За долгим месяцем в году,
Куда пустынный ветер дул,
Не в Миассе, не в Тбилиси
И поселился сандаль.
Поселился во дворе-опушке на окраине леса.
А вокруг лишь сапога живут.
Кто в норах, кто в дырах, а кто и в дупле.
Жили себе не попросту, жили во благо.
Лишь дождь проморосит — так сапога уж мокнут по чем зря.
Собирались тогда они у местного болота,
да речь ручьем разливали — кто старший, кто младший слово молвят:
— Нам сапогам резинку топором, да намазаться б чем, а зато сандаля шагают почем батон — не гоже!
А сандаль весь деловой ходит, нос задрал, губой говно месит.
Как завоют ветра северные месяцами напролет — так сапога вновь
к болоту тянутся — засор пылью надуло.
И полилась речь рекой у них полноводной по полям болотным:
— Мол вон как нам сапогам туго живется на свету белом, а сандаля-то вон,
лежат на печи, да грызут куличи!
А сандаля ходят себе важнее знахаря, да все нос кверху тянут.
Как придут морозы лютые, аж трещит мороз по закоулочкам — телега об телегу на дороге бьется.
Вновь сапога уж болотятся да мочой греются, да молву вату катают:
— Мол вон как нам нынче, сапогам в мороза подошву примораживает, а сандаля-то вон — по шелкам, по пескам нежутся!
А сандаля стороной обходят, меж сапогов идут, в носу ковыряются.
Осерчали сапога тогда,
взяли хомут, да за губу сандаля к дереву.
От****или не по добру не по здорову.
Да разошлись счастливые.