Письмо

Юлия Бауэнс
               
 
 « Дорогой, милый мой человечек! 
    Тебя еще нет, а я уже знаю тебя. Как давно я жду тебя... Годы!... Всю жизнь!... Жду я то мгновение, когда своим сердцем почувствую робкие удары твоего сердечка, когда впервые коснусь тебя через себя, когда ты станешь мной, а я - тобой. И благословенен будет тот час, когда я впервые взгляну в твои глаза и увижу твою улыбку. И я подарю тебе всю ту нежность, что собрала и храню в себе. Я отдам тебе все то, что я нажила, все, чему научилась. 
       Пусть я не всегда была доброй и честной. Но ты будешь. Ты станешь тем, кем я не стала. Ты изменишь меня, ты откроешь для меня новые границы мира. Ты покажешь мне то, что было сокрыто. Я стану твоим компасом жизни, а ты научишь меня жить. 
     Позавчера я шла по Воздвиженке, моей родной, доброй Воздвиженке.  И вдруг что-то изменилось. Вот так, враз. Весь мир изменился, все вокруг расцвело. Запахи вокруг стали глубокими, краски яркими. Дышала и не могла надышаться; хватала этот бесконечный воздух полной грудью. Я даже и не знала, что в легких есть столько места.  И люди все будто стали близкими. Я словно чувствую их всех, их беды, проблемы, радости. И каждый характер смогу принять. Будто я их всех могу понять и простить. Всю меня вдруг покрыла золотая пудра, заполнила гармония. Это появился ты. Ласковый, нежный, родной. И я знала, что ты будешь, даже если тебя пока нет.
     И Москва, вся она, столица, мне вновь полюбилась. И так, как никогда раньше. Манила меня своими улочками, полными поэзии и музыки. Она показалась мне большой, необъятной, и мне не хотелось ее оставлять вот так, будто не повидав вдоволь. Я думала, сейчас пройти бы ее всю пешком, всю узнать, понять ее, наконец, открыть тайны. Пройтись бы медленно и певуче по широким камням Красной площади, остановиться бы посреди и кружиться, наслаждаясь слиянием эпох. Здесь все времена сошлись разом. Здесь история смешалась в насмешливом игривом узоре куполков, в холодной тишине Мавзолея, в окошках ненужных бойниц и дешевых матрешках. И весь этот изящный, упорядоченный, временной беспорядок упакован Садовым Кольцом и перевязан красной лентой Кремля. 
    А потом, со вскруженной от этих чудес головой, тронутой звонким пением курантов, вплыть бы в Александровский сад, где кони, русалки и все персонажи, с детства знакомые, купаются в прохладной воде и солнечном свете, и где стеклянные сферы Охотного ряда так и манят спуститься в подземную прохладу. 
    А оттуда бы по тихим улочкам, да к Большому. Да разве ж они теперь тихие... Теперь Москва другая, теперь в ней нет покоя, теперь в ней суета. 
    Когда я была ребенком, мне Москва казалась сказкой. Она пахла цирком, ВДНХ и сливочным мороженым в вафельном стаканчике. Она и теперь сказка. И я расскажу ее тебе,  открывая каждую из ее глав. Все здесь пропитано волшебством. Галереи, музеи, театры. Не перечислить всех мест, где скрыты здесь счастья и трагедии, где творились шедевры. Не сосчитать домов, родивших гениев. Сколько мостовых, проездов, что чувствовали ступни великих мастеров искусства. А теперь хожу я. И ты пройдешь со мной. 
    Я свернула тогда в тихую улочку, на Покровку, где стоит моя школа. Я прислонилась к прохладной ее старой стене и стала слушать музыку, что вылетает из каждого окна ее. А потом прошлась по ее белокаменным лестницам, держась за узорчатые чугунные перила, остановилась у концертного зала и слушала. Кто-то играл Посмертный Ноктюрн Шопена. Инструмент плакал, и мне захотелось, но не получилось. Кажется, я больше не могу плакать. Кажется, все слезы мои остались в темном ночном Амстердаме в моей маленькой квартирке под зеленой крышей.
    Как я люблю ее теперь и как ненавидела раньше! Все в ней казалось чужим, страшным. Как странно в ней всегда пахло. Этот старинно-бисквитный запах, что я никак не могла выветрить. Бывало, открою окошко, которое на канал выходило. Подожду. Потом закрою и уйду. Как было грустно, вернувшись, обнаружить его снова. Будто, он жил там, а я ему не нравилась. Зато нравилась всем остальным. Они все были обходительными. Некоторые жалели меня : вот дескать, бедная, и выбора-то у нее нет. И я читала это в их глазах, и мне становилось грустно. Другие смотрели с высоты, оценивающе, будто на предмет. А были и те, кто не думал вовсе. Такие лишь получают, без чувств, без идей, без впечатлений. Получают все, что  могут, все, что им предназначено и все, что случайно попадается на их пути. И в такие вечера мне становилось особенно пусто, особенно ненавистен был этот странный город - старый, влажный, ветреный. Город, в который я приехала в поиске счастья и любви, а получила лишь красные фонари, отраженные в черной воде Северной Венеции.
     Но я любила каналы, любила их изгибы. Иногда выйдешь днем из квартирки, и бредешь куда-то по переплетениям узких улочек с неровными разноцветными домами. Бывает забредешь вглубь, а там невзрачный ресторанчик, миленький, с кривой лесенкой и самым лучшим теплым кофе с молоком. А он всегда лучший, когда так живешь.
     А иногда бывает, дойдешь до широкой реки, что течет на окраине города, и дышишь этим странным слишком влажным воздухом. В груди сыро и неприятно. Но все же стоишь, продуваемая ветром, и смотришь на простор, оживленный дневным часто тусклым светом.
    Я любила день, вечеров опасалась, а ночей боялась. Вечера там освещены красным и зеленым светом. Они шумные, дерзкие. Есть в них вечная тайна. Та тайна, что скрывается за закрытыми шторами. И все, что происходит до их закрытия, манит и поражает своей некоторой элегантностью. Это гибкое прекрасное разнообразие отражается в плывущих по каналу белых, словно мраморных лебедях, придающих этому месту обманчивую чистоту. И я заглянула за шторы, открыла мир за занавесом, где нет оваций, где пусто и холодно. Но привыкаешь. Привыкаешь... Закрываешь глаза и стараешься забыть.
      Выбор есть всегда. И даже, когда его нет, его можно создать, сотворить, словно произведение на холсте. Я раскрасила свой выбор красным цветом и утешала себя тем, что выбора у меня не было. И в этом безысходном личном страдании мне становилось легче и проще.
     Я помню, как мне было душно, как страшными темными ночами меня сотрясала дрожь. И тогда я садилась на раму открытого окна и думала. Думала о родной березовой роще. В мечтах ступала на мягкий лесной ковер. То нежным, звонким голоском защебечет птичка,
то застрекочет кто-то в траве. Я думала о музыке, вспоминала старые ноты и играла на оконном стекле, чтобы не забыть когда-то вышколенные пассажи. Иногда я думала о тебе, и ты спасал меня там, где, мне казалось, я вступала в безграничную тьму.
    Ты, именно ты, привел меня в галереи и музеи, которые я обошла десятки раз. Я нашла себя в Ван Гоге и, часами смотря в глубь его картин, я менялась. Он был родным, он стал отцом, которого у меня не было. С ним я познавала мир, с ним поняла смысл безумия, с ним нашла выход из него. Он стал моим проводником в тот мир, который я искала, мир, который заставлял меня ночами стучать холодными пальцами по оконному стеклу. Он написал каждую мою сонату и всю мою жизненную симфонию.
    Мой родной, мое нежное создание, разве могла я подумать тогда, в темной мансардной квартирке, что в один день я проснусь другой : сильной, новой, залитой солнечным светом и наполненной теплом. И все, что было до этого светлого дня, покажется мне страшным сном, далеким и чужим.
     Один мудрый человек как-то сказал мне, что каждый человек проходит двенадцать ипостасей. Добраться до вершины сможет лишь тот, кто пал на дно. Со дна видно весь путь, стоит лишь поднять голову. Сделать первый шаг к свободе, понять, что она возможна для каждого – есть первая ипостась. Этот шаг и есть тот рычаг, что запускает весь сложный механизм доброты судьбы. Почуяв этот шаг, судьба внезапно просыпается, окутывает всю твою жизнь теплотой правильного выбора и направляет, помогает. Жизненные шаги становятся легкими, летящими. Тогда, не теряя нити, на легком крещендо проходишь ты вторую ипостась, развивая свое тело, делая его гибким, стойким, принимая его, избавляясь от его оков - на третьей. И войдя на четвертую с очищенной, словно белый лист бумаги, душой в светлом телесном доме, наконец, ты сможешь творить, говорил он, рисовать то, что заблагорассудится на своей душе, расписывая ее узорами, украшая контрастами. На пятой - ты сможешь творить для других, ты будешь отдавать, ты станешь элементом искусства, кистью самой природы. И лишь когда отдашь все, тебя, словно химический сосуд, заполняемый продуктами щелочной реакции, заполнит гармония. Закрыв на секунду глаза, ты проснешься в одной лишь точке, где сошлись все миры и все пути человеческие. Ты встанешь на ступень шестой ипостаси.
    Ты, мой милый, ласковый, близкий, ты - моя седьмая ипостась, продукт моей долгой духовной реакции. И вместе мы доберемся до вершины, вместе познаем свободу, вместе почувствуем и сотворим истину и любовь.
     Тебя одного я ждала, тебя одного узнаю, тебя одного буду любить вечно ! 
          
                Твоя Мама."