Выхлопные газы булькали в воде. И по воде шли пузыри, которые сносило течением, или закручивало в воронки, если корпус нашего корабля поднимался на волне… И я, медитируя, неотрывно смотрел, как булькает в неспокойную, крутящуюся воду эта белесая дымка, которая так отвратительно пахнет, если ее доносит ветерком до очереди, которая ожидает посадки на речной трамвайчик. Мы стоим в числе первых. И нам этот запах достается первым, впрочем, так же, как и запах речной воды. и легких мельчайших брызг, которые изредка повисают в воздухе, когда волны слишком сильно начинают биться о причал. Совсем рано, в очереди только мужчины. Мы едем на другую сторону ловить рыбу. Наш улов обычно составляет несколько маленьких золотистых карасиков и несколько усатых огольцов. Тоже маленьких и в отличие от карасиков, тоненьких и бесцветных.
Мы стоим не на берегу, а на деревянном помосте причала, который слегка покачивает на волнах. У меня билеты в руке. Они разноцветные – красненький и синенький. Взрослый и детский, как я понимаю сейчас. Папе взрослый, мне - детский, потому что мне еще только 12 лет и я учусь в 5 классе средней школы № 738. На билетах нарисован якорь и волны. Один стоит 10 коп., другой – 5. Наш кораблик пришвартован к пристани старым, перетертым, размочаленным канатом и он то натягивается и дергается на кнехтах, то ослабевает и провисает… Трамвайчик не просто качается, его крутит на волнах, то относит от причала, то с разгона бьет бортом о покрышки. Волны идут не только от ветра, а от проходящих мимо барж.
Открыли шлюз и оттуда повалили огромные караваны груженых судов. Баржи разные. Иногда это целый состав барж и его толкает перед собой маленький буксирчик с тупорылым носом. И кажется, этот буксирчик прям пыхтит от напряжения. А другие буксиры тащат баржи за собой. Баржи открытые. Что везут, все видно. Это либо песок, либо гравий. Иногда проходит красивая самоходная баржа. На ее палубе всегда что-то более замысловатое, закрытое брезентом, аккуратно затаренное. По сравнению со старыми, черными от времени и трудов баржами, самоходная с новой, блестящей краской, выглядит словно стиляга. Я видел этих стиляг в журнале «Крокодил». В узких, неудобных брюках, ярких пиджаках, с набриолиненым коком. Их высмеивают, а вот эту новенькую баржу в отличие от них, никому не придет в голову высмеять. Наоборот, ей уступают дорогу, потому что она идет быстрее, и обгоняет другие суда.
Если пройти от причала подальше, вдоль канала к шлюзу, то там много деревянных домов и бараков, в которых еще живут люди. Есть брошенные, развалившиеся дома, от некоторых одни фундаменты. От одного дома остались одни головешки. Людей выселили и дом сгорел. Это и есть деревня Щукино.
Вскоре в наш класс придет Таня Рыбакова, из этой деревни Щукино. Она веселая, красивая, у нее русые русские волосы. Она хорошо учится. Потом она поступит в МГУ. Таня Рыбакова из деревни Щукино. Странным мне кажется, что у жителей этой деревни такие фамилии. Где же они рыбачили? Где ловили щук?
Можно прочитать, что название деревни происходит не от рыбы с одноименным названием, а от некоего персонажа по прозвищу Щука. Откуда тогда в деревне фамилия Рыбаковы? Наверное, историк одернет и скажет, что совсем не от того, что тут жили рыбаки. А потому что тут жил некий внеисторический тип с некалендарным именем Рыбак.
Сейчас рыбаков с нами едет много, но редко кто выловит какую-нибудь достойную рыбину. Если Щукино, значит тут, где мы стоим водилось когда-то множество щук, думаю я. И делюсь этим открытием с папой. Надо бы попробовать снасть на щук! Он мне отвечает, что название деревни наверняка древнее самой Москвы. И тогда, в те времена и водились, мол, тут щуки. Я слышу, что мою реплику обсуждают мужики в очереди. И спорят, и говорят, что где кто-то, когда-то, совсем недавно, в прошлом году, давеча, по слухам поймал тут щуку. Говорят, что в устье речки у кого-то хорошо клевало. Речка с названием Химки впадает в Москву на другой стороне. Когда еще не было канала, от деревни можно было туда пройти. Теперь нет. Надо переплывать канал.
Всегда хотелось подойти к шлюзу вплотную и посмотреть на его огромные железные ворота, особенно, когда они открывались и оттуда бурным потоком шла вода. Но подойти туда нельзя, там охранная зона, проход воспрещен. Это написано на железной табличке. И стоит будка с часовым. У часового винтовка. А в вольерах овчарки.
Не успел я закончить школу, а только перешел в старшие классы, как часового убрали и проход разрешили. Только тогда я исследовал шлюзовые сооружения. И смотрел на бушующую воду, и на баржи, выплывающие из ворот. И закидывал там удочки. Глубина там была порядочная, пору надо было делать метров десять. Закидывать далеко не приходилось. Шлюзовые стены такие высокие, что только до воды бы достать. Хорошо ловилось здесь на мормышку. Один мальчик поймал сто ершей. Полный бидон, по полному счету - сто. Он сам разрешил мне посчитать. Но такой клев тут далеко не всегда. Вскоре ерши вывелись. Пошли бычки.
Слышу, как мужики переговариваются между собой.
- Я на Круглое.
- А я на карьер.
- Я на озера пойду.
А кто-то, я знаю, ловит на реке.
Мы тоже на озера, хотя там ничего и не клюет.
С нами едут Тарасовы, большие специалисты в рыбной ловле. Но и у них тоже, как правило, улов небольшой. Сына Тарасова я зову Тарас, это кличка, имя у него другое. Забыл сейчас какое. Алик его зовут, вспомнил. Он старше меня на год. А может быть, и на два. Мы учимся в одной школе. На всю школу нас только двое таких малолетних рыбаков. Больше никого не встречаем на наших водных угодьях.
Мотор трамвайчика что-то бормочет на слабых оборотах, а когда волна накрывает выхлоп, он захлебываясь бормочет скороговоркой. У меня начинает кружиться голова, потому что совсем не выспался. Готовил снасти допоздна, и встали к первому автобусу. Автобус №100 довозит почти до берега. А потом по косогору спускаешься к причалу, идешь по набережной, спешишь, потому что трамвайчик уже стоит. Но он стоит долго. Добежишь, запыхаешься. А еще с полчаса ждать. Но спокойно дойти невозможно, когда видишь трамвайчик у причала. А вдруг отойдет, а еще и билеты надо брать, а следующего ждать целый час. Расписание у него неизвестно какое.
Готовить снасти меня научил Тарас. Это бесконечное учение. Нельзя сразу научиться всему. Сначала я научился, как вязать крючки с ушком. Пронизываешь леску в ушко и на узелок. Потом с ушком перестали выпускать, оставили только расплющенное цевьё. Когда я впервые купил целлофановый пакетик с 10 крючками без ушка, сначала подумал, что это брак. Но сами крючки были намного лучше, чем с ушком, тоньше, и на них удобнее было насаживать мотыля. Он легко прокалывался и долго жил. Надо было аккуратно проколоть кожицу у головки, мотыль извивался коленчатым кровавым телом у тебя в пальцах, а потом в воздухе, а потом, надеюсь, так же и в воде, на глазах у рыбы. Моей мечтой было посмотреть на свой крючок с мотылем под водой глазами рыбы. Но приходилось это только воображать. И только по некоторым признакам узнавать, жива насадка, или уже нет. Близко крючок от дна, или нужно его еще больше опустить.
Поплавки были очень чувствительные, мы их крутили сами из пенопласта. Вырезаешь прямоугольный кусок пенопласта и крутишь его доской по столу или по другой доске. Дожимаешь до нужной плотности. Пенопласт постепенно становится твердым и прочным. Вставляешь вниз, в пупочек отточенную палочку. На палочку надеваешь пластиковую трубочку. Пластиковую трубочку найти очень трудно. Сначала надо найти проводки. Потом вытащить проволочку из полихлорвиниловой изоляции. Потом отрезать от нее трубочку нужного размера. Потом под этот диаметр выстругать палочку и воткнуть в поплавок. Другую пластиковую трубочку,большого диаметра, - на поплавок, найти было сложнее. Такие изоляции объединяли обычно много проводочков. Но можно было обойтись и без неё. Достаточно только нижнего крепления.
Потом надо покрасить поплавок. Окунаешь головку в яркую нитрокраску и подвешиваешь на просушку. Вот и готов чудо поплавочек. Он такой красивый, просто невозможно, чтобы на него не клюнуло. Когда краска высыхает, проводишь по яркой алой головке две беленькие линии. Это не только для красоты. За таким поплавком следить легче. Сразу замечаешь, когда он притоплен. Поплавок можно сделать любого размера. Маленький и большой. Можно сделать круглый, или очень длинный. И ни у кого подобного поплавка не будет. Поплавки я верчу не от нечего делать, а потому что таких не купишь. Не продают.
А потом, особо сверхлегкие поплавки, научились делать из репейника. Ближе к осень находишь толстый, созревший куст репейника и и вырезаешь его ствол. Обдираешь кожуру и внутри он оказывается пористым, словно пенопласт. Но намного более прочным. Его не надо сжимать. Да и невозможно, потому что он все равно разожмется и примет прежнюю форму. Природные материалы всегда лучше. И нам из репейника нравились поплавки намного больше, чем из пластмассы и пенопласта, хотя на них тоже ничего не клевало и они к тому же очень быстро ломались.
Всем премудростям меня учил Тарас. А Тараса его отец. А отец его неизвестно у кого узнавал все новые технологии рыбной ловли. Отчасти из книг и журналов, отчасти от других рыбаков. Он был намного более общителен, чем мой отец. Они были коллегами, работали в одной организации. Вам лучше не знать в какой. Впрочем, очень нужной и необходимой. Все наши дома в районе были населены коллегами из одной или родственных военных организаций. Типа Министерства Обороны, Генерального Штаба, Академия Артиллерии… Тогда это считалось в порядке вещей: работать и жить вместе. Сейчас это кажется немыслимым, и на работе и дома у себя в коммуналке, а отдельных квартир ни у кого же еще нет, видеть одни и те же лица.
А белесый дымок, вырывавшийся из выхлопной трубы карбюратора, словно разговаривал со мной. Вспоминая это, я все силюсь услышать и понять, что же он говорил мне тогда. Что-то важное, нужное, на что я не обратил внимания, просто не понял. И сейчас вспоминая это, отчетливо слышу эти звуки: буль-буль-Буль, Буль-буль-буль и потом с брызгами: бр-быр. Бррррррррры. Быр-бры. Бррры. Но ничего членораздельного. Иногда этот разговор был меланхоличным и неспешным. Убаюкивающим, иногда более темпераментным, и дымок просто захлебывался от обилия эмоций, которые необходимо срочно высказать.
У одного писателя я прочитал, что в бессонницу, во время депрессии, он воображал, как готовится к рыбалке. Совершает самые простые, и даже банальные вещи. Копает червей, например. Я иногда поступаю по его совету. И чтобы заснуть, копаю червей.
Накопать червей во дворе нашего дома, в палисадниках, не составляло труда. Я даже не представлял, какие трудности могут быть в добыче дождевых червей, пока меня не забросили работать в Астраханский театр. В Астрахани черви были настоящим богатством. Их разводило все мужское население города, и не в палисадниках, палисадников там нет, а у себя дома, предоставляя огромным коробам и тазам с червями лучшие места в квартире. Для червей готовили специальную еду, отваривали овощные очистки. Особенно красиво получается с картофельными очистками. Черви выедают аккуратно все, оставляя только тоненькую кожицу картофеля. И шелуха, которая раньше была картошкой, невесомо покрывает сверху землю. Если на нее дунешь – разлетится. Впервые видишь насколько тоненькая эта несъедобная кожица.
Но летом на червя ловить не годится. Пробуем органические наживочки. Тогда мы ловили на хлеб. А потом ассортимент безмерно расширился. Овсянка, манка, тесто. С душистыми подливами. Анисовое масло, постное масло, отвар жмыха, мед… и так бесконечно. Кто во что горазд.
Если пройти по берегу дальше, не видные с причала, напротив опустевшей деревни лежат полусгнившие остовы лодок. Судя по ним, у деревенских когда-то была целая собственная речная флотилия. Но одна лодочка оставалась целой, и регулярно использовалась. Почему-то мне сейчас представляется оппонент, который возбужденно опровергает меня.
- Не было лодки.
Отчетливо помню. Была лодка, и в каких-то домах деревни Щукино горел свет, а из труб шел дымок. А значит, они еще были обитаемыми. И лодка жила. Помню, что кто-то переезжал на другую сторону канала, недоступную нам, и ловил там. Он ловил на кружки. Пускал по воде целое семейство кружков и на лодке следил за ними.
- Не может быть, возражает невидимый оппонент. Значит, наши дома стоят на месте бывшей деревни? А где же был причал?
- А причал был именно там, где теперь стоит комплекс «Алые паруса». Там же, на горке, стояла и касса речного трамвайчика. А еще выше на горе, маячила спасательная станция, с мостиком, и наблюдательной башенкой, а под станцией, на берегу был ее собственный маленький причал и катера. Спасатели, молодые мужики, курившие «Беломор», изредка заводили свои казанки и объезжали пляжи, и забирали заплывших за буйки женщин, и привозили в мокрых купальниках на свою спасательную станцию.
Первая остановка Трамвайчика, по еще булькающего у причала, так и называлась -«Пляж». Хотя никакого пляжа на той стороне не существовало. Здесь тоже был причал. Примерно на том месте, где сейчас вбиты в берег опоры Строгинского моста. Тогда моста еще не было. И даже строительство не начиналось.
Деревня долго не сдавалась. Фундаменты домов, бревна, долго еще попадались на берегу. Только строительство Алых парусов, уже в новом веке, поставило точку в истории деревни. Хотя, я думаю, если поискать, как следует, и сейчас можно найти ее следы.
Однажды мы решили дойти по берегу до самого шлюза, но наткнулись на запретную зону. Зона была обнесена низким заборчиком, мне по колено, с устрашающими надписями на табличках. «Проход воспрещен», «Запретная зона», «Охрана стреляет без предупреждения». Сюда были нацелены и прожектора, для полной убедительности в серьезности запрета. Стоим и смотрим на часового с винтовкой за плечом возле свежевыкрашенной полосатой будки.
- Смотри, у него ружье.
- Это карабин, поясняет отец.
И тут порыв ветра срывает с моей головы панамку и несет в запретную зону. Я забываю про все на свете и, перепрыгнув через заборчик, несусь за панамой.
- Стой! – летит окрик. И я застываю с протянутой рукой. Чуть не касаясь панамки пальцами. Поворачиваю голову к отцу. Он для меня главнее часового.
- Да оставь ее, иди ко мне.
И я сгибаю оцепеневшую руку, и возвращаюсь к отцу, бросая последний взгляд на свою драгоценную панамку.
- Ничего, другую купим тебе.
И мы уходим, ничего не сказав часовому. И он нам тоже ничего не сказал вдогонку. Панамка белым пятном так и остается лежать на запретной полосе, принесенная в жертву зоне. Я почему-то заплакал. Не от жалости, а от страха и обиды. Слезы. Тоже моя бескровная жертва тому времени.
Вечером я рассказал пацанам из своего двора об этом случае, они решили ночью пробраться и забрать панамку. Ночью мне никуда ходить нельзя. Отбой в 10 часов. Наутро пацаны сказали, что панамки уже не было. Но и пробраться на охраняемую зону невозможно, потому что вся запретка ярко освещена прожекторами.
Эхо войны, подумает кто-то. Нет, скорее эхо ГУЛАГА. Ведь этот канал – Москва-Волга, рыли зэки.
Рыбаки подходили по одному и ватагами, заполняя причал гомоном, своими вещами, снастями. Вот на косогоре показалась новый взвод разномастно одетых рыбаков, приехавших нашим сотым.
Переглядываемся с отцом. Настоящие рыбаки уже тут!
Двое идут даже с ящиками для зимней рыбалки за плечами, только без пешней. Завидев Трамвайчик и пристань, полную сородичей, они бросаются бежать с крутой горы, машут нам кепками, фуражками, удочками и даже что-то кричат, пытаясь привлечь внимание и даже затормозить отплывающий, по их мнению, Трамвайчик. Первые, добежав, видели, что посадка еще не началась, и замедляли движения, лезли в карманы за мелочью, встали в кассу, а задние, еще не разобравшись, все так же бежали, выпучив глаза, спотыкаясь на кочках, и тыкая друг в друга удочками. Потом, еще тяжело дышащие, появлялись вблизи нас, на причале, и занимали остатки деревянного неструганного настила. А Трамвайчик, словно и не спешил никуда, словно и не понимал, как драгоценны каждые минуты зорьки. Упустишь их, и вся рыбалка насмарку.
Но вот, очередь устала ждать, толпа настолько уплотнилась, что негде поставить ногу. Стали кричать капитану в открытое окно рубки.
- Эй, на палубе. Подъем!
- Хватит спать, капитан!
- Отчаливай.
Но никто не отзывается на крики.
В очереди разносится слух, что капитана нет на катере. Стали кричать сильнее, кто-то перелез через бортик, пытаясь зайти на палубу. Вышел матрос в тельняшке, отправил нарушителя назад. Тельняшка тогда уважалась. Лишних слов не требовалось. Но вот, наконец, появляется капитан. Оказывается, он действительно не на своем месте, а на берегу. Он пробирается не через толпу, а по краю причала, с другой стороны ограждающих перил, идет ловко по тоненькому обрезу, перепрыгивая через опоры. Его легко узнать, он в светлой форменной рубашке с погонами, и фуражке с якорями. В руках у него авоська. Бегал в магазин, не иначе.
- За водкой бегал, - кричит кто-то.
Толпа возмущенно гудела, но при слове водка, настроение поменялось на плюс, заржали.
Открывается бортик, с грохотом выдвигается трап, начинается посадка.
Матрос в тельняшке проверяет билеты.