Страшным знамением вымощен наш путь к реке, что течет сквозь миры, что разделяет кровь и плоть, что обменивает живое на мертвое, что служит переправой для зла и добра. И стоит на реке той мост, что не доступен тем, кто готов предать и тем, кто сумел это сделать, но доступен он лишь тем, кто чист душой и сердцем невинен. И зовется он Калиновым мостом. С одной стороны ты можешь вымолить чью-то бренную душу с другого берега, а на другой попросить чьей-то гибели. Только взамен ты обязан отдать за желание самое дорогое, что хранит твое сердце. Переходить мост без последствий могут только боги, желающие посмотреть на две стороны вечности.
***
Черноокая и светловласая девушка сидела на травянистом берегу реки, мечтательно вглядываясь в синие небеса. Где-то неподалеку пел менестрель грустную песню о любви красавицы и простого крестьянина. Эйгерд улыбнулась, отведя свой взор к берегу реки. Вздрогнув от увиденного, она отскочила подальше. Уже не в первый раз и уж точно не в последний Эйгерд увидела человеческие кости, барахтающиеся в черной воде. В очередной раз скелет зацепился за свесившиеся ветви огромного дуба, растущего у самого края.
Прошло всего пара мгновений и сильное течение отнесло останки за Калинов мост, но у девушки больше не было желания оставаться на этом месте. Черноокая красавица отправилась к себе в дом, где ее ждет младший брат и кот. Они, наверное, скучают уже, ведь девушка стала редко бывать дома в последнее время, заслушиваясь пением неизвестного.
***
Каждую ночь правительница здешних мест проносится с дикими воплями, гоня тройку лошадей по крышам домов и по белоснежным облакам. Ей никогда не надоест это делать. Здесь ночь светла и многолика, опасна и прекрасна, холодна и непорочна. Каждый, кто осмелится встать на пути владычицы сгинет навсегда в небытие или отправится на противоположный берег — решать только ей. Сбежать от нее невозможно, ибо всех настигнет кара.
Имя владычицы — Морана. И значит имя это не боле и не мало, а смерть и мор. Кто ей не повинуется, тот рано или поздно по приказу ее встанет под дудочку и будет вечно танцевать пред ней танец теней.
Проплыть речку, что полнится смрадом, гнилью и имеет черный цвет простому смертному невозможно, как и невозможно это сделать любой душе человеческой, ибо будет погребен всякий под огромными волнами, ибо обуглится тело его в один миг, ибо речка заберет всю жизнь. И имя той реки - Смородина. И делит река два мира, что никогда не соприкоснутся и не сомкнутся, и имя тем мирам — Явь и Навь.
***
— Ах, Мильян, знал бы ты, как сильно влюблена я, — обняв огромный ствол дуба, прошептала Эйгерд. — Сколько раз я хотела узнать его имя, столько же раз я дрожала от страха. Нужна ли мне такая любовь, которая прожигает насквозь все внутренности? Я боюсь. Боюсь, Мильян! Но ты же слышишь его голос каждый день и каждую ночь, ведь так? Каков же он, этот менестрель? — Ее белокурые волосы ниспадали ей на лицо, закрывая пронзительно-темные глаза. Иногда казалось, что девушка начинала всхлипывать и читать молитвы, иногда казалось, что слезы льют рекой. Но как только она отстранялась от древа, снова начинала мило улыбаться.
— Эйгерд, девочка моя, не горюй так по нему, — отвечал ей Мильян голосом умудренного жизнью старца. — На том берегу не сыскать и за десять жизней хорошего, — продолжал он.
— Но мне так хочется его увидеть, хоть одним глазком взглянуть...
— За одно мгновение можно влюбиться так, что не найдешь ты дороги домой. — И его раскидистая крона вновь начала шуршать, как крона самого обычного дуба. Устал он, состарился сильно за последнюю тысячу лет.
Так Эйгерд оставалась у берега в раздумьях, пока снова не начинал слышаться приятный голос человека с другого берега. Это начал петь он, тот самый далекий менестрель.
***
Солнце только проснулось и не успело еще толком подняться на свое законное место, чтобы осветить собой все живое. Листва дуба потянулась к лучам утреннего солнца. Все растения повторили за ним, начав нежиться в лучах. По лугу, что раскинулся неподалеку, пробежал златогривый конь, зазывая весь скот выйти на пастбища и на прогулку. Начал слышаться бессвязный лай. В самую последнюю очередь проснулись многочисленные люди, которые, позавтракав, сразу же направились по своим делам: стирать, таскать воду, полоть, собирать ягоды, поливать огород, кормить скотину...
Эйгерд пошла домой. Младший брат не спал, кот и подавно. Приготовив пшеничную кашу, девушка ею накормила и брата, и кота.
— Какие же вы сегодня молодцы у меня, Аскель, — она потрепала брата по светлым волосам, — Зор, — погладила кота.
— Спасибо! — сказал ее братец и отодвинул от себя пустую чашку.
Эйгерд взяла со стола грязную посуду и пошла к раковине ее мыть. После помывки посуды она принялась за уборку, отправив Аскеля искать целебные травы и пряности в соседний лесок, а кота отнесла в погреб ловить мышей.
После возвращения братца, черноокая красавица начала заниматься изготовлением снадобий и приправ параллельно поставив на подоконник сушиться некоторые из трав. Недавно сделанную порцию она понесла на деревенский рынок, где удалось выгодно поменять свой товар на мешок зерна, пять литров молока и небольшой кусок говядины. В здешних краях очень ценятся целители, поэтому даже неважный товар довольно быстро распродается. Но Эйгерд всегда все делает как можно лучше, чтобы люди не приходили к ней жаловаться, хотя и такое случалось пару раз, но то были недобросовестные купцы.
Аскель с удовольствием помогает сестре на рынке. Ему нравится рассматривать подходивших людей, бегающих детей, мелькающие повозки и проезжающих изредка богатых людей. Но мальчик любит и небо, которое окружает со всех сторон, и звезды, которых мириады на небе, и плывущие белоснежные облака. А еще ему всегда нравился дождь и запах после дождя. Дождь с радугой для него — это волшебство и чудо. Грозу мальчик никогда не любил, потому что она у него ассоциируется со смертью, ему кажется, что это ревет бездна, а молнии утаскивают своими огненными щупальцами прямиком на другой берег. Он боится смотреть и на небо во время грозы, ибо кажется ему, что небо льет слезы обо всех погибших.
Придя домой с тем, на что были обменены травы, брат и сестра начали отдыхать: был заварен чай, открыта баночка малинового варенья. Эйгерд начала шить, чтобы время зря не тратить. Голос неизвестного певуна все никак не мог выйти из ее светлой головушки.
«Я в ловушке», — думала она.
Время за шитьем пролетело быстро, и девушка не заметила, как стемнело. На небе появилась луна со звездами. Скоро надо будет лечь спать, иначе придется всю ночь слушать веселый хохот владычицы и топот ее скакунов по крышам домов.
***
— Почему даже Мильян бессилен? — задавала вопрос Эйгерд, сидя на берегу реки и вглядываясь в ее черные воды.
А менестрель все пел печальные песни о любви с другого берега реки, которые разлетались по всем окрестным деревням. Никто не способен был спрятаться от этого прекрасного голоса и прекрасной мелодии.
Вдруг в голову черноокой красавицы пришло послать записку на другой берег. Получится или нет — это не имеет значения. Просто стоит попробовать.
— Извини, — произнесла она и оторвала лист от дуба.
Мильян всколыхнулся и неодобрительно что-то пробурчал, тут же заснув.
Она нашла острую и тонкую палочку, нацарапала на листике свое имя и один-единственный вопрос, который интересует ее уже долгое время.
Скрепив ладони и подняв их к небесам, Эйгерд встала на колени начала шептать слова молитвы: «Вездесущий Отче наш Стрибог! Стала я к исполнению замысла своего, дела светлого. Силой своей великой надели меня, чтобы не стало препятствий на пути моем. Сотвори чудо и перенеси весть от меня на брег противоположный Яви, передай весть мою менестрелю с чарующим гласом! Слава Тебе, Боже Полуночи, Полудня, Востока и Запада, Слава сынам Твоим — ветрам-Стрибожичам! Слава яри Твоей, что Вселенную полнит! Пребудь, Боже, со мной в небе и на земле, на чужбине и на Родной Земле, потому что есмь я с Тобой в исполнении завещаний Вышнего! Слава Стрибогу!»
Она раскрыла свои темные глаза, встала с коленей и подкинула свою записку вверх, чтобы ветер принес ее в руки человеку с того берега, берега ужасов, страхов и зла, где земля пропитана ненавистью.
***
С момента отправки записки на другую сторону прошло больше недели. Черноокая красавица уже успела разочароваться и перестать ждать, как вдруг, сидя на крылечке собственного дома, она услышала пение соловья. Ей сначала показалось, что померещились слова из его уст, но соловей был настырен и подлетел к ней ближе, сел на перило и запел. Просто пел и пел, пока не услышала дева: «Имя его Вельмир и он самым лучшим был певцом. Имя его знакомо каждому на том берегу, как и песни его. Приходи с утра на берег, пока солнце все еще будет спать. Приходи, милая Эйгерд, он будет ждать».
— Спасибо. — Девушка заулыбалась. — Передай, что я обязательно приду.
Сердце ее затрепетало так, словно готово было выпрыгнуть из груди. Он ей ответил и назначил встречу! Но Эйгерд вмиг изменилась в лице, как только вспомнила о запретности таких чувств. Они не смогут быть вместе, ибо он уже за чертой, а она все еще жива и невредима. Даже взглянуть друг на друга для них — это серьезное испытание. И если их разговоры услышат, то немедленно они будут превращены в пепел, что не останется никаких душ. Сама Тьма придет за ними и заберет их в свое царство небытия.
Соловей взмахнул крылами и улетел. Эйгерд начала дрожать от страха и от понимания, что, возможно, совершает непоправимую ошибку.
Она долго не могла уснуть, ведь голова была тяжелая, наполненная кучей мыслей. Единственное, что ее радовало — это завтрашняя встреча.
***
Девушка встала рано, когда только начали пробиваться первые лучи солнца. Ни единой души не было встречено по пути к реке. Подойдя к Мильяну, она стала ждать вестей с другого берега.
Неожиданно Смородина забурлила, подняла черные волны. Эйгерд тут же отбежала от берега, запаниковав. Река чувствует что-то? Раньше просто так такого не происходило.
— Эйгерд. — Услышала она голос того самого человека, который не давал ей покоя уже множество дней. — Ты пришла, не испугалась.
— Н-нет, — промямлила черноокая. — Вельмир? Где ты? — Она начала испуганно озираться по сторонам.
— Я здесь, прямо перед тобой, смотри в воду.
Девушка прищурилась, подошла чуть ближе к берегу и с трудом, но заметила отражение в воде. Он одет в красочную, веселую одежду, совсем не вписывающуюся в место, где он находится. Волосы же золотистые, некоторые пряди которых беспорядочно свисают на лоб, но цвет глаз ей не удалось разглядеть.
— А у тебя глаза голубые? — спросила Эйгерд.
— Да, а у тебя?
— Темно-синие, многие думают, что черные.
— Ты меня слушать приходишь каждый день.
— Ты меня видишь? — Она удивилась.
— Да, я вижу и тебя, и всех крестьян этой деревни. Мое наказание — это вечность петь и смотреть, как живут остальные, — с грустью сообщил Вельмир.
— За что это наказание?
— За талант. — На его лице лишь на мгновение появилась печальная улыбка.
Эйгерд опустила глаза, пытаясь скрыть свою грусть. Ей было жаль этого человека с другого берега. И ей даже захотелось его обнять, помочь справиться с трудностями, открыть чудесный свой мир, чтобы он навсегда забыл о страданиях.
— Не переживай, мое наказание не так ужасно, как может показаться. Мне нравится каждое утро петь для тебя и остальной деревни. — Он выдохнул и отошел на несколько шагов, чтобы в реке перестала виднеться его фигура.
— Ты куда? — Глаза Эйгерд наполнились слезами, ей не хотелось с ним расставаться.
— Прости, мне надо привести в порядок инструмент. Погляди на небеса, солнце встает... — его голос растворился в утреннем шуме.
Девушка осталась стоять наедине с дубом. Рой мыслей не хотел ее отпускать на работу. Она обняла дуб и начала плакать.
— Я неугомонная дуреха, Мильян, — всхлипывая, она вытирала слезы о ствол дерева. — Даже ты не поймешь меня, даже ты отказываешься выслушать.
— Я чувствую в тебе силу, родная моя. Я не могу помочь тем, кто без памяти влюблен, — прошептал Мильян.
— Что мне сделать, чтобы избавиться от любви? — Хныкала она.
— Ни один бог, даже самый могущественный, не в состоянии спасти сердце твое.
— Я к нему никогда не прикоснусь, никогда не поцелую... Мы так далеко друг от друга, до невозможности далеко.
— Ваши сердца сплелись, а значит вы так близки, как никогда ранее друг другу.
— Что мне делать?
— Тебе решать, — ответил он и погрузился в сон.
Никакая она вернулась домой. Села шить одежду для брата, потому что рубашка его прохудилась совсем.
Смородина заволновалась пуще прежнего, на небе появились громадные тучи, несущие в себе грозу. Загнав домой кота, Эйгерд закрыла дверь. За окном начал свистеть ветер, срывая крыши, ломая ветки деревьев... Послышался топот и дикий, угрожающе-страшный хохот.
— Закрой уши, — обнимая брата, шептала черноокая. — Слушай только меня.
Аскель изо всех сил старался сдерживаться, покрепче схватив за руки сестру.
— Мне страшно, Эйгерд, — мямлил он и вжимался в грудь сестры.
— Тихо, братик. — Она погладила его по голове и поцеловала в макушку. — Спи, мой родной, засыпай.
***
Эйгерд теперь вставала раньше солнца, шла на реку и ждала появления возлюбленного. Они разговаривали мало, как им позволяло время. Иногда они грустили, иногда смеялись, иногда вместе пели песни. Девушка становилась краше с каждым днем. Общение стало заходить все дальше и дальше. Разговоры с каждым днем становились откровеннее, что менестрель и красавица краснели.
— Я хочу почувствовать вкус твоих алых губ. Хочу обнять тебя, прижать к груди и шептать тебе на ушко самые прекрасные слова любви, — в его голосе появилась дрожь. — Мне страшно оставаться одному, когда я снова начинаю петь. Мне страшно, что однажды я тебя больше не увижу. Я так боюсь, что наши хрупкие чувства рухнут, когда ты встретишь другого.
— Вельмир, я буду любить тебя, пока солнце не погаснет, пока не заберет меня Смородина. — Черноокая красавица поджала губы. — Я даю клятву любви Вильмиру с берега Нави пред всеми Богами мира! Милостивые Боги, я открываю душу свою Вам! Если я нарушу клятву верности, то буду вечно гореть в пламени! Да будет клятва моя принята в исполнение! — по щекам девушки начали катиться слезы.
— Что ты... Что ты наделала?! — закричал менестрель. — Теперь мы повенчаны богами, слышишь? Теперь Морана узнает о наших встречах! Эйгерд, ты знаешь, что ты наделала? — кричал он, и слезы текли ручьем. — Мы не будем теперь встречаться, слушать голоса друг друга, — шептал уже он, отходя подальше.
Эйгерд подбежала к дубу, начала его бить по стволу, чтобы тот проснулся, но ничего не дало результата.
На небе раздался гром, который говорил о приближении владычицы. Ее колесница уже в пути и с минуты на минуту она будет здесь.
— Я не добегу до деревни, до своего дома, — прошептала в страхе черноокая. — Зачем? Зачем я это сделала? — ругала она себя. — Прости, прости меня, Вельмир.
Она перестала понимать происходящее, перестала понимать, что говорит. Перед ее глазами плыла вся ее жизнь, в которой был любимый младший брат и любимый кот Зор. Дрожь не переставала, а только возрастала сильнее.
— Беги! — крикнул менестрель.
— К-куда?
— К Калиновому мосту! Скорее! — во все горло кричал он.
Ничего не ответив, Эйгерд кинулась к мосту. Гром тем временем гремел все четче и ближе. Молодой человек кинулся к мосту, как и его возлюбленная. Они бежали сквозь ужас, который настиг их души и поселился в них, но и он не смог затмить любовь.
— Любовь — это наказание, — прошелестел Мильян своей кроной.
Но никто не обернулся. Они продолжали бежать так быстро, как только могли.
— Я зде-е-есь, — за их спинами послышался шепот Мораны. Она начала смеяться. — Я вижу вас, — снова животный смех.
Сквозь зыбучий туман Эйгерд прорвалась на Калинов мост, вся трепеща от накатывающего страха наказания за настоящую любовь. Явь и Навь — две половины одного целого. Они никогда не соприкоснутся, ибо они не равны и противоположны друг другу.
Вельмир забежал на мост, с трудом преодолев туман. В легких не хватало воздуха, ноги подкашивались и ему хотелось пить. Но несмотря на эти трудности, он не давал себе передохнуть и при каждом падении вставал.
Огромная невидимая стена встала перед влюбленными, а за их спинами сверкали тысячи молний, выжигая землю. Морана близко, наступает им на пятки.
— Я люблю тебя, Эйгерд, — произнес тихо златовласый, словно боится кого-то потревожить. — Я рад, что встретил тебя. Мне ничуть не жаль отдать душу за миг радость с тобой. Будь я в Яви много лет назад, я не нашел спутницы... И будь повенчанным с тобой сейчас, я чувствую тепло и счастье.
— И я тебя люблю. Я счастлива, что мне удалось узнать, что такое любовь. Я готова принять неотвратимое наказание за мгновение, проведенное с тобой. Я повенчана по любви — значит наша связь нужна была миру, — еле сдерживая порыв заплакать, шептала девушка.
Ветер подул пуще прежнего. Морана в двух шагах от Калинового моста. И только свист ветра еле сдерживает ее быструю колесницу. Тройка рвется, несется навстречу обезумевшему ветру.
Но ничего не успела сделать владычица. Влюбленные взялись за руки сквозь грань, обнялись и растворились в вечности, превратившись в серебряную пыль, вмиг разлетевшуюся по окрестностям.
Богиня смерти взвыла от досады и начала изо всех сил хлестать тройку. Не успела, упустила такую возможность.
— Стрибог, я знаю, это ты, — прошипела она.
Но ничего Морана не сможет сделать богу ветра, ибо не в её силах сие. Ей остается только надеяться на время, которое неизбежно уничтожит всех и всё, даже реку Смородину.
В соседней деревне в лесу завыли волки, черные вороны слетелись на реку с чёрными водами. Только люди сидели по своим домам, все еще трепеща от ужаса.
Маленький Аскель и кот Зор так и не дождались Эйгерд.
Вскоре по всей деревне поползли слухи о любви черноокой девы и менестреля с другого берега. Начинали все по-разному, а заканчивали историю одинаково: влюбленные растворялись в вечности.
Аскель смирился с потерей и начал новую жизнь, сохранив навсегда воспоминания о любимой сестре. И даже Мильян не смог позабыть о милой Эйгерд и о ее бескорыстной любви, напоминая об этом всем каждый год в один из жарких летних дней.
Впоследствии люди совсем перестали приходить к Смородине, позабыв и о Калиновом мосте.