У соседа по нашему двухквартирному дому были две дочери. Может быть, я ошибаюсь, но верится мне, что любой мужчина мечтает о продолжателе рода, о том, что бы у него был сын. В известной пословице говорится о доме, дереве и сыне. О дочерях в пословице ни слова. С дочерями нашему соседу было, наверняка, комфортно в кругу семьи, но в поездки за ягодами он предпочитал брать меня. Всё то время, время моего взросления, подросткового стремления к, пусть не большим, но, путешествиям запомнилось и вкусом созревших ягод, и ароматом терпкого чая из котелка.
Как правило, дядя Афоня, так звали нашего соседа, приходил к нам и спрашивал у моих родителей разрешения на поездку со мной за голубицей. Он всегда брал отпуск в то время, когда ягодный сезон был в разгаре. Именно голубичные места были ему знакомы, именно с ним я привозил домой ягод столько, что их хватало и для варения на зиму, и для живого домашнего йогурта на каждый день. Иной раз с нами ехал кто-нибудь ещё из моих или дяди Афони родственников. Но так было не всегда. Мы брали с собой немного провизии для лесного обеда: помидор и огурцов с теплицы, которая у нас была одна на две семьи, хлеба, байхового чёрного чая, да молока. Для удобства перевозки ягод мы всегда использовали горбовик. (Горбовик – ящик из тонкой нержавейки или фанеры с лямками как у рюкзака, с небольшой крышкой, в которую засыпают ягоду. Как правило, в горбовик помещается полтора-два ведра ягод). Обязательный инструмент для быстрого сбора плодов – совок. Без него ни как не обойтись. Вот и всё – утром в половине восьмого выезжаем….
А утро ясное, солнышко летнее, настроение привольное. Сегодня я еду за Нарын по ягоды, а впереди ещё кусочек летних каникул и целая жизнь. Целая жизнь, которая начинается за поворотом из подросткового состояния в пору мужания и далее, по прямой, в сторону заката.
По трассе, соединяющей город Улан-Удэ с Кижингой, мы едем быстро, насколько позволяет чудо советского мотопрома – мотоцикл с коляской “Урал”. Восседая на заднем сиденье громоздкой шумной машины, чувствуешь себя первопроходцем-исследователем таинственных земель. Как только впереди появились строения бурятского улуса Нарын, съезжаем с трассы на просёлочную дорогу, в лес. Теперь по кочкам и ухабам дорожка, петляя меж то сочных полян, то тяжёлых лиственниц и сосен, трясёмся мы вглубь таинственных урочищ, где возникнув однажды из-под земли, живёт своей жизнью ручей Голубичный. Какие-то ответвления от дороги уходят то вправо, то влево. Они зазывают: «По мне, по мне…». Как тут не ошибиться, выбрать ту, что приведёт к ягодному месту, а не в царство Бесплотных скитаний, где за каждым пнём – мох, за каждым деревом – тень, в каждом кусте – бурхан, в каждом звуке – леший…
Лишь одна, заветная дорога приведёт туда, где под деревом в тенёчке мы заглушим мотоцикл, и, расправив чресла, отряхнув пыль с ног, достанем весь скарб путешественника-однодневки из багажника. Как бы не было жарко в эту пору года, здесь, среди вечнозелёных высоченных хвойных деревьев прохлада. Скинув верхнюю одежду, оставив всё на месте стоянки, мы тут же уходим вглубь леса. Вначале под ногами редкая поросль травки изрядно засыпанная шиглом. В сотне метрах от стоянки начинается мшистая, влажная, укутывающая ноги в кирзовых сапогах по щиколотки, сочная зелень. Где-то рядом протекает ручей. Этот мох, эта влага от него. Здесь же и заросли кустов голубицы. Они высоки, по грудь мне, подростку, раскидисты, почти обнажены. Редкие сочные тёмно-зелёные листики не могут прикрыть наготу тонких веток кустарника. И сочные ягоды, налитые влагой и защищённые от солнца тенью деревьев просятся в рот. Вначале, как всегда, горсть за горстью в себя, чтобы испытать то чувство наслаждения от природного дара. Уже после этого начинаешь совком загребать ягоды, дуя в совок, чтобы очисть их тут же от попавших листочков. Вот уже дно ведра закрыто спелыми тёмно-синими плодами. Почему ягоду называют голубицей мне не понятно. Я б назвал эту ягоду - синькой. Рот от чрезмерной дегустации во время сбора оной становится синим. Йогурт, который сделает мой отец из свежей ягоды, тоже будет синим. Закроешь глаза, засыпая, а в них, где-то внутри тебя тёмно-синие шарики и бусинки.
- Сколько у тебя? – это дядя Афоня, возникнув где-то рядом, спрашивает об успехах.
- Половина ведра, - отвечаю.
- Через полчаса на обед.
Небольшой костёр распространяет ароматный дымок. В котелке водица с ручья. Вот-вот закипит. Пока трапеза, слово за слово…. О чём были беседы подростка с взрослым мужиком, я и не помню. Весь припас уминается быстренько. Как только закипает вода, заливаем молоко. Ещё чуток времени – вот и молочко шевелится в котелке. Туда пара-тройка шепоток байхового чая, и, сняв уже котелок с огня, даём ему времени настояться. Порой мне кажется, что сбор ягод – это второстепенное, а главное – вот этот час-полтора возле импровизированного стола на траве в тенёчке от сибирских лиственниц да сосен. Главный здесь – котелок с чаем. И не беда, что чай в ту пору был иногда только прессованный с веточками, брикет которого приходилось ломать, а то и рубить на кусочки топориком. Вокруг него, ароматного от того, что упало в него несколько каких-то былинок, принесённых ветром, да мелкой мошки, ароматного от того, что вода такая может быть только у ручья за Нарыном, солнце такое может быть только в Бурятии. И счастье возникало запредельное, что ты обладаешь всем этим, и это всё, что тебя окружает в эту минуту, обладает тобой. И вот этот чай, настоянный на всём великолепии сказочного леса, который стал остывать и подёрнулся легкой бронзовой пенкой, дядя Афоня разливает по большим кружкам. И сидим мы, вкушая его ещё долго и долго, пока не заканчивается моё детство и жизнь моего соседа – дяди Афони....