Г Е Б
Старый дом прижался ко мне как тощая облезлая волчица к дряхлому плешивому Ромулу с пыльной вазой в руках.
Ваза всегда стояла на высокой тумбе, и говорить о ней полагалось почтительно: «Ваза для фруктов из богемского стекла».
; Что ты носишься по дому как угорелый.
; Осторожно, тебе сказали…
; Убери ее подальше, еще разобьет.
; Иди на улицу, бегай.
; Нет, он у меня сейчас добегается.
; Ой, ой, ой… Что он делает!
Ваза из богемского стекла качнулась на постаменте, приготовившись упасть.
Бежать, бежать, туда за дом, в бурьян, в лопухи.
; А ну, иди сюда, негодяй!
; Разбил,; сказали сверху шепотом.
; Ну, ничего, сволочь малая, все равно придешь.
Стебли бурьяна толстые, мясистые, с листьями непохожими на обычные листья. По сухой кочковатой земле мчался черный муравей, мчался зигзагами, обходя препятствия, возвращался назад, замирал ненадолго и снова бежал, выбираясь из сора, взбирался на сухую травинку, осматривался, поводя усиками, бодро спускался, продолжая свой замысловатый путь, пока не исчез под листом лопуха.
Бежать, бежать, мимо заборов и огородов, мимо каменной школы, где сидит в кабинете ужасный Завуч, мимо сада с претолстыми дубами, где гуляет женщина с розовым зонтом, мимо фабрики и запаха карамели…
Жоржик навстречу ; тот, у которого барабаны:
; Куда бежишь, придурок?
; А, разбил…
; А-а…
Жоржик перешел на другую сторону к развалинам церкви, где в черных подвалах полно черепов, скелетов и приведений.
Вот еще, алкаш соседский: О, Юрик, как ты вырос, ; закудыхкал индюшиным горлом,; а я тебя помню вот таким, он потряс куриной лапкой, выскочившей из рукава.
; Все время в бурьяне прятался.
Бежать, бежать не оглядываясь.
; Куда делась будка с газированной водой и бесстрашной тетей Любой, вылавливающей тонущих ос из стаканов с сиропом.
; Давно нету, ; шепот сверху.
Слева должен был быть вокзал, но вместо него какие-то длинные двухэтажные дома, похожие на казармы.
Гулкие станционные залы, кислый запах, пар от беляшей, круглая дырочка которую продышал в тамбурном окне под лязгающий грохот железных дорог.
Город, огромные дома медленно поворачивались, блестя стеклами миллионов окон, открывая улицы, всасывающие людей как шланги. Рокот несущихся трамваев, визг тормозов как свист ветра в парусах, шум города ; шум океанского прибоя.
; Ты что, океан видел, посмотри сначала, а потом пиши: шепот сверху.
Тысячи и тысячи лиц, страх сродни страху перед приведениями, еще страшнее, что меня заметят и начнут указывать пальцами. Лица всплывают и гаснут как огни за окном, бумага чернеет и сворачивается, слезятся глаза.
; Погоди, все это вспомнится как музыка, ; опять шепчет.
Вечера, запахи, поцелуи, пуговицы, тесемки, слова как дыхание ; не скажешь ; задохнешься.
И снова вагонный лязг, стук колес да странные вагонные сны.
; Ну вот, приехали, наконец, - как я ненавижу этот гнусный, хихикающий шепоток, ; все будет хорошо, хорошо.
Запах карамели, сад, заросший диким кустарником, школа и забор из металлических прутьев, по которым так весело на бегу кленовой палочкой: тр-р-р. С палочки так легко снималась зеленая кожица, обнажая влажную белизну, а лизнешь – горько. Почему-то нет тополей, и улицы вообще-то нет, только темнеет небо, подсвеченное зарницами, вот и столб, здесь я вытряхивал камешки из сандалий. Мимо, мимо чувств, которых не почувствовал, мимо мыслей, которых недодумал, мимо жизни, которую так и не осмыслил…
Анилиново-чернильное небо все темнее, все ближе, все зловещее, беззвучные вспышки зарниц, блеклый, словно обсыпанный известью, дом на фоне неба.
А где все? - Их не-ет ; также, со стоном скрипит дверь.
Вот она, успел – ваза, подхваченная мной, дрожала в старческих руках в нескольких сантиметрах от пола.