это была середина мая 2004-го года. мая, который раз и навсегда разделит мою жизнь на "до" и "после" нее.
мне 16. на носу выпускные экзамены в девятом классе. я иду домой после школы. дорога привычно ползет через заброшенный стадион. знакомые облезлые футбольные ворота - крашенные только однажды и, видимо, еще до моего рождения. высокие и видившие виды тополя - на которые мы так любили лазить и которые срубят под корень всего пару лет спустя. и в самом конце этой пыльной дорожки - мой дом, на который я так подолгу любила смотреть из школьного окна.
я иду домой, а дома - мама. мама сильно болеет. у нее - рак, и врачи говорят, что она не доживет до следующей весны.
вообще-то врачи говорят страшнее: они говорят, что мама скоро умрет.
но мама - стойкий оловянный солдатик. она держится из последних сил и каждый день улыбается мне после школы как ни в чем не бывало. спрашивает как дела, что задавали на дом, и какая погода за окном. говорит как же соскучилась, и просит подойти ее обнять. потому что сама не может. потому она давно не сидит, не ходит и даже дышать теперь становится все сложнее. рак добрался до ее легких.
мама не может обнять - потому что она умирает.
она просит меня.
я делаю ей морфий. стригу ей волосы под машинку после очередной, заведомо бесполезной, химиотерапии, учусь готовить - записывая рецепты под ее диктовку в старенькую тетрадь, успокаиваю сестру - которая от слез порой не может открывать глаза. я не плачу и просто подолгу молча держу ее за руку. мама говорит, я ее надежда.
мне 16. я иду из школы и вдруг понимаю, что не хочу идти домой. это даже не мысль - это какой-то одинокий фантом моего больного воображения. аборт неконтролируемой мыследеятельности. внезапный выкидыш тупого и безмолвного отчаяния.
я понимаю, что не хочу идти домой - потому что там умирает мама.
мне 16. я трудный и неразумный подросток. сложная девочка. я - глупый ребенок.
/ я - чудовище.
я позволила этой мысли родиться. даже зачатие ее уже было кощунством,
а я позволила ей появиться на свет. пусть лишь долю секунды - но эта мысль жила в моей голове /
я прихожу домой, ставлю школьную сумку на диван и сажусь на кровать рядом с мамой. ее нельзя обнимать сильно - иначе можно сломать кости, ставшие из-за рака хрупкими, как хрусталь.
мама улыбается, спрашивает как прошел мой день, как идет подготовка к экзаменам, готова ли я к колледжу и все ли у меня хорошо.
маме очень больно - но она терпит.
мама любит нас и не хочет, чтобы мы знали как ей плохо.
обед приготовила бабушка. вечером я долго молчала, смотрела на звезды и считала падающие с неба спутники.
через 2 дня мамы не стало.
*
иногда у папы сдают нервы, и он становится тяжелым человеком. очень тяжелым.
и когда я понимаю, что не могу больше слушать, понимать, успокаивать... - я остаюсь. слушаю. понимаю. успокаиваю.
и говорю, что очень его люблю.
только запоздалое раскаяние не подарит такого необходимого прощения. осознание всей чудовищности того момента - не избавит от грызущего чувста вины. и даже время, при всей своей хронической маразматичности, не сотрет из памяти тот майский день 2004-го: с его долгой дорогой домой, ржавыми футбольными воротами, высокими старыми тополями -
и той чудовищной мыслью о том,
что я не хочу возвращаться туда, где умирает моя мама.