Глава 21
Москва июнь 2006г.
Сафонов встретился в коридоре отдела с Димой Скориковым. Он позвал молодого коллегу в свой кабинет для разговора. В кабинете он предложил Диме кофе, Скориков не отказался. Сафонов запустил старый пластмассовый электрочайник. Апарат приглушенно загудел в напряженной физическом процессе. Сафонов начал розговор:
- Димон, как жизнь молодая, успехи?
- Лучше всех.
- Да, серьёзно.
- А что?
- С Томками трёшься?
- Иногда, по работе.
- Знаю я их работу. Руки им бы оторвать за такую, мать её, работу.
- Я в отношении своих коллег придерживаюсь лояльной политики.
- А когда они чтобы свой зад сохранить тебя подставят, ты тоже будешь такую муть заумную нести. На, бери свой кофе. Сахара нет, на работе муравьёв не развожу, есть конфеты.
- Спасибо.
Дима взял чашку, поставил её перед собой. Развернув конфету, надкусил её и запил двумя глотками.
- Васильевич, а что за вопрос, вообще? – Попытался уточнить молодой опер предмет беседы.
- Вопрос в том, что рано ты - Димочка сломался, так сказать свет на блеск поменял. Вот гляжу я на тебя и испытываю одно разочарование.
Дима ответил после небольшой паузы, словно прожевывая слова:
- А ты Васильевич, смотреть на меня не обязан. Не всех же вдохновляет перспектива сутками пахать за идею, чтобы на пенсию уйти легендарным майором, каждому своё, я чел простой, выделяться из обычной толпы не собираюсь.
- Вот, вот, уже долговязость тупая на пацанский манер появилась. Чего ты выёживаешься? Нормально можешь говорить? это ведь не твоё. Строишь из себя крутого, я решаю, я типа «ка-пи-тан своей судьбы», а сам прячешься за толпу.
- Ну а если и так, что плохого в толпе?
- Да-а, прямо сообщество красавцев: агрессивные, но трусливые; капризные, но беспринципные, амбициозные, но пустые. Таким хочешь быть?
- Хочешь, не хочешь, приходится. Работала бы у меня жена ведущим специалистом в коммерческом медицинском центре, может я и не связывался с Томками. Но жизнь в Москве дорогая, а денег на неё государство зажимает, так что каждый сам по себе, кто как может.
- Ну так, у тебя всё впереди. Только вот когда обзаведёшься женой с нормальным доходом, будет уже поздно. К тому же тебе ли плакаться: в твои двадцать пять у тебя и машина есть, ах. да и квартира своя. Эх, Дима, не хлебнул ты девяностых.
- Васильевич всё это так: бла, бла, бла. Всё, воспитание закончилось?
- Да кто тебя воспитывает, здесь не детский сад, а взрослая жизнь. Ответь мне, чтобы я понял: ты из разрыва со своей девушкой этот мятеж против себя устроил?
- Тебе кто сказал, Антоныч?
- Да причем здесь он. На твоём нежном расстроенном личике всё и так отлично видно.
- Одни ясновидящее кругом. Вы что спецкурсы проходили? Достали.
- Не надо пар нагнетать Димон, послушай одного из ведущих из специалистов по женскому вопросу. В отношении с бабами ты или мужик, или хвостик при ней. Если ты хвостик, то не удивляйся тому, что она захочет примерить другой хвостик для разнообразия – это закон. Ведомого бабы не предают, они его просто меняют, чтобы освежить свой вид. К тому же, Дим, между нами, бывшая твоя подруга – Лида, кажется, она такая, ты извини меня, вертихвостка, ну видно же по ней кто она.
- Да ты откуда её знаешь?
- С ней я не знаком, так видел вас двоих на парковке у торгового центра в твоём мультяшном авто. Кстати, боковым зрением ты совсем не пользуешься, а зря, ты же опер, вот ты меня и не заметил. А она так заинтересованно на одного папика в «Хаммере» смотрела . . . с ней всё ясно. Ну а ты - Дима Скориков без своей Лидки, что ноль, тебя уже нет? Какой же ты мужик. Взгруснул на пару секунд и забыл её. Для мужика главное дело, а подруга та или другая, будет всё равно.
- Знаешь, что…
- Ладно, отодвинем в сторону эту тему. Пойми чайник, ты - лайнер не той высоты полёта, что Томки и остальные наши раздолбаи. Будешь понизу гонять, крылья обломаешь. Тебе другая высота нужна, а внизу да на низких оборотах рухнешь ведь.
- Я понял твою мысль, Васильевич, пойду.
- Да посиди и послушай, молодой, старого опера.
- Что ещё, всё о том же?
- Ты слушай, а там решишь о том или о чём.
Дима с сожалением, что придется выслушивать назидательную лекцию, тяжело вздохнул, а Сафонов, прищурившись, словно смотря в далекое прошлое, начал:
- Было это перед перестроевской чехардой, после которой Советский союз в дребезги разошелся. Я тогда в розыске после института стажером начинал в нашем родном отделе. И вот гоним мы с моим наставником Георгием Андреевичем Кривоконь одного чудилу приблатненного. Он забегает в подъезд, мы за ним. Он звонит в квартиру, дверь открывается, и он туда шнырь, успел гадёныш. Мы естественно стучим в эту дверь, кричим. Дверь открывается на цепочку. Орем грозно: быстро впустить, в вашей квартире преступник, щас дверь поломаем, проблем натворим ну и так далее. Из двери выглядывает пожилой мужичек и спокойно спрашивает: «Вам чего надо, ребятишки?». Мой наставник сразу видом поменялся: извинился и потащил меня из подъезда. Я такой в непонятке спрашиваю: в чём дело? А Кривоконь мне говорит: да это же Лапчатый. Я не понял его: да какая разница Лапчатый или другой блатной, он что депутат Верховного Совета? Андреевич объяснил мне кто такой этот Лапчатый. Фамилия у него – Семируков. Зовут Аркадий Александрович – вор в законе, но не просто авторитетный вор, а Лапчатый - авторитет среди авторитетов. Того шпаненка, если он к нему забежал, мы бы всё равно не взяли, а проблемы нам бы Лапчатый обеспечил. Андреевич мне сообщил в общих чертах, какой вес у Лапчатого и какие у него возможности. Поэтому, нам обычным ментам с ним лучше не связываться: люди на верху решают, как и что с этим Лапчатым делать. Тогда для меня это было, как из светлой принципиальной советской действительности без предупреждения попасть в загнивающий запад. Но на этом для меня история с Лапчатым не закончилась, как и дальнейшее разочарование. Через месяца два получаю я оперативное задание: следить за тем, кто и когда заходит в подъезд, где Лапчатый живет, и кто и когда выходит из него. Никакого объяснения оперативной обстановки, основной цели: сиди на скамеечке и примечай, всё. Прибыл на место сижу, смотрю. Примерно через час выходят из этого подъезда двое, и один из них тот, которого мы с Кривоконь упустили тогда. Потом открывается окно из квартиры Лапчатого, и он сам собственной персоной из окна машет мне и кричит: «Эй, мент, заходи ко мне, заходи дело есть, не бойся, заходи». Я естественно растерялся, но он опять машет и зовет. Пошел к нему, дверь в квартиру открыта, захожу. Лапчатый сидит на роскошном кожаном диване, тяжело дышит и за сердце держится. Прихватило его и сильно. Я ему давай, говорю, скорую вызову. Он категорично отказывается и обращается ко мне с довольно странной просьбой: привести к нему попа, хочет исповедаться. За эту услугу он пообещал, чего захочу: денег, цацки дорогие, информацию. Я как честный комсомолец от вознаграждения отказался, но просьбу выполнил. Всё-таки может действительно человеку надо, да к тому же, как раз мне это сделать не сложно: мой сводный брат сан получил после семинарии и служил в приходе – отец Федор. Мы с ним такие острые диспуты вели по идейным вопросам, ну сейчас не о том. Я позвонил Федору. Но не из квартиры Лапчатого, а из квартиры соседнего подъезда: так сам Лапчатый наказал. Трубку подняла жена брата - Антонина и сказала, что муж на службе, будет примерно через час-полтора. Попросил её, чтобы как Федор придет, то пусть обязательно приезжает по такому-то адресу исповедать. Всё, сидим, ждем. Врача он не хочет, но вновь спрашивает: что я хочу за свою помощь? Времени до приезда Фёдора ещё много, он на другом конце Москвы жил, дай, думаю, воспользуюсь предложением и прошу у него поделиться информацией. Лапчатый, переспросил: а может денег? Но я твёрд как зубило: нет, только информация или ничего. Он согласился. Потихоньку, от одного лица, факта, события, к другим, я такого наслушался, что и пожалел. Что я узнал от него? Да весь расклад по своему району, по Москве и по стране моей необъятной. Связи, деньги, бизнес на воле, на зоне, барыги, скупка, перепродажа краденого, а также спекуляция дефицитом с государственных баз, цеховики, финансовые манипуляции, торговля квартирами, машинами, драгоценностями, мебелью, импортом, валютой, во всём этом государственные и партийные лица замешаны, министры, директора заводов и фабрик, обороты такие …, секретные решения партийный и советских органов с разъяснением их действительных причин и целей, операции, в том числе и провокации, организованные на таком уровне, что в те времена вслух об этом говорить это пропасть и на долго, а может и навсегда. И всё это в моей стране, когда уже развитой социализм настал и до коммунизма ну вот просто рукой подать. В начале, я слушал с любопытством, но когда всё, что реально происходило, предстало общей картиной, то … где мы живём? Это же кошмар, а не передовая страна. А как же советская власть, мудрое руководство коммунистической партии, опирающееся на самую передовую идеологии? Для меня обычного выпускника политеха, серьёзно собирающегося вступить в партию, случилась целая революция в мозгах. Это сейчас молодежь ничему не удивляется, а я-то был из другого мира. Да-а, я и подумать тогда не мог, что это только цветочки, мелочь по сравнению с тем, что будет твориться в новые продажные времена. Тяжело было Лапчатому: задыхался, стонал, так кряхтел, что думал всё. Но в силе воле ему не откажешь. Он, время от времени, что-то пил из графина, возможно поэтому и держался. В конце его еще и на рассуждения потянуло. «Вот, - горит он - ты думаешь: загибаешься урка авторитетная, туда тебе и дорога. А на самом деле в этой стране я заслуженный человек. И заслуг у меня побольше чем у академика или министра. Министры они вообще своё дело ни хрена не знают, а я своё знаю ещё как. Страна как человек должна на обеих сильных ногах стоять: одна добро, а другая зло. Если одна ходуля сильная, а другая слабая, то человек не то что бегать, ходить нормально не может. Так и со страной. Ту ногу страны, которая есть зло, я – говорит - укреплял на совесть. Вот поэтому я ценный для нашего государства кадр, очень ценный. Для его устойчивости много сделал. А вы менты, прокуроры, судьи разве не творите зло? Отправляете, к примеру, ребетёнка несмышлёного на малолетку за ерунду, где он такого насмотрится, а может и опустят его. Это что не зло – зло ещё какое. Вот ты немало от меня наслышался и про себя скумекал, что посыпался авторитет, раз перед ментом такие расклады вывернул. Да ерунда всё это. Ну узнал ты и что? Как ты сможешь навредить блатной братве? Да никак. Это только тупая пустышка может понты нагонять: типа тайна, никто из чужих, особенно из ментов, не должен знать, а то палево. Тебе твоё же начальство не позволит кипешь поднять, потому что это система, и они её охраняют. Это только если в политических целях. Но у нас занавес закрыт и политикой занимаются только те, кому разрешено, то есть опять система. А ты служишь этой системе, которая живёт раз по закону, а раз по мамону, а это ещё хуже, подлее. Уж лучше по понятиям, так справедливости больше. Так что не потопляемы и система, да и братва, которая к ней пристроилась, даже скучно, борьбы нет, а это плохо, очень плохо: коммерция, коммерция, а дух воровской мельчает. Ну на сколько по всей стране щипачи и домушники наворуют, так ерунда, по сравнению с нашими руководителями. Вот и думай, кому на самом деле ты служишь: народу или ворам при должностях. Надо было тебе деньги брать, а теперь будешь со всем этим жить. Да, много знаю, многое могу. Потому – говорит - спецы и траванули меня. Через кого траванули знаю, но мочилово устраивать не буду, сейчас это пустое».
Под конец я уже дождаться не мог, когда Федор придет. Ощущение такое буд-то внутри что-то сжалось и всё самое важное для тебя исчезло раз и навсегда, а осталось только то знание, жить с которым ты и не знаешь как. Вышел я от Лапчатого с контуженной головой и было у меня одно желание: уйти из милиции, всё бросить и уехать куда-нибудь подальше от всех. А Лапчатый в тот же вечер и умер.
Сафонов прервался и задумался.
- Но отшельником не стал, и, более того, из милиции не ушел. – Заинтересовавшись, отозвался Скориков.
- Нет. Знаешь почему?
- Почему?
- Еще один факт тогда крепко засел у меня в голове. Это страх в глазах Лапчатого. Испуганные глаза сильного, умного человека, стоявшего перед бездной вечности. Страх за тот итог, с которым он подошёл к этому краю. Тогда я понял, что никакие отговорки о тяжелой, сложной жизни, о дерьме вокруг нас ничто не избавит от итога твоей жизни и спроса за этот итог. А всё и всех бросать, убегать – бессмысленно. Это тоже ведь итог, только какой-то непонятный.
- Страшный суд?
- Можно и, так сказать. Этот итог - самое реальное и важное в жизни. Наши планы, будущее это всё довольно относительно и условно. Он никого не обойдет этот отчет. Захочешь изменить прошлое, очень захочешь, а не достанешь. Вот, Дима, о чём нельзя забывать.
Настала пауза, которую вскоре нарушил Сафонов:
- Вот так. А ты, образованный, здоровый, умный, красивый парень связался с этими шалавами – Томками, свою жизнь молодую поганишь. Из-за девки, которая мизинца твоего не стоит, драму устроил. Небось еще и застрелиться думал, дурак. Эх, Димка, столько девчат нормальных о твоём внимании мечтают. Дать бы тебе в бубен, так что бы в башке у тебя прозвенело как следует, и вся понтовая дурь вышла… Всё, политбеседа закончена, иди.
- Ух, наконец-то.
Дима встал, оставив недопитый кофе, и пошел к выходу, но у самой двери, развернулся и обратился к Сафонову:
- Васильевич, а правильно всё-таки, что ваш любимый Советский союз чмякнулся, сам ведь знаешь, что ничего идеадьного в нём не было. Сейчас в это продажное время, как ты говоришь, каждый на своём месте свой бизнес делает и это при всех вопросах и минусах намного честнее, чем болтать о светлом будущем человечества, о высоких идеалах, а по жизни устроить своему народу конвейер репрессий, это уж вообще. И ради чего всё это? Что бы в конце концов прийти к экономическому и политическому тупику? И стоило оно того? Немного коррупции и всё коллапс. А щас этой коррупции не просто много, она везде, и ничего, народ в Турции и Египте отдыхает. Знаешь, по нашей действительности ангелом быть это даже смешно, тем более в нашей ментовской канализации. Ты что не говори, а чистым остаться невозможно, и у тебя своих скелетеков наверняка хватает. Ты просто напугался этого итога и устроил себе искусственный красивый палисадник в окружении гнилого бурелома. Извини, но такого аккуратного садоводства не уважаю. Я поживу как считаю нужным и отвечу за своё. А представь, какой будет облом, если ничего это: страшный суд, рай, ад; вообще не существует. Что касается подставы от Томок, то пусть попробуют.
-А ведь халява всё равно рано или поздно закончится, ох тогда тяжело будет.
- Так ведь «это будет потом».
- Это будет, Скориков, будет.
Дима вышел из кабинета. Сафонов посмотрел на захлопнувшуюся дверь, покачал головой и сказал в пустой кабинет: «Эх-хэ-хэ, дурак молодой. А может и не дурак. Но тем хуже».