояльцы трактира.
Ханс идет быстро, изредка оглядываясь по сторонам — очень уж ему не хочется, чтобы его сейчас заметили.
Наконец, деревня остается позади, и Ханса окружает пшеничное поле. Вдали темным пятном маячит роща. Именно к ней и идет юноша, раздвигая пшеничные колосья.
Наконец, он ступает под сень деревьев, старательно вглядываясь себе под ноги, чтобы не вывихнуть себе что-нибудь в окружающем его мраке. Впрочем, он так часто бывал здесь, что, кажется, выучил каждый корень.
От дерева отделяется силуэт и шагает к нему. От неожиданности он вздрагивает, а мгновение спустя понимает, что это Айша.
— Что, не узнал? — смеется девушка и заключает его в обьятия, прижавшись к нему своим маленьким нежным телом. Он обнимает ее в ответ и утыкается носом в висок.
— Я думала, ты не придешь сегодня, — мурлычет она, прижавшись щекой к плечу.
— Прости, милая. Заждалась меня?
Айша мотает головой. — Это неважно. Главное, что ты здесь.
— Я хотел… — начинает было Ханс, но его рот накрывает тоненький пальчик. Айша тянет его к себе, и надо бы ее остановить, он ведь позвал ее поговорить, но она такая хрупкая, такая податливая, что Ханс решает — разговор подождет.
Много позже они сидят в высокой траве, изнеженные и расслабленные, и молчат. Губы горят от поцелуев, тело — от прикосновений, и Хансу не хочется портить этот момент, поэтому он продолжает молчать. Айша и не подозревает, какая буря царит в его душе — трется о его грудь щекой, словно кошка, смотрит ласково и нежно.
— Может, хватит нам скрываться? — тихо спрашивает она, не сводя глаз с Ханса. Тот невольно замирает, и она чувствует напряжение, пробежавшее по его мышцам. Улыбка гаснет, она садится прямо и смотрит на него.
— Ханс, мне надоело прятаться по углам, как крысе. Сколько мы уже таимся? Полгода? Это даже не смешно. Другие женятся уже, а мы по лесам бегаем, словно дети.
Ханс хмурится. — Глупостей не говори. Не дело это.
— Что не дело? Не дело взять тебя за руку на людях? Не дело вслух говорить, что я люблю тебя? Ханс, хоть раз в жизни скажи мне, что не так? Или я тебе не дорога?
— Айша, милая, ты и правда дорога мне, но…
Девушка вздрагивает и, не прекращая сверлить юношу взглядом, замирает. Она ждет продолжения, а он не может подобрать слова.
— Но ты — дочь ведьмы. — наконец выдыхает Ханс, и лицо Айши меняется. Она поднимается с влажной травы и нависает над ним.
— И что? — голос звучит надломленно и зло. Кажется, что она сейчас заплачет. Ханс невольно отводит взгляд. Для него это тоже нелегко, неужели она не понимает?
— Ты говорил, что тебе все равно. Что ты будешь со мной, несмотря ни на что. Ты лгал?
— Я не лгал. Мне и правда все равно. Но другим не все равно. Что скажут мои родители, если я приведу тебя в дом, как свою невесту? Они же… они с ума сойдут! Это позор на весь мир! С нами на улицах здороваться перестанут! — когда Ханс продумывал эти слова в своей голове, они звучали обоснованными и убедительно, но сейчас, сказанные вслух, кажутся просто жалким оправданием. Впрочем, Айша, кажется, вовсе не слушает его. Взгляд устремлен в пустоту, по щекам бегут слезы.
— Лжец, — тихо шепчет она. — Ты просто жалкий лжец.
— Айша, перестань, — Ханс тянет к ней руку, но она отшатывается. Юноша поднимается с травы. Айша отступает еще на несколько шагов и отворачивается. Хансу остается только вздохнуть.
— Слушай, нам лучше больше не видеться. Сюда я больше не приду, и ты не ищи со мной встреч, ясно?
Она не поднимает головы, только утирает градом катящиеся слезы. Устало вздохнув, Ханс отворачивается и идет к деревне. Когда он достигает конца рощи, до него долетает надломленный крик.
— Будь ты проклят! Ты и твоя семейка! Будьте вы все прокляты!
Ханс не оборачивается, только морщится. Вот ведь удумала сцены устраивать…
2. Убитых словом добивают молчанием.
От горя и тоски Айша не находила себе места. Словно набатом в ее голове раз за разом повторялись слова, сказанные Хансу в пылу ярости.
«будь проклят будь проклят будь проклят»
Как она могла сказать такое своему возлюбленному? И как сказать — крикнуть в спину, словно чужому!
Всхлипнув, Айша зарывается в подушки. Вот уже второй день она не выходит из комнаты — у нее нет сил даже на то, чтобы подняться с кровати. Тетушка изредка заглядывала в комнату, вздыхала, качала головой, и вновь закрывала дверь. Триша приходила, садилась рядом и гладила Айшу по спутанным волосам, но та неизменно гнала ее прочь.
Наконец, в конце второго дня Айша понимает, что больше не может так. Она должна увидеть Ханса и извиниться перед ним. И тогда, наверняка, он тоже извинится перед ней, ведь не мог же он в самом деле отказаться от нее. Не мог, нет, Айша не допускает даже мысли об этом.
Наконец, она поднимается, долго и старательно вычесывает спутанные косы, умывает опухшее от слез лицо и выходит из дома.
Вечер еще не вступил в свои права, и на улицах шумно и многолюдно. Айша быстро вышагивает по пыльной дороге, стараясь не отвлекаться, но это сложно — многие здесь ее знают, многим она помогала, как ученица травницы. Продавала травы, смешивала настои, делала припарки. Поэтому, даже когда она просто шла по улице, многие жители деревни заговаривали с ней, останавливали, чтобы поговорить о погоде, болячках, детях, или просто чтобы поблагодарить.
Вот и сейчас бабушка Цеттен, полуслепая старуха ста с лишним лет, ловит ее за руку, когда Айша уверенным шагом проходит мимо.
— Айша? Это ты, дитя? — шумно надрывалась старуха, пытаясь разглядеть ее лицо.
— Я, бабушка! — в тон ей ответила Айша, повысив голос, чтобы собеседница услышала — та за последние несколько лет стала весьма туга на ухо.
— Айша, деточка, скажи-ка мне, почему твоя мачеха-прохвостка не заглядывает ко мне уже добрую неделю? — прокаркала бабуля, притянув Айшу вниз, на уровень своего роста.
— Простите, бабушка, она очень занята. Она зайдет через пару дней.
— Через пару днееей? Через пару дней может быть и поздно. Что за травница такая, что пациентов своих не навещает? Я, может, померла уже там? — шумела Цеттен, не выпуская руки Айши. Девушка уже решила, что придется провожать буйную старушку до дома, но тут откуда-то сбоку вынырнул ее внук — Франц, моложавый трактирщик лет сорока. Он походил на свою бабушку только излишне шумным голосом, да и то было свойство приобретенное, а не врожденное.
Айша невольно вздыхает с облегчением, когда старушка замечает своего родственника. Она тут же отпускает руку, упирает кулаки в бока, и величественно сдвигает брови на морщинистом лбу. — Так-так, молодой человек! И где это мы ходим?
Тот, не обращая внимания на буйство старушки, улыбается Айше. — Прости, отвлекся и она сбежала. Не сильно она тебя утомила?
Девушка улыбается в ответ. — Да нет, ничего. Я побегу, если вы не против. Мне торопиться надо
Франц машет ей рукой на прощание и наклоняется к бабуле, пытаясь что-то втолковать
Айша отворачивается и тут же забывает про старушку с внуком.
Вскоре из-за поворота появляется дом Ханса. Айша неуверенно замирает перед входом. Что-то не так. Девушка оглядывается по сторонам. Что-то, повисшее в воздухе, заставляет ее нервничать, но она не может дать этому определение. Наконец, и глаз замечает то, что уже почувствовало нутро. Дверь чуть приоткрыта. Пес, обычно ластящийся к девушке, сейчас забился в конуру. Детских голосов не слышно, а ведь у Ханса три маленьких брата, и все шумные, словно ураганчики.
Айша нервно прислушивается, пытаясь различить привычную суету, но слышит только женский голос. Не в силах больше сдерживаться, Айша входит в дом.
Здесь тихо. Воздух дышит страданием и болезнью. Айша знает этот запах — запах трав, спиртовых припарок, жара больного тела и пота. Она медленно проходит в комнаты. Там, в кругу людей, у тела какого-то человека, лежащего в постели, сидит мать Ханса, Герта. Айша делает шаг к ней, но ее ловит за плечо муж с усталым, потемневшим от горя лицом.
— Тебе лучше уйти, Айша, — тихо говорит он.
Герта оборачивается на голос. Ее лицо, пустое, похожее на сломанную маску, вдруг оживляется, наполняется яростью.
— Ты-ы-ы! — не то кричит, не то воет она и срывается с места. Айша отшатывается, когда женщина чуть не вцепляется в ее волосы.
— Ты прокляла его! — кричит Герта, схватив Айшу за ворот платья и встряхивая так, словно хочет сломать ей позвоночник.
С трудом вырвавшись, девушка бежит прочь, на улицу. Обезумевшая женщина бросается за ней, мгновением позже — люди в комнате.
Айша выбегает на улицу, но в последний миг порог прыгает ей под ноги, и она теряет равновесие. Чуть ли не ползком она старается убраться подальше от двери. Мгновением позже снаружи появляется Герта, но муж успевает поймать ее и стиснуть в своих объятиях. Он пытается затащить ее обратно в дом, но не в силах справиться, слишком яростно она бьется.
— Это ты! Ты убила моего мальчика! — кричит женщина.
Люди вокруг замирают, удивленно рассматривают их. А Герта продолжает надрываться.
— Ведьма! Мерзкая ведьма! Ты сгоришь в аду за то, что сделала с моим мальчиком!
Осознание пробивает Айшу насквозь, словно удар молнии.
— Ханс умер? — шепчет она, замерев на месте.
— Не смей притворяться, что не знаешь! Он шептал твое имя, пока умирал у меня на руках! Мой сыночек, сыночек мой…
Крики превращаются в рыдания, и женщина сползает в руках своего мужа. Он заносит ее в дом.
Айша сидит на земле, пытаясь осознать, что только что услышала. Ханс мертв? Как это могло случиться? Еще два дня назад они говорили, а теперь…
Мысли путаются, и Айша поднимает глаза. Вокруг, кажется, сгрудилось полдеревни. Все смотрят на нее, словно на прокаженную. Отец Ханса снова появляется в проеме двери. В два шага преодолев расстояние до девушки, он железной хваткой сжимает ее плечо и поднимает в воздух, как котенка.
— С-стойте… — шепчет Айша пересохшими губами. — Клянусь, я ничего не делала, я не желала вашему сыну зла.
Не глядя на нее, он куда-то тащит ее, а люди вокруг расступаются и опускают взгляды.
— Постойте, пожалуйста! — Айша оглядывается по сторонам. Вокруг лишь знакомые лица, но никто не смотрит на нее. Она замечает Франца.
— Франц, прошу, позови тетушку! Скажи ей, что случилось! Скажи, что я этого не делала!
Франц отводит взгляд и отступает, скрываясь в толпе.
— Вы ведь знаете меня! — срывается она на крик. — Вы ведь все меня знаете! Я бы никогда такого не сделала!
Но вокруг — лишь тишина.
3. Безумие — как гравитация. Нужно только подтолкнуть.
Триша не находит себе места. Вчера мать вернулась домой и сказала, что Айша убила человека. Трише сначала показалось, что мать пошутила, но та не смеялась. Сев за стол, она рассказала, что, оказывается, Айша прокляла и сгубила Ханса, сына Герты и Фреда. И Айшу уже схватили, связали и отправили в город. К инквизиции.
— Ну, оно и к лучшему, — хладнокровно добавила мать. — Я всегда знала, что кровь свое возьмет.
Триша так и не нашла, что ответить. Ни тогда, ни сейчас. Поэтому сейчас она просто сидит в лавке матери, перебирает травы и шинкует корешки для будущих снадобий.
Дверь была распахнута, и из подсобки Триша видит мать, стоящую за прилавком. Та ведет себя так, словно ничего и не произошло, словно это и не Айшу увезли вчера, а какую-то незнакомую девку. Вот мать улыбается вошедшему покупателю, вот смеется над глупой и неуместной шуткой. Вот — сплетничает.
Тришины пальцы невольно стиснули рукоять ножа. Все жители деревни, все те, кто еще вчера не смел о Айше слово плохого сказать, теперь перемывали ей кости.
Она знает Айшу с тех пор, как они обе были маленькими девочками. Мать Айши, ведьму, запугавшую несколько окрестных деревень, сожгли на костре, и девочка осталась сиротой. Тришина мама забрала девочку к себе, и Триша почти сразу полюбила этого маленького, запуганного ребенка. Они росли, ни на миг не разлучаясь, и с каждым днем любовь к Айше становилась все сильнее. Триша жалела лишь о том, что внешние различия были слишком сильны, и они не были похожи на родных сестер.
Нет, конечно, Айша не могла убить Ханса. Да и зачем ей — они ведь даже не общались почти! Триша помнила, что Айша несколько раз заходила к ним домой, чтобы отнести настойки его беременной матери, но она ходила почти во все дома… Нет. Нет, Айша невиновна. Наверняка в городе сразу с этим разберутся и вернут ее домой…
Кивнув своим мыслям, Триша вернулась к корешкам.
— Да и черт с этой девкой, — донесся до ней голос посетителя. — Порченая кровь она и есть порченая. Всегда знал, что с ней что-то не так. Не дай бог, вернется еще.
— Забудьте уже о ней. Да и не вернется — ведьм сейчас даже не судят, сразу на костер шлют.
На костер.
Эти слова словно толкают Тришу в пропасть, и она чувствует, как разлетается на куски.
На костер.
Айшу сожгут.
Триша силится вдохнуть, но грудь стискивает невидимая рука. Её Айшу отправят на костер. Нет. Нет, этому не бывать.
Рука разжимается, воздух наполняет легкие, и вместе с ним приходит гнев.
Размахнувшись, Триша вонзает нож в доску, и корешки летят в разные стороны. Её Айшу — на костер?! Черта с два она им позволит! Одним движением девушка срывает несколько связок трав со стен и быстрым шагом покидает подсобку.
Мать от неожиданности отшатывается в сторону, но Триша даже не глядит на нее. Широким шагом она покидает лавку и направляется к дому. Ей многое надо сделать — собрать вещи, достать из кладовой отцовский меч, найти где-то коня.
То, что она задумала, либо спасет Айшу, либо приведет на костер их обоих. Но Триша не боится такого исхода.
***
Рыцарь сидит в своей келье на жестком стуле и молча покачивает в руках бутылку с кислым вином. Сегодня, как назло, вино не пьянит его. С таким же успехом он мог пить виноградный сок. Брезгливо поморщившись, рыцарь отставляет бутылку подальше и сжимает пальцами переносицу. Он надеялся, что вино позволит ему заснуть и избавит от этих мыслей, но нет… Нет. Видимо, не сегодня.
Признаться честно, рыцарь ненавидит ведьм. Еще мальчишкой он понял, на что способны эти бестии, и это настолько напугало его, что долгие годы он не мог спать без кошмаров. Поэтому он и пришел в орден. Поэтому он и служит монахам верой и правдой вот уже десять лет, поэтому и отказался от семьи, от наследства, от возможности завести жену и детей. И каждый раз, когда в монастырь приводили новую ведьму, рыцарь чувствовал лишь одно — всепоглощающую ненависть. И каждый раз, как одна из них, безумно крича, горела на костре, он чувствовал утешение. Он чувствовал, что в мире стало чуть спокойнее. Тогда он возвращался в келью и засыпал без снов.
Но теперь… Теперь что-то изменилось. Изменилось из-за той ведьмочки, что сегодня ночью привезли и заперли в подвальной камере. Почему-то, когда рыцарь смотрел на нее, он чувствовал не ненависть, а жалость. Может, дело было в том, что ведьме не было и двадцати лет, может, в том, что она не шипела проклятия, а тихо плакала. Рыцарь старался не думать об этом, но не думать не выходило. Он даже поговорил о девочке с настоятелем.
— Сомнений нет, сир, — сказал настоятель. — Жители деревни видели, как она убила человека. Да и сама она ничего не отрицает. Только повторяет, что не хотела. Даже допрашивать не надо.
Рыцарь не спускался в подвалы. Не говорил с ведьмой, даже не смотрел на нее. Но не мог забыть. Видимо, начинает стареть.
Рыцарь горько смеется. Ему нет и тридцати, но старость на такой работе приходит рано. Возможно, пора ему уходить?
Рыцарь достает из кармана тяжелую золотую монету и задумчиво крутит в руке. Он не любит доверять свою судьбу слепой удаче, но сейчас он готов рискнуть.
Орел — он уходит из ордена. Решка — остается и продолжает служить. Качнув тяжелую монету в пальцах, он подкидывает ее в воздух. Та на мгновение ловит солнечный луч, вспыхнув, как волосы ведьмы. Падает.
И встает на ребро.
4. Необходима большая смелость, чтобы противостоять своим врагам, но гораздо большая, чтобы пойти наперекор друзьям.
Триша оставляет коня в лесу подле монастыря и проскальзывает к воротам незаметной тенью. Меч оставляет на поясе - безоружная путница привлечет внимания даже больше, чем вооруженная. Закрыв рот и нос плотной тканью, она выходит из тени и подходит к двум стражникам, греющимся подле небольшой жаровни.
- Доброго вечера вам, люди добрые, - напевно произносит Триша, подойдя к ним. - Позволите страннице погреться подле огня?
Равнодушно оглядев ее и не найдя никаких признаков опасности, рыцари кивают.
- Прошу. Здесь всегда рады путникам. - говорит старший из них.
Вежливо поклонившись, Триша подходит почти вплотную и поднимает руки над пламенем. Под перчаткой на левой руке спрятан маленький пучок трав, связанный так плотно, что иногда Трише кажется, что она его потеряла. Но нет, вот он, втыкается короткими стебельками в кожу.
- Вы дрожите. - говорит молодой рыцарь. - Совсем замерзли, да?
Триша пожимает плечами и делает вид, что трет ладонь о ладонь.
- Ночи сейчас холодные. - говорит она, и рука, едва заметно дернувшись вперед, роняет травы в пламя.
Где-то вдали ржет ее конь, и стражники синхронно вскидывают головы, вглядываясь в окружающую тьму. Очень вовремя. Травы вспыхивают и прогорают, источая плотный темный дым. Триша отступает, прижимая ткань к лицу, а стражники оседают на землю прежде, чем понимают, что происходит. Проснутся они не раньше, чем взойдет Солнце.
Триша беспрепятственно проходит во двор монастыря. Здесь пусто, и ей никто не мешает, но она, похоже, не знает, куда идти. Нервно вздохнув, Триша поворачивает к самому большому зданию.
***
Айша лежит на ледяном полу темницы и никак не может провалиться в сон. Смутно сияют на стенах лунные руны, запирающие ведьмовскую силу, из-за железной двери изредка доносится стук сапог, но это все. Слезы давно высохли, и сечас Айша просто скользит взглядом по завиткам рун. В голове пусто, хочется есть. Айша не может думать о том, что будет завтра и было вчера.
Легкий перестук каблуков где-то вдалеке нарушает четкий ритм сапог стражников, но Айша не поворачивает голову. Она не отрывает взгляда от завитков рун, даже когда из-под двери начинает просачиваться тяжелый горький дым, а потом дверь распахивается. Перед взором мелькает темная коса, а потом из тьмы появляется лицо. Краем сознания Айша понимает, что это Триша, ее названная сестра.
Ее встряхивают, пытаются поднять, и Айша постепенно приходит в себя. Но ощущение нереальности происходящего никуда не исчезает, и Айша морщит лоб.
- Как ты здесь оказалась? - наконец спрашивает она у девушки.
- Нет времени болтать! Поднимайся давай, пока снотворное и на тебя не подействовало.
- Снотворное? - удивляется Айша, и чувствует, как голова начинает кружиться.
Триша заставляет ее подняться на ноги и заматывает лицо шарфом. - Постарайся глубоко не дышать, ладно?
Айша вяло кивает, а потом ее увлекают прочь из темницы.
***
Рыцарь покидает свою келью поздно ночью, когда все, кроме стражи, уже спят. Он пересекает двор и собирается уже спуститься в подвалы, но что-то привлекает его внимание.
Тишина.
Нет звука шагов, нет человеческих голосов. Рука рыцаря непроизвольно дернулась к рукояти меча, но он сдержал рефлекс. Рано хвататься за оружие, надо сначала удостовериться, что его опасения не выдуманы.
Он заглядывает в сторожку, и холод пробегает по позвоночнику - Кристоф и Пьетро лежат на полу в неестественных позах, словно жизнь мгновенно оставила их тела. Никто не успел повернуться к выходу или схватиться за оружие. "Магия" - проносится в голове у мужчины. Но мгновение спустя рыцарь различает слабое дыхание, и успокоенно выдыхает. Они живы. Заколдованы или просто без сознания, но живы. Прикрыв дверь, он оглядывается по сторонам. Надо бы найти того, кто это сделал, пока тот не натворил чего пострашнее.
Впрочем, и искать не надо - от здания отделяются две низкие тени и скользят к выходу. Рыцарь с легкостью преграждает им дорогу. Тени тут же отшатываются, и он наконец узнает светловолосую ведьмочку. Ее смуглую спутницу, впрочем, он видит в первый раз.
- Далеко собрались? - ласково спрашивает он.
Яростно сверкнув глазищами, смуглокожая девка выхватывает клинок и направляет на рыцаря. Впрочем, она, кажется, впервые держит что-то, опаснее кухонного ножа, так что рыцарь просто складывает руки на груди. Ведьма двигается заторможенно, удивленно оглядывая их и, кажется, не совсем понимая, что происходит.
Рыцарь кивает в сторону сторожки. - Твоя работа?
- Моя, - бросает девка, подозрительно оглядывая его.
- Впечатляет, - похвалил рыцарь. - Ты тоже ведьма?
- Травница, вообще-то. И Айша не ведьма.
- Ты поэтому решила ее вытащить?
- А что? - травница подняла клинок повыше. - Решил нам помешать?
Ведьма Айша, до того стоявшая в стороне, берет подругу за руку. - Триша... дай ему закончить.
Ее взгляд становится более осмысленным, она рассматривает рыцаря настороженно, но без страха.
- В одиночку вы далеко не уйдете, - замечает рыцарь.
- У меня есть конь, нам не нужна твоя помощь, - щерится девушка в ответ, и рыцарь с трудом сдерживает улыбку. Она похожа на маленького волчонка, который еще даже кусать не научился, но уже рычит на волков постарше.
- Зачем вам нам помогать? - спокойно спрашивает Айша.
В ответ рыцарь пожимает плечами. - Давайте сойдемся на том, что мы все не верим в вашу вину. А я пришел в орден не для того, чтобы казнить невинных.
Лицо Триши искривляется в усмешке, но Айша только спокойно кивает. - Хорошо. В таком случае, скажите, что нам делать.
- Смена караула будет через полчаса. За это время вам надо достать вторую лошадь и покинуть монастырь прежде, чем поднимут тревогу.
Он разворачивается и направляется к конюшням. Девушки послушно идут следом.
В конюшнях он подходит с Смельчаку и треплет его по шее. Конь храпит, косится на незнакомок и тыкается носом в руку хозяина. Рыцарь выводит его из стойла, быстро седлает и вручает Айше поводья.
- Это хороший конь. Сильный, быстрый. Позаботься о нем.
Девушка поднимает на него благодарный взгляд. - Скажи хотя бы свое имя, рыцарь. Должна же я знать, кого благодарить.
- Ханс.
При звуках его имени Айша бледнеет до белизны, а Триша нервно фыркает.
- Вот уж везет нам на это имя...
Рыцарь удивленно вскидывает брови, но не задает вопросов - не до того сейчас. Он оглядывается по сторонам, снимает со стороны лук с колчаном и сует в руки Трише.
- Вот. Мечом ты пользоваться явно не умеешь, но стрелять-то приходилось?
Та делает оскорбленное лицо. - Я охочусь с десяти лет. Уж приходилось.
- Вот и отлично, - кивает рыцарь. - Идите уже.
Девушки идут к воротам, Смельчак оглядывается на хозяина, удивляется, отчего же тот не идет. Призывно ржет. Девушки от неожиданности вздрагивают. Рыцарь оглядывается - услышал ли кто? До его чуткого слуха доносится звук шагов. Раздраженно цыкнув, он машет девушкам, мол, прибавьте шагу. Те тянут коня, но тот вдруг останавливается на месте, смотрит на хозяина, ржет. Наконец, сдается, поворачивает, трусит к воротам. Но поздно. Из-за поворота показывается Йон - совсем молодой рыцарь, с которым Ханс так часто ходит в дозоры. Увидев девушек, он мгновенно выхватывает клинок и бросается к ним.
- А ну стойте! - кричит он, а мигом позже Ханс заграждает ему путь. Йон отшатывается, во взгляде - неверие и страх.
- Ханс, что ты делаешь? Это же ведьма!
- Я знаю, - коротко отвечает Ханс. - Но это ничего не меняет.
Неверие сменяется презрением.
- Отойди, Ханс, - бросает Йон. - Или я тебя зарублю.
Ханс чуть усмехается и перехватывает клинок поудобнее. - Это уж вряд ли.
Йон - хороший парень, и Ханс не хочет его убивать. Он сомневается, что вообще сможет занести меч - Йона он знает больше пяти лет, и иногда чувствовал себя кем-то вроде старшего брата для этого мальчишки. Но ему и не нужно. Девчонки уже сбежали, достаточно немного потянуть время. А потом - будь что будет. Все равно Ханс уже обречен.
Йон сжимает меч, но не бросается в атаку, топчется на месте, словно решиться не может.
- Что? - тихо спрашивает Ханс. - Струсил?
Щеки Йона вспыхивают, в глазах отражается ярость и немножко - обида. С криком он бросается вперед, но Ханс с легкостью уходит от удара.
Мечи танцуют в воздухе, сталкиваются и расходятся, словно два пса в схватке.
Скоро, совсем скоро на шум битвы сбегутся люди, Ханса свяжут и отправят в темницу.
Но вдруг - звенит тетива. Тонкая стрела разрезает воздух и вонзается в землю между бойцами. Айша замерла в седле с луком наперевес.
Ханс невольно смеется. Вернулась. Неужели?
- Скорее! - кричит она ему, и он бежит к ней, легким движением взлетая в седло позади, перехватывает поводья и пришпоривает коня.
Вскоре свет факелов, человеческие крики и стены монастыря остаются позади. остаются только два коня, три человека и бесконечный лес вокруг.
5. Единственный способ отделаться от искушения — поддаться ему.
Ханс прожил долгую жизнь. И больше половины этой жизни он хранил обеты, и ни разу даже на мгновение не пожелал нарушить их. Он не брал ни золота, ни земель, не касался ни женщин, ни мужчин, не поднимал руки на невиновного.
Но сейчас все пошло наперекосяк.
Оставив монастырь, они отправились на север, туда, куда, как они надеялись, их не отправятся искать. На севере было лишь несколько крошечных деревенек и пустошь. Потеряться там — раз плюнуть, а там уже — смерть. С севера приходили бури и зима, и они были совсем близко. Ханс боялся, что обрекает себя и своих спутниц на медленную смерть, но неожиданно оказалось, что Айша с легкостью находит дорогу даже там, где тропки плотно заросли кустарниками, и предсказывает любые перемены погоды. Может, это было ее пробуждающейся силой. Может, безумным везением. Ханс надеялся на первое — в конце концов, удача могла в любой момент закончиться.
Они путешествовали уже неделю. То ехали, то шли пешком, давая коня отдохнуть. Когда ехали — Айша вместе с ним, и он чувствовал прикосновения ее маленьких горячих рук. Прикосновения жгли, и ему требовались все его моральные силы, чтобы не откликаться на них. Когда они шли, он смотрел на нее, ловил блики в ее волосах. Когда уходил на охоту — то и дело оборачивался, надеясь поймать ее взгляд. Когда они останавливались вечером, заговаривал с ней, но иногда даже не слышал ответов.
Триша поглядывала на него с подозрением, но ничего не говорила. В каком-то смысле, он был ей благодарен.
Айша же почти не обращала на него внимания. Она держалась подле сводной сестры и, казалось, почти боится Ханса — даже не поднимает на него взгляд.
Поэтому он сдерживался. И наступал на горло своим желаниям. Он старался не думать, что случится, когда искушение станет слишком велико.
***
Айша боялась поднимать взгляд на Ханса. Ей казалось, что он тут же поймет все то, что творится в ее голове, разгадает ее мысли и чувства и тогда… Нет, конечно, ничего смертельно страшного не случится, но и хорошего не жди.
Но сдерживать желания оказывается чересчур сложно, и она вцеплялась пальцами в его пояс, садясь в седло позади. Следила за его фигурой, когда он уходил на охоту. Болтала, не затыкаясь, стоило ему вечером заговорить с ней.
Ей стыдно перед тем, другим Хансом. Она не только невольно погубила его, но и забыла все чувства к нему, как только рядом появился другой мужчина. Но в то же время ей кажется, что тот Ханс был очень-очень давно, в другой жизни, и сейчас это не важно.
Поэтому она таилась. А еще потому, что боялась повторения. Что она сдуру скажет что-нибудь, и этот Ханс сгорит в лихорадке за ночь.
И Айша старалась не смотреть на него, прижималась по ночам к Трише, словно это могло стать для нее спасением. Та только задумчиво хмыкала, словно все понимала, но предпочитала молчать.
И с каждым днем искушение становилось все сильнее и сильнее.
***
Однажды дорога выводит их к старой, заброшенной деревне. Они находят дом поновее и устраиваются на ночлег, разведя костер в остове кирпичной печи.
Быстро поужинав остатками вчерашней зайчатины, Триша сворачивается клубочком и проваливается в сон. Айша укладывается следом, прижавшись носом к ее плечу. Несколько минут Ханс рассматривает ее силуэт — худенькая спина, острые плечи, маленькие уши, разметавшиеся вокруг волосы. Вздохнув, Ханс ложится. Места в доме совсем мало, и Айша оказывается совсем рядом — только руку протяни. Она спит беспокойно, мечется, и через несколько минут, повернувшись, вдруг прижимается к его боку. Ханс невольно каменеет. Мысленно дочитав до десяти, он неслышно поднимается, стараясь не потревожить девушку, и выходит из дома. Там он стоит на пронизывающем ветру, надеясь, что холод успокоит его мысли. Но нет, ничего не меняется. Плюнув на все, он поворачивается и возвращается в дом.
***
Когда Ханс ложится, Айша долго прислушивается к его дыханию, пытаясь понять, заснул он или нет. Пол в доме жесткий и холодный, и она невольно вертится, пытаясь отыскать положение поудобнее. В какой-то момент, поддавшись порыву, Айша поворачивается и прижимается к его плечу. Плечо тут же напрягается, и Айша хочет отпрянуть, но боится выдать себя. Через несколько секунд Ханс поднимается и выходит из дома.
От стыда Айша сворачивается в клубочек и костерит себя на чем свет стоит. Ей хочется умереть, когда Ханс возвращается и склоняется над ней, но она уже не притворяется. Поднимает глаза и молча ждет, что же он скажет. Но он ничего не говорит. Только опускается и целует ее в губы.
6. Иногда нет ничего сложнее, чем радоваться чужому счастью.
Трише дорога на север далась легче, чем она ожидала.
В пути они с Айшей говорили, кажется, даже больше, чем дома. Айша рассказала про того погибшего мальчика, про их краткий роман, про то, как много-много лет назад мать учила ее колдовать, но Айша не произнесла ни одного заклинания со дня ее смерти. Они говорили про то, что ждет их на севере, про зиму, про лошадей, про Ханса. Но ни словом ни обмолвились о том, чтобы вернуться домой. Поняли уже, что обратно для них дороги нет.
Через две недели поисков они нашли небольшое поселение и задержались там на несколько дней. А потом пришла снежная буря, и они так и не смогли отправиться дальше.
Триша никогда не видела столько снега. Хоть они и жили раньше всего в двух неделях пути отсюда, но здесь, в тени гор, было много холоднее.
Жители селения оказались очень добры к ним. Их приняли, как старых друзей, позволили занять пустующий дом на окраине, большой и теплый. Первое время даже делились едой, кормом для лошадей и дровами.
А потом буря стихла, и Триша с Хансом ушли на охоту на снегоступах, сплетенных Айшей. И добычи хватило, чтобы с лихвой расплатиться с добрыми селянами.
Так и пошло. Айша вела хозяйство, ухаживала за лошадьми, помогала знахарке, совсем уже дряхлой, и оттого не способной покидать дом. Триша с Хансом уходили утром в лес, возвращаясь только поздним вечером. По вечерам они все втроем сидели на кухне, пили ароматный травяной чай и говорили. Между Айшей и Хансом еще в пути возникло что-то, чему Триша не захотела давать определения, и иногда она чувствовала себя третьей лишней. Но это быстро проходило — Айша все еще хваталась за нее при любой возможности, как цыпленок за наседку, а Ханс, кажется, стал уважать за охотничьи умения. Да и сама она к нему привыкла, и уже не огрызалась на каждое слово.
Сначала — привыкла. Потом — привязалась. А потом и сама не поняла, как это переродилось во что-то большее. С Хансом было легко и надежно, на него можно было положиться, с ним можно было глупо шутить и молчать часами. В какой-то момент, когда очередная буря вынудила остаться дома, Триша, глядя на задремавшего у печи Ханса, призналась сама себе, что полюбила его. Как-то даже незаметно для себя пустила в сердце, да так и не смогла прогнать.
Оттого горше ей было смотреть на то, как Ханс и Айша сидят на кухне, смеются, держатся за руки и говорят. Обсуждают, где летом можно будет собирать лечебные травы или что на чердаке можно будет готовить снадобья. Словно уже решили осесть тут да пожениться.
Эта мысль всегда комом вставала в горле. Тогда она вставала из-за стола и говорила, что идет спать.
В такие ночи, лежа в темноте, Триша все решала — уйдет. Вот придет весна, и уйдет куда глаза глядят. Чай, эта деревенька не единственный оплот жизни вокруг. Уйдет и забудет и о Хансе, и о Айше, и ничто больше не будет растравлять ей нутро.
Утром, правда, понимала, что никуда она не денется. Что будет рядом, пока может быть. Хоть, вон, нянькой их детишкам. Должен же кто-то будет за ними приглядывать, пока Ханс будет пропадать на охоте, а Айша — бегать по больным?
Потом, по весне, когда Ханс и Айша объявили, что решили обвенчаться, буря в сердце Триши утихла окончательно.
Два самых близких ей человека счастливы друг с другом. Может ли она желать большего?
7. За чужой счёт пьют даже трезвенники и язвенники.
Джек тихо вздыхает, оглядывая пустой зал. Обычно зимой в их крошечную таверну набивается вся деревня, но сегодня на удивление тихо. Должно быть, дело в погоде - солнце наконец-то выглянуло из-за туч, ветер утих, и все побежали доделывать дела, до которых в другие дни не доходили руки.
И сейчас в таверне сидит только старик Карл. Как назло, Карл не взял ни пива, ни вина, только стакан воды. Зато ни с того, ни с сего решил поразвлекать Джона разговорами.
- Понимаешь, какое дело, приятель, - говорит Карл. - Что вино твое, что эль, что пиво - все есть демон, запертый в стекло. Правду тебе говорю, поверь словам моим и опыту моему. И демоны эти с выпивкой проникают в кровь нашу...
- И выходят с мочой, - поддакивает Джон, когда становится совсем невмоготу его слушать. Карл смотрит на него с укоризной.
- Не дело ты говоришь, не дело. Это не повод для шуток, а повод задуматься. Я вот задумался вчера и пришел к неутешительным выводам. И зарекся - ни капли в рот не возьму боле.
Когда-то давным давно Карл был священником, и это сказывалось и на его речах, и на мыслях.
Здесь, впрочем, почти все жители были пришлыми. Такое уж место, этот север - сюда уходят только те, кому не нашлось места в других краях. Вот и в их деревеньку набились и беглые каторжники, и беглые священники, и бастарды, и бывшие рыцари.
Говорят, бабка Ренна была самой дорогой куртизанкой в стране, пока несколько лордов из-за нее не поубивали друг друга на дуэлях. Тогда она сбежала из столицы от греха подальше, осела здесь да стала травницей. Так и живет вот уже сорок лет.
Три года назад сюда пришел человек, зовущий себя Ястребом. Ястреб говорил, что мать его прокляла, и теперь он не имеет права называть своего имени и касаться золота. Ястреб плетет лучшие корзины в деревне, а плату за них берет только едой и тканью.
Джон на их фоне был почти коренным жителем - его мать приехала сюда незадолго до его рождения, так что иные края он знал только по рассказам других жителей.
Так что приезжие не были здесь удивительным явлением. Всех здесь принимали и помогали устроиться. Названный отец Джона, держатель таверны, как мог, поддерживал новичков, а если это требовалось, то и втолковывал им главное неписанное правило деревни - прошлое оставить в прошлом и жить отныне в дружбе и согласии. Некоторых несогласных приходилось выпроваживать. Но такие встречались редко.
Вялотекущие мысли привели Джона к воспоминаниям о последних прибывших. В самом начале зимы в двери таверны постучалась троица путников. Почему-то они очень привлекли внимания Джона. Мужчина в одежде воина церкви, молодой, но уже седой наполовину. Девушка с длинными золотыми волосами, хрупкая, с глазами такими светлыми, что по сиянию способны сравниться со свежевыпавшим снегом. Бабка Ренна сразу сказала, что она ведьма.
Третья же - высокая, смуглая, со смоляной косой до земли и синими глазами. Джон заглянул в них - и утонул.
К сожалению, красавица на него даже внимания не обратила. И не обращала по сей день
К ведьме Айше быстро все привыкли, даже радовались, что она появилась в их деревне - теперь все самые страшные бури обходили их стороной. Ханс с Тришей (так звали синеокую красавицу) тоже скоро стали своими, и к весне жители уже и позабыли, что те совсем недавно были чужаками. Джон смутно надеялся, что сможет найти подход к молодой охотнице, но та, кажется, была всерьез увлечена Хансом, и по сторонам не смотрела.
Пришел вечер, и вместе с вечером в таверну наконец повалил народ. Джон облегченно вздохнул - наконец-то есть работа и вполне законный повод не слушать Карла. Тот, впрочем, быстро нашел себе новых жертв, подсев за столик к старым знакомым.
Вдруг дверь распахивается, и в таверну легким шагом входит-вбегает Ханс. Остановившись посреди зала, он пафосно взмахивает рукой и громогласно кричит. - Эй, хозяин, подай-ка всем вина за мой счет.
Джон даже запинается невольно. Уж кто-кто, а Ханс излишней щедростью никогда не отличался. Остальные тоже неуверенно переглядываются.
Роксана, пожевывая табак, спросила. - Друже, ты с чего это так расщедрился?
Ханс гордо улыбнулся и вскинул голову. - Мы с Айшей решили пожениться.
Джон чуть не выронил поднос. Жениться! С Айшей! Значит ли это, что Триша свободна? И если да...
Пока все поздравляют Ханса, Карл тихонечко подходит к стойке и наклоняется к Джону.
- Знаешь, приятель, демоны, они, конечно, демонами, но бесплатного винца ты мне стопочку плесни, лады?
Джон отвлеченно кивает и тут же забывает про старика. Мыслями он уже приглашает Тришу на танец.