14.Ласточкино гнездо.
Отшумевшее лето 1962 года уходило тихо, унося с собой нечеловеческую суету, привносимую курортниками. Туристы выбирали Архипо-Осиповку за её неисхоженные горные тропы и глубокое море, рабочие – за дешевизну местных чебуреков и разливное вино из подвалов Анапы и Абрау-Дюрсо, студенты – за возможность беспрепятственно поставить брезентовую палатку на берегу и развести костёр.
Словно потревоженный муравейник, поселок переживал нашествие лета, создавая эдакий «человейник»…
И, как нас не убеждали, что самое главное назначение нашего поселка – это оздоровление отдыхающих, все равно, нам, местным, было трудно привыкнуть к их манере бродить полураздетыми в самом центре поселка, к длиннющим очередям в магазинах, к переполненным пляжам и к постоянному визгу детворы с берега моря.
Недавно появившиеся на берегу базы отдыха каждый вечер устраивали танцы, оглашая окрестности медленными танго, отчего плачущий саксофон в танго «Серебряная гитара» из кемпинга пытался перекричать гавайскую гитару «Албанского танго» турбазы.
Мои детские нервы тогда еще позволяли засыпать на моём жарком чердаке под эту какофонию, но с тех пор я совершенно не переношу громкой музыки.
Кроме, разве что, «Серебряной гитары» и «Бесаме мучо» в хорошем исполнении…
Стаи птиц, как всегда, суетящиеся перед перелётом через бескрайнее море, кормились, непрерывно перекликались.
А море, которое всегда виднелось из распахнутых окон дома, все чаще меняло цвет от молочно-салатного у берега через иссиня-черное до бирюзового на горизонте, всё обильнее покрываясь белой пеной и волнуясь.
Курортники разъехались, оставляя пепелища костров, вытоптанные лужайки, затихшие домики баз и тоскливо молчаливую мокрую танцплощадку. От этого было немного грустно, а без новых друзей, к которым мы привязались, было непривычно одиноко.
Мы с сестрой сначала долго бродили по опустевшим комнатам, вспоминая их постояльцев, обживая заново свое отчуждённое жилище, от которого мы за лето уже отвыкли, и пытались снова принять его к себе.
Мы перекладывали на этажерку убранные на лето книжки, раскладывали новые тетрадки, вынимая ручки и подтачивали карандаши, вживаясь в новый, школьный этап жизни.
Маме, наконец, удалось скопить денег для семейных трат, и она была довольна прошедшим летом.
Уже были разложены новые пахучие учебники в портфели, и обнаруживалось, что прошлогодние туфли стали малы, а подступающее счастье близкой школы было рядом. Новые туфельки пахли, а новая форма висела на плечиках – мы считали до школы дни и,
счастливые, наконец, пошли в свои классы.
Наступившая осень была стремительной.
Ласточки в сентябре собирались огромными стаями перед великим перелетом через море, сосредоточенно кружились, отчаянно шумели. Так было ежегодно.
Им предстояло зимовать в далекой Африке, и они торопились лишний раз «поставить на крыло» последний выводок, подкормиться жирными сероглазыми мухами и научиться беспрекословно слушать и исполнять команду своих вожаков.
Внезапный холод обрушился неожиданно – с пронизывающего ураганного ветра.
Прорвавшийся северный ветер «норд-ост» принёс снег и стал заметать улицы и дома, набиваясь в сараи и кроличьи клетки. Такого не было никогда…
Ласточки огромными стаями забивались на чердаки, под стрехи крыш, влетали в комнаты, садились на подоконники и там погибали от ужаса и голода.
Они не боялись наших рук, ослабевшие и обреченные, и я запомнила странное ощущение неприятия происходящего, когда неуловимая птица, которой можно было любоваться лишь издали, тихо лежала у тебя на руке, бессильно свесив клюв, недавно полный щебетания.
Ласточки были даже в будке у собаки Мальчика, и он, зажмурив глаза и прижав уши, терпеливо лежал на ледяном ветру, не смея выгнать несчастных птиц.
А вслед за снегом и невиданными заносами – ударил нешуточный мороз.
Ласточки погибали сотнями, тысячами…
Вот когда мы, дети, вдоволь наплакались над их братскими могилками…
Что там Дюймовочка, выходившая одну-единственную ласточку!..
Я грела их своим дыханием, поила изо рта, ловила последних осенних мух, давала им клятвы любви – лишь бы только они ожили!
Но… весной с чердаков родители выгребали лопатами их тоненькие косточки и потускневшие черные перышки, складывали это в ржавые вёдра и выносили прочь.
Гнездо милых щебетуний под моим чердачным окошком несколько лет пустовало.
В Ростове-на-Дону, где я живу сейчас, ласточек мало и у них короткие хвостики.
У моих соседей ласточки свили гнездо под крышей дома, прямо над входной дверью, и несколько лет прилетали в него. Однажды, соседи решили пристроить веранду, закрыв, таким образом, ласточкино гнездо крышей.
Наступила весна.
Узнают ли ласточки теперь своё гнездо?
Соседи день и ночь держали двери нараспашку.
Они очень волновались, со дня на день ожидая их прилёта.
Я перестала к ним приходить от волнения.
Чудо, но прилетевшие ласточки отыскали и заняли своё законное гнездо, и теперь вся человеческая семья до их отлета не имела права закрыть дверей веранды.
Хозяйка каждый день терпеливо сметала с порога мусор и пух, выбрасываемый птицами из гнезда, и очень гордилась тем, что у них живут ласточки.
Я тоже горжусь тем, что у моих соседей живут ласточки.
И я рада, что у меня их нет.
Второго раза я бы не пережила.
Это точно.