Читая «Письмо к клирику», которое Симона Вейль написала за полтора года до смерти (1943) в недолгом пребывании в Нью-Йорке, куда уехала из оккупированной Франции с родителями, меня поражали глубина и продуманность вопросов, которые она задавала своему адресату, доминиканскому монаху о. Кутюрье, и, как ни странно, их правомерность и ее правота.
Она не случайно назвала тридцать пять вопросов, изложенных в письме, списком своих ересей. Говорят, что ее взгляды всегда вызывают либо искреннее сопереживание, либо – отторжение. Для меня - только сопереживание, потому что ее вопросы – это и мои вопросы, которые задавала себе не раз, и задаю по сей день, но как-то уже без всякой надежды на получение ответов.
После резкого окрика священника, что задавать такие вопросы - не моего ума дело, я больше и не пытаюсь их задавать, тем более - вступать в какую-либо полемику с клириками православной церкви: ищу ответы без их помощи. Поэтому не удивительно, что после публикации «Письма к клирику» Симону Вейль в чем только не обвиняли: верующие – в ересях, неверующие – в фанатизме, юдофилы – в предательстве, юдофобы – в самоуничижении, а она хотела только одного: четких ответов на свои вопросы.
Ответов, которые убедили бы ее в том, что ей стоит принимать Крещение, или наоборот, что ее призвание – оставаться христианкой вне церковных стен. Она умерла не крещеной, назвав свою позицию стоянием на пороге церкви, но сказать, что она не была христианкой, язык не поворачивается. С того момента, как она пережила в четырнадцать лет духовный кризис, Симона поняла, что главное в ее жизни – поиск Бога, а Бог открывается всякому.
Но как перейти из режима поиска в другой режим, она не понимала, пока в двадцать девять лет не пережила откровение и личную встречу со Спасителем. Это произошло на Страстной седмице, в монастыре Солем, куда часто заходила помолиться. Идеалистка, больше всего ценившая правду и справедливость, всегда жившая по совести и без компромиссов,
она ждала от священников того же - прямого и категоричного ответа на вопросы желающей принять Крещение искренне и осознанно, а не потому что так делают все или потому что это – последняя надежда на избавление от глубокого отчаяния, как это случилось, например, со мной.
«Размышления об этих проблемах для меня не игра», - пишет она. Они — более чем жизненная необходимость, поскольку речь идет о вечном спасении; однако для меня они гораздо важнее вопроса о моем личном спасении. По сравнению с ними проблема жизни и смерти — просто игра».
Симона Вейль хотела быть максимально честной перед собой и перед церковью. У меня так не случилось, и это живет во мне как чувство вины: перед собой, и перед Церковью. Вопросы, на которые не нашла ответа тогда, застряли в душе и в мыслях как заноза, напоминая о себе всякий раз, когда сталкиваешься с теми, кто не хочет принимать церковь и христианство пассивно, кто пытается разобраться в истории церкви и христианстве прежде, чем примет судьбоносное решение о Крещении.
Разобраться, как это делает Симона Вейль, задавая неудобные вопросы: почему, вопреки завету Христа («идите и научите»), апостолы и их последователи решили не просто учить, а выжигать огнем и мечом инакомыслие и язычество, почему христианство не смогло противостоять фашизму и тоталитаризму в середине двадцатого века и почему постоянно происходят нестроения в самой церкви.
Она не оставила после себя систематического изложения философии и богословия. Она вообще мало что напечатала при жизни. Все, что сейчас издано во французском шеститомном полном собрании сочинений к ее столетию (2009 г.), собрано после смерти усилиями исследователей, друзей, знакомых и родных.
Главное ее наследие составляют записи в семнадцати толстых тетрадях, сделанные мелким почерком на 2,5 тысячах листов. Она передала их перед отплытием в Америку своему другу-философу Гюставу Тибону, приютившему ее в Марселе в перод немецкой оккупации, когда она никуда не могла устроиться на работу из-за своей национальности.
Тогда она сказала ему: «Если ты не услышишь обо мне в течение трех лет, делай с этими тетрадями то, что посчитаешь нужным. Хочешь – сожги, хочешь – печатай под своим именем, если мои мысли ты сочтешь своими». Они были напечатаны под ее именем под названием "Тяжесть и благодать". Сегодня ее можно прочитать и на русском языке.
Есть люди следов, оставившие огромное наследие: лекции, книги, картины, исследования, музыку, а есть люди судьбы, оставившие потомкам свою жизнь, то, КАК они жили. И их жизнь является гораздо более важным свидетельством, чем их наследие. Симона Вейль принадлежит к числу последних, она вдохновляет своей жизнью гораздо больше, чем своими текстами.
Именно она стала знаменем молодежной революции 68 года во Франции, а не маститые философы, каким был, например, Сартр. Она вернула современному человеку веру, восстановив вертикаль жизни, она указала на церковный тоталитаризм, подавляющий всякого, кто высказывает иную точку зрения. Она экспериментировала с собой, а не с другими, считая недопустимым любое насилие над другим.
Поэтому важно рассказать, прежде всего, о ее жизни, а потом еще раз вернуться к ее философско-богословским взглядам. Сергей Аверинцев, известный советский филолог и религиозный переводчик, имел основание написать в предисловии к первой книге Симоны на русском языке:
«…XX столетие принадлежит Кьеркегору и Достоевскому по преимуществу; XX столетие больше их столетие, нежели то, в котором они жили. Если XXI век — будет, то есть если человечество не загубит своего физического, или нравственного, или интеллектуального бытия, не разучится вконец почтению к уму и к благородству, я решился бы предположить, что век этот будет в некоем существенном смысле также и веком Симоны Вейль. Ее сочинения, никогда не предназначавшиеся к печати ею самой, уже теперь изданы, прочитаны, переведены на иностранные языки. Но трудно отделаться от мысли, что ее время еще по-настоящему не наступило».
Симона Адольфина Вейль родилась (1909 г.р.) во Франции, в интеллектуальной еврейской семье, абсолютно секуляризированной и атеистической: никакая религия, ни иудаистская, ни христианская, никогда не имела для нее никакого значения. Отец – высококвалифицированный врач родом из Эльзаса и семья была вполне обеспеченной. Мать, Саломея Райнхерц, происходила из семьи русских евреев, эмигрировавших позднее в Австрию.
В семье было двое детей: Андре Вейль, на три года старше Симоны, знаменитый математик, проживший девяносто два года, и Симона Вейль, ставшая философом, богословом, религиозным деятелем и закончившая жизнь совсем молодой – в тридцать четыре. Она уйдет из жизни невольно-добровольно, сознательно уморив себя голодом.
Родители имели полное право гордиться и тем, и другим. Но Симона Вейль, наверное, была любимым ребенком, т.к. росла очень болезненной: с детства страдала туберкулезом, к которому позднее добавились мучившая ее всю жизнь мигрень и близорукость, а родители постоянно пытались ее спасти, вытаскивая то из одной истории, то из другой.
Авторский блог
http://sotvori-sebia-sam.ru/simona-veil/