Ерёма родился аккурат в день начала крымской кампании. Его отец, Платон Арнаутов, подержал на руках свёрток, с точащим из него красно-розовым личиком, пускающим пузыри, мазнул по мордашке смоляной черни усами, строго поглядел на начавшую кривить рот для крика жену, и вышел со двора.
Агафья губу в кровь прикусила, сдерживая готовый вырваться из груди заполошный плач. И полутора лет не прошло, как своим домом зажили. У Платона семья большая: два старших брата, младший и две сестры. Всем семейством на первую мазку турлучного дома пришли. Отец, уже немолодой, степенный казак наставлял сына: «Всё Платоха! Я тебя справил, женил, теперича живи, как Бог велит». Только обустроились, Агафья понесла, и вот… С малым дитём на руках, а муж на войну пошёл. Вернётся ли? Провожая прощальным размытым взглядом так ни разу и не обернувшегося мужа, она молча глотала слёзы вперемешку с кровью, прижимая к груди двухнедельного сына.
Ерёмке третий год шёл, когда вернулся отец, без трёх пальцев на правой руке, один. Старшие братья под Балаклавой головы сложили.
Платон и смолоду-то нрава не мягкого, в отца, после войны, потеряв братьев, совсем душой замёрз. Нет, Агафья не жаловалась, нарадоваться не могла, что муж живой, хоть и малёхо покалеченный домой вернулся. Её не забижал, пил не боле других казаков, только вот сынка лишний раз никогда не приласкает, не понянчится. Платон как в день возвращения Ерёмку на стол поставил, общупал его, как животину какую: «Сделаю с него пластуна!», с тех пор спуску ему ни в чём и не давал.
Агафья уж двух дочек родила, а муж словно и не заметил, все Ерёмку казачьим премудростям обучал.
- Платоша! Ну что ты всё мальчонку изводишь! Будто он тебе не родной. Гля, кожа да кости одни, - не стерпела она как-то.
- Чего баёдышь, баба! - прикрикнул на неё Платон, - потому и послабления не даю, что роднее нету. Не хочу его, как братьёв лишиться! Казаки мы. Ну как, опять война? Пусть с мальства к походной жизни приучается, целее будет. А что строг с ним, ему же на пользу.
Больше Агафья разговоры о сыне не заводила, поняла, что муж одного добра тому желает.
Маманя сердце рвёт, а Ерёмке всё нипочём! Хваткий, вёрткий, носится по теснинам и дебрям, отцовой да дедовой наукой овладевает.
У казаков так заведено – в пластуны не назначают, старики отбирают из пла-стунских династий, которые свой опыт из поколение в поколение передают. Тут одной удали мало. Здесь и верный глаз нужен, и твёрдая рука, чтобы стрелять без промаха. Мазилам в пластунах не место. Опять же уметь надо чужие следы читать, а своих не оставлять. Пластунам крови бояться не должно, действовать следует как «волчий рот и лисий хвост» – «добычу» взял, и ушёл по-тихому. Словом не каждый к такому многотрудному делу способен. Вот Ерёма и старался не за страх, а за совесть. А отцовские пинки да подзатыльники ништо, для пущей пользы. Случалось парню и плётки отведать. Покряхтит с денёк, да за работу. Забот в хозяйстве немало. Зато когда время свободное выпадало, среди сверстников первым заводилой был.
Любил Ерёмка и на «беседах» стариков, да казаков, что с Кавказской войны вернулись послушать.
- Черкес, он какой? Ему своё геройство так показать надо, чтобы о нём со-племенники балакали. Это он грабувает в темноте, а удальство своё на свету вы-ставляет. В таком разе с ним вязаться надо, когда уверен, что возьмёшь его, по-тому, что нипочём не отступит. Другое дело, когда никто не видит. Почует силу, может и гайнуть. Ажось без нужды в драку и не лезьте с ардюками, нам с ними на одной земле рядом жить, - поучали молодёжь старые казаки.
К девятнадцати годам у Ерёмы пробились светлые усики (маманина порода взяла), по которым он постоянно проводил пальцем.
Отец подначивал:
- Это бороде честь, а усы и у кота есть!
Платон теперь только для вида строгость напускал. На сына нагордиться не мог: «Вот ведь какой бадьорыстый казак получился! Сухой, жилистый, косая сажень в плечах. На ногу лёгкий, ступает, что тебе палый лист на траву ложится, уши оттопырь – шороха не услышишь. Первый стрелок и следопыт среди ровесников. А уж как нож кидает – равных и среди опытных пластунов не сыщешь. Всё что сами знали, они с дедом ему передали, теперича пущай отцы-командиры его умом потчуют».
Пришло время Ерёме явиться на жеребьёвку, а через три года проводили его на действительную службу.
Ерёме довелось служить в одном из пеших пластунских батальонов Кубанского казачьего войска. Не зря дед с отцом розги об его спину мочалили. К концу второго года службы Еремей Арнаутов ходил в звании урядника.
В ноябре 1876 года был сформирован 7-й пеший пластунский батальон, а уже в первых числах декабря две сотни пластунов под командованием есаула Баштанника направили в действующую армию. Еремей начальству всю плешь проел, записали его таки в одну из сотен.
В России после польского восстания и войны на Кавказе установилось относительное затишье, а вот с Балкан всё отчётливее доносился запах пожарищ. Пылали в войне Сербия и Черногория. В Болгарии османы жестоко подавили мятеж, вырезая христиан.
12 апреля 1877 года Россия официально объявила войну Османской империи. После кишинёвского торжественного парада архиепископ Павел на молебне зачитал манифест императора Александра II, в котором говорилось о начале военных действий против Порты. Российская империя решила поддержать освободительное движение балканских народов, и восстановить свой престиж и влияние, подорванные Крымской войной.
Еремёй всех этих «тонкостев» не знал. Ему до зуду в деле себя спробовать хотелось.
2-й Кубанский полк, под началом подполковника Кухаренко, две сотни 7-го пешего батальона, а также два эскадрона императорского конвоя входили в состав Кавказской казачьей дивизии, относившейся к основным силам русской армии на Балканах.
Пластуны же, к передовым частям присоединились не сразу.
- Это что ж выходит? – кипятился Еремей, - вора нэ було, а батька вкралы! Там же ж самое место пластунам! Кто войскам разведку производить будет? Мужики толстопятые? Куда им супротив нас!
- Да не абабурься ты, Ерёма. Война только началась, напластаешься ещё, - охолаживал его старший унтер, немолодой казак, в черкеске, с «Георгием» и медалями на кармашках для газырей.
- Хорошо тебе, дядя Евсей говорить! Ты и с горцами повоевать успел, и вона, вся грудь в крестах. А я? Унтером хожу, а пороху не нюхал. У меня аж шкура говорыть, как воевать охота! – не унимался Еремей.
- Не торопись, Еремей, грех на душу брать. Людей жизни лишать, это тебе не по мишеням палить, - Евсей набил трубку табаком, - ну кась, присядь, а то голова от твоей кутерьмы кружится.
Ерёма подобрал полы черкески, и присел рядом со старшим на расстеленную на земле полость.
- Наше дело особое. Тут кровь рыбью нужно иметь. В открытом бою што, с горяча шашкой намахался, не упомнишь, как кого сгубил. А нам лишний шум не нужен. Никогда своего первого дела не забуду. Чуть все кишки не выблевал, так меня выворачивало. Тогда ардюки на один хутор напали, людей побили, скот увели. Мы в том разе в секрете были, на хутор случаем заглянули. Наш старшой решил, что сами злыднев накажем, иначе, пока за подмогой пойдём, те в горах скроются. Выследили мы их. Нас пятеро, а у них сабель двадцать, не меньше. Ништо! Как ардюки на роздых встали, мы сколь потребно выждали, вартовых сняли, а там в пять ножей остальных и упокоили, - Евсей горестно покачал головой, - много ещё потом людей загубить пришлось, а те, первые, что спящими порезали, доси перед глазами стоят. Вот так-то, Ерёма. Не всяким удальством в нашей службе похвастать захочешь.
- И что? Пока резали, так никто и не проснулся? – засомневался Еремей.
- Тьфу! Да я ж тебе не о том балакал! – сплюнул в сердцах Евсей.
- А я о том!
- Вот ведь бисова нивира! Тут хитрость одну знать нужно…
- Какую, расскажи! – ухватил Евсея за рукав Ерёма.
- Ну, ты и заполошный, - покосился на него старшой, - ладно, слушай. Ежели спящего человека по-тихому убивать, он бай дуже шумнёт, закричит, или дёргаться начнёт. Его прибудить надо. Потряс так его, легонько, он глаза только откроет, тогда и бей, потому, как он не в себе ещё находится. Спать уже не спит, но и проснуться не проснулся. В таком разе николи не пикнет.
Восьмого мая в приказе по Кавказской казачьей дивизии было предписано: дивизия должна войти в состав отряда, составляющегося из 4-й стрелковой бригады и двух рот пластунов, Донской 10-й казачьей 4-х фунтовой батареи и Кавказской казачьей дивизии. Отряд формировался в румынском городе Журжа, отсюда и название отряда – Журжевский.
Роте пластунов, в которой служил унтер-офицер Еремей Арнаутов, была поручена охрана Броништанского леса, скорее острова, со всех сторон окружённого водой. На случай если турки пройдут между Дайцами и Прундой на плоскодонных судах, из Журжи доставили лодки, на которых пластуны должны были препятствовать их сообщению с основными силами.
Русские части растянулись по левому берегу Дуная вёрст на семьдесят, и жили своей походной армейской жизнью. Пластунов поставили в охранение бессменно, и казаки начали по-своему обустраиваться на новом месте.
Первым делом наладили неприметные лёжки для наблюдения за правым берегом Дуная, разбили лагерь на равноудалённом расстоянии от берегов леса. Место выбрали посуше, построили шалаши, расчистили удобные проходы по разным направлениям. Казаки переобулись в удобные поршни из буйволовой, или кабаньей кожи, снаряжение носить стали не по уставу, а как для дела удобнее. Винтовки у пластунов в основном были старого образца, системы Карле, с бумажными патронами, лишь у некоторых были «берданы». Ну, да это до первого дела. «Что схотим возьмём, коли предлагать будут, а пожадничают - отберём», - посмеивались пластуны.
Потянулись рутинные дни и ночи. Казаки ходили в секреты, следили за про-тивоположным берегом и протоками. Турки на том берегу никаких активных действий не предпринимали до четырнадцатого мая. Утром того дня они впервые обстреляли из пушек деревню Слободзею, заметив новую русскую скрытую батареею против западной оконечности селения.
Арнаутов с двумя пластунами из своего отделения был в секрете.
- Слышь, Платоныч, никак палят, - молодой казак закрутил головой, отслеживая направление, где слышались разрывы снарядов.
Еремей приподнялся на локте:
- По Слободзее бьют. Неужто началось?
Ничего не произошло. Бомбардировка как началась неожиданно, так и прекратилась. Ездившие на берег за продуктами пластуны рассказали, что во время обстрела никто не пострадал. Турки повредили коновязь, да разрушили три дома.
На берегу работали военные топографы, сапёры строили укрепления. Казаки говорили, что даже моряки приехали, на лодках по Дунаю какие-то замеры делали.
- А мы в этом лесу, как лешаки сидим! Скоро мохом обрастём, - затосковал Еремей.
Но перед тем, как пластунов отозвали из Броништанского леса, случилось и пострелять.
В ту ночь Еремей со своими людьми в охранении был. Ночь выдалась безлунная, хоть глаз коли. У кромки лёжки тихо журчала дунайская вода, было так тихо, что казалось, храп казаков в лагере слышен.
Пластуны привычно вслушивались в тишину, редко обмениваясь короткими замечаниями.
Опытное ухо Еремея уловило какое-то изменение в плавном журчании воды.
- Слушать! – приказал он казакам.
Те замерли.
- Кажись, по реке кто-то гребёт тихонько. Не иначе вёсла тряпицами обмотали, - подал голос один из пластунов.
- Верно говоришь. Гости к нам, - покивал головой Арнаутов.
То, что это турки, сомнений не было. Своим ночью на реке делать нечего, а румынам и днём-то без особой нужды лодки брать не разрешали.
- Прокоп. В лагерь за подмогой, а мы пока посторожим. Может они и мимо пойдут, а шумнуть бай дуже надо, шоб охоту по ночам шастать у басурман отбить, - принял решение Еремей.
Звук осторожно приближающейся лодки был совсем близко, когда бесшумно прибежала подмога, и заняла заранее подготовленные для ведения огня места.
- Стрельнем? – спросил у Арнаутова младший унтер, приведший казаков, - або сотника подождём?
- Звук на воде неверный. Ну как не туда пальнём, а они на вспышки от выстрелов уж точно не промахнутся… Давай так. Вы готовьтесь, как какой явный шум услышите, туда и бейте, - Еремей нащупал на земле корягу поувесистей, поднялся, при-слушался, замахнулся, как при игре в рюхи, и метнул лесину в темноту.
Саженях в десяти, прямо перед лёжкой, послышался приглушённый вскрик, какая-то возня и обрывки незнакомой речи. Пластуны дали залп на шум. Тут уж на воде заорали в голос, ответили нестройными выстрелами. Казаки на вспышки сделали ещё залп. Было слышно, как уже не скрываясь, гребцы работают вёслами, удаляясь от берега.
- Никак словили гостинца, нехристи! – недобро ухмыльнулся Еремей.
15-го июня части Кавказской дивизии двинулись в сторону переправы через Дунай в район Зимницы.
- Переправа наша! - Переговаривались пластуны, поглядывая на палатки под значками Красного Креста.
- Ну, ты посмотри на них! Вторая сотня уже повоевать успела, без нас пере-правились. Казаки кровя пролили, а мы, как обозники какие, в хвосте тянемся! – в голос возмущался Еремей.
- Прекратить недовольство! – услышав Арнаутова, ротный подотстал, и поравнялся с ним, - чего причитаешь? Боишься, с турком не успеешь повоевать? Успеешь. Турок пол Европы всшерстил, легко не дастся. Попьёт ещё нашей кровушки. Он ведь не англичанин, не француз какой, штыка не боится, пулям не кланяется. На шармачка его не возьмёшь, - офицер неодобрительно посмотрел на отделение Еремея, - чем орать, лучше бы своих архаровцев к уставу привёл, не строевая часть, а абреки какие-то.
Кавказская дивизия вошла в отряд генерал-лейтенанта Гурко. Туда же вошли две роты пластунов.
Русская армия вошла на территорию Болгарии. Авангард Кавказской дивизии, состоящий в основном из осетин, вступал в стычки с летучими отрядами черкесов, разведку вели конные казачьи разъезды, артиллерийские батареи, кавалерия, пехота, обозы растеклись по плоским возвышенностям пересечённым глубокими балками и перелесками.
Арнаутов с интересом разглядывал болгарские селения, с мазанками под камышовыми крышами, так похожие на свои, кубанские, путался в разговорах с доброжелательными местными, когда на вопрос они кивали, а потом оказывалось, что это значит «нет», а мотание головами из стороны в сторону значило «да». Не так он себе войну представлял. Сколь пёхом отшлёпал, турка живого не видал, за всё время только раз и пострелял, и то потемну. Куда? В кого?
Дивизия остановилась в селении Дели-Сула, откуда позже должна была выдвинуться к реке Осме. Пластуны в серьёзных боевых действиях участия не принимали. Им были поручены сбор данных об укреплениях противника, воинских силах, характере местности, захват пленных, для получения от тех ценных сведений.
О ходе всей кампании Еремей имел весьма поверхностное представление, получая разрозненные сведения от казаков из конных разъездов и армейских кавалеристов. Сами пластуны, бывало, участвовали в стычках с небольшими группами черкесов и башибузуков. С турками им до сих пор встречаться не доводилось.
- Нужно было до зуньки переться, шоб бандитов по байракам гонять. У нас и дома такого добра навалом! – ворчал Арнаутов, возвращаясь после очередного рейда, - одна польза, что «винчестерами» разжились.
25 июня передовой отряд под командованием генерал-лейтенанта Гурко занял Тырново, а уже второго июля перешёл Балканы через Ханкиойский проход, направившись к Шипкинскому перевалу.
Первое серьёзное дело у пластунов было при деревне Ханкиной. Деревню занимали части регулярной турецкой армии.
Пехота пошла на штурм, а пластунов, как лучших стрелков, расположили в местах, наиболее удобных для ведения прицельного огня.
Заняв позицию, Еремей разглядывал перебегающие от дома к дому фигурки турецких солдат, в синих мундирах и синих же шароварах, с красными фесками на головах.
- Вашблагородь! – окликнул он обходившего позиции хорунжего.
- Чего тебе, Арнаутов?
- Как ихних ахфицеров отличить?
- Офице-еров… - протянул хорунжий, - да погоны у них вроде есть, и штаны они навроде наших носят. А тебе зачем?
- Да проредить их хочу, чего на солдат припасы тратить.
- Ну-ну.
В том бою получилось у Еремея двух турецких офицеров подстрелить.
Потом были бой у деревни Уфлани и взятие города Казанлык.
Взяв Казанлык, отряд генерала Гурко в первых числах июля вышел к Шипкинскому перевалу. С севера перевал атаковал отряд генерала Святополка-Мирского.
Наступление русских войск потерпело неудачу, но командующий турецким гарнизоном Хулюсси-паша тем не менее отвёл свои войска в город Калофер, бросив пушки. Русские незамедлительно воспользовались создавшимся положением и заняли Шипку.
Турецкое командование, учитывая важное стратегическое значение перевала, поставило задачу перед войсками Сулеймана-паши отбить утерянные позиции.
Начались бои за Шипку . Атаки турок были отбиты, началось «Шипкинское сидение».
Защитники перевала занялись укреплением своих позиций, сооружением закрытых ходов сообщения с тылом. С середины ноября начались сильные морозы и снежные бураны.
В конце декабря 1877 года произошло сражение у Шипки-Шейново, окончившееся безоговорочной победой русского оружия.
После разгрома Шипкинской армии Весиль-паши, пластуны в составе 14-й пехотной дивизии перешли Балканы и двинулись к Адрианополю. При этой дивизии они находились до заключения перемирия и выхода войск из пределов Турции.
В середине сентября 1878 года пластуны вернулись на Кубань, а уже через четыре дня были распущены на льготу.
Еремей Арнаутов и ещё два его односельчанина возвращались домой.
- Ну, не стыдно отцу с дедом показаться будет! – косился Ерёма на новенький Георгиевский крест на груди. Война уж дуже короткая была. Ништо, вдругоряд ещё заслужу!
До следующей войны оставалось двадцать шесть мирных лет.