Что ты клонишь над водами,
Ива, макушку свою
И дрожащими листами,
Словно жадными устами,
Ловишь беглую струю?
Ф.Тютчев
Подул неуютный рваный ветер, белые тучки недобро потемнели на полнеба, речка враз потускнела, пескари разбежались. Две растрепанные ивы, стоящие на самом краю обрывающегося в глубокую воду берега, больно хлестнули ветками по обгоревшим на солнце плечам, их жесткие листья с шумом рвались, не выдерживая напора.
Выбравшись из воды, мы похватали поднятые сиверком рубахи и бросились домой. Горячая мягкая пыль проселка поджигала пятки, хотелось упасть в нее и погреться по-настоящему. Тяжелая туча перекрыла последние оконца синевы и просыпалась первыми ледяными каплями, глухо пробившими в пыли круглые дымящиеся дыры - о, этот звук, полный жаркого летнего промысла, ни один барабан не способен передать его акустические оттенки. Вдруг потоки воды хлынули отовсюду – сверху, снизу, сбоку, рта не открыть – заливает, но кто не бегал в ливень, тот и плавает неважно. Просторные, холодные после купания трусы, казалось, сразу высохли, прошла дрожь, гусиная кожа на руках и спинах разгладилась.
Неожиданно оглянувшись, я сжался и замер — ивы все так же стояли на месте, то в отчаянии вскидывая ветви, то низко пригибаясь долу, не в силах ни сойти под берег, ни прибиться поближе к рощице неподалеку, они не могут этого сделать ни в непогоду, ни темной ночью, ни в зимнюю стужу и видят всегда одно и то же – речку, рощу и табун телят летом.