Солнце перевалило зенит. Жара стоит неимоверная! Плавится асфальт, еле передвигают ноги прохожие. Воздух потерял прозрачность, стал густым, как только что сваренная патока, в знойном мареве и люди, и дома видятся в лёгкой дымке.
В тени раскидистого тополя, почти у самого перекрёстка стоит старенькая «девятка». Водитель, Мурад Замир-заде неподвижно сидит, уставившись в лобовое стекло. Здешняя жара Мураду нипочём. Там, откуда он приехал в этот русский город два года назад, бывает и жарче.
Оба, и машина, и человек погружены в свои мысли. «Девятка» вспоминает дни, когда она везла семью на юг. Синее море, высокие горы, узкую, вьющуюся серпантином дорогу.
Мурад тоже вспоминает. Жену и двоих детей, которых оставил в далёкой Азии. Как они там? Каждый месяц он высылает им по три тысячи рублей, а в маленькой нищей республике это немалые деньги.
- Земляк, до центрального автовокзала добросишь?
В окошко заглядывает коротко стриженый парень в камуфляже. На худых плечах погоны прапорщика.
- Не обижу, - добавил он улыбаясь.
Для Мурада очень важны последние слова, потому что местные нередко обижают парня. Зовут чуркой, говорят, чтобы уезжал в свою Чучмекию.
- Садись! – приглашает он военного.
- Только быстрей давай, - просит военный. - У меня автобус на Саратов через полчаса.
Но в городе не разогнаться. Светофор на каждом перекрёстке, Мураду не удаётся поймать зелёную волну. Прапорщик начинает злиться.
- Ну, ты чё, гашиша обкурился, джигит? Или ездить не умеешь?
- Зачем такой слова говоришь? – обижается Мурад. - Десять лет за рулём, а в России хороший гашиш не достанешь.
- Значит, не выспался.
- Кот у меня вчера умер. Большой собака кусал, он и умер.
- Да хрен с ним с котом с твоим! Слушай, у тебя насвай есть? А то заторчать жуть как охота!
- Не торгую наркотик. Брат от наркотик в Таджикистане помер.
- А кот у тебя тоже от наркотика помер? – смеётся прапорщик. – Тормози!
Он бросает на переднее сиденье смятую купюру и выскакивает из машины. Мурад расправляет бумажку и видит сто рублей. По самым скромным расчётам он должен был получить двести пятьдесят.
- Шеф! В «Цунами», быстро!
Троица слегка подвыпивших молодых людей, двое худых, один полный, лезут в машину.
- За пятнадцать минут довезёшь, пятихатка твоя, - говорит полный, садясь на переднее сидение. – Ты чего такой грустный? – спрашивает он, глядя на Мурада.
- Кот у меня умер, собака покусал. А «Цунами» это магазин такой или кино?
- Сам ты кино! – смеётся толстяк. – Вот понаехали папуасы! Клуб такой ночной на площади Урицкого.
- Так бы и сказал! А то сразу папуасы!
- Давай, поехали!
И он повертел перед лицом Мурада пятисотрублёвой купюрой.
Улицу Урицкого, выходящую на одноимённую площадь, перекопали. Пришлось ехать в объезд.
- Шестнадцать минут и двадцать секунд, - посмотрев на часы, сказал пассажир с заднего сиденья. Так что извини братан, уговор дороже денег.
Мураду кинули на колени сторублёвку, и вся троица, смеясь, вылезла из «девятки».
На город опустился душный летний вечер. Машин на улицах стало больше. Все ехали с работы усталые, а потому злые. Пару раз Мурада опасно подрезали, один раз наорали и посоветовали уезжать из России пока живой. Он решил ехать домой, пока действительно живой. Да и день сегодня хуже некуда. Даже деньги, потраченные на бензин не вернул.
Он подъехал к дому, где ещё с четырьмя земляками снимал однокомнатную квартиру. Но мысль о том, чтобы сидеть в душной и тесной квартирке с четырьмя парнями, один из которых, он точно знал, повинен в гибели любимого кота, вызывала у Мурада изжогу. И он решил переночевать в машине.
- Хороший был кот, ласковый, - поглаживая руль, произнёс он на языке своей родины.
И тут ему показалось, что автомобиль сочувственно вздохнул. Неужели машина понимает по-таджикски? Мурад увлечённо стал рассказывать ей о жене, детях, престарелых родителях. «Девятка» внимательно слушала.