…Луны стало две, потом – четыре, и вот уже и не ночные светила это вовсе, а блестящие костяные шары катятся по зеленому сукну большого стола и звучно цокают, сталкиваясь друг с другом. Над столом склонился силуэт мужчины. В его руках длинная палка, которой он короткими стремительными ударами и подталкивал шары. Увиденное было в диковинку Настасье, и она подошла поближе.
- А вы не играете? – безо всяких эмоций поинтересовался у нее мужчина, выпрямившись во весь свой немалый рост. Настасья в ответ отрицательно покачала головой, бросая заинтересованный взгляд на игрока. Голос его девушке показался знакомым, хотя она могла поклясться, что никогда с ним раньше не встречалась. Еще бы, такое бледное лицо в сочетании с тонкими, ярко-алыми губами забыть невозможно. Мужчина откинул со лба длинную прядь черных, как смоль, волос и вновь склонился над столом. Настасья отметила, что бьет он только по единственному красному шару, который, ударяясь в остальные белые, отправлял их в выемки по углам стола. Принцип игры стал понятен, но не ее смысл.
- Мне кажется, что из вас получился бы отличный игрок, - заметил мужчина, не отрывая взгляда от конца палки. Резкий удар и очередной белый шар исчезает в углу стола.
- Боюсь, что эта игра не доставит мне должного удовольствия, - безразлично ответила Настасья, мимоходом отмечая, какие рельефные мускулы играют под рубашкой незнакомца. – Глупо тратить время на бессмысленное катание шаров.
Мужчина заинтересованно посмотрел на девушку. Глаза его были необычно темные, почти черные, но взгляд завораживал. Настасья почувствовала, как вспыхнуло ее лицо под этим взглядом. Мужчина протянул ей руку и она, не в силах противиться его взгляду, подошла к нему вплотную. Каким-то совершенно неуловимым движением он скользнул за спину Настасьи и оказался прижатым к ее спине. Его руки легли поверх Настасьиных, в которых оказалась палка. Теперь игроком была она, незнакомец лишь руководил ее движениями.
- Все события в мире кажутся бессмысленными до тех пор, пока не становится понятным, каким законам, каким правилам они подчиняются, - губы незнакомца скользнули по шее Настасьи, немного задержались на ключице, а после страстный поцелуй обжег ее плечо. Настасья застонала, и тело мужчины еще теснее прижалось к ней. Оно был горячим, словно незнакомец находился во власти лихорадки. – Забить шар в лузу – слишком простое задание, оно мне приелось еще много веков назад. Но если использовать дополнительный шар, то игра становится намного увлекательнее. Вот так нужно держать кий, вот так бить по битку, красному шару, чтобы он отправил прицельный шар в лузу.
Дыхание его обжигало, и Настасья, млея от удовольствия, совершенно не обращала внимания на то, что происходит на зеленом сукне.
- Неужели не убедил? – прошептал ей на ухо незнакомец и легонько укусил за мочку. – Тогда, может быть, это придаст Вам немного азарта?
Незнакомец резко отстранился от Настасьи и она, не удержавшись, упала грудью на стол. Из шести луз одновременно вырвались языки пламени. Перед самым лицом Настасьи белые шары стали прозрачными и словно наполненными изнутри густым туманом. В их недрах различались перекошенные страданиями человеческие лица. Мужчины и женщины раскрыли рты в безмолвном крике. «Души!» - догадалась Настасья. Она обернулась к мужчине и от ужаса чуть не потеряла сознание. Перед ней стоял самый ужасный демон, какого только можно было себе представить: красная кожа в шипах, длинные острые рога, бычьи ноздри, из которых вился тонкими струйками дым. Вместо кия демон сжимал в когтистых лапах трезубец, которым он легко посылал шары с душами в языки пламени. Взгляд Настасьи отыскал красный шар, но рассмотреть того, кто играл на стороне темных сил, она не успела: демон накрыл шар покрытой чешуйками лапой.
- Только, если будешь играть по моим правилам! – зарычал он, направляя в ее сторону трезубец.
- Я придумала для этой игры свои правила, - вызывающе выкрикнула Настасья, и у самого края горящей лузы перехватила прозрачный шар, в котором билась испуганная женщина.
- Смотри, не обожгись! – захохотал демон, и в ее лицо пахнуло нестерпимым жаром.
Настасья открыла глаза. Несколько секунд ей понадобилось, чтобы прийти в себя после кошмара. Лицо девушки пекло, как после солнечного ожога, к тому же, в комнате все еще пахло дымом, что заставило Настасью задуматься – а действительно ли это был только сон?
Она подошла к окну и распахнула его пошире. Коже стало немного легче от прохладного ночного воздуха. Судя по тому, что во многих домах все еще горел свет, а по улице редкие прохожие совершали вечерний моцион, было еще не очень поздно. «Как странно, - думала Настасья. – Проспала я совсем недолго, а сон приснился такой…насыщенный на события. Что он может означать?». Если понимать его буквально, то Настасье предстоит спасать человеческие души. Девушка скривилась – очень уж от этой формулировки веяло церковным ладаном. Мысли Настасьи были грубо прерваны грохотом колес. По мостовой во весь опор пронесся экипаж. «Должно быть, напился, вот теперь и лихачит», - проводила она осуждающим взглядом коляску. За спиной Настасьи в замочной скважине звякнул ключ. Ни малейшего беспокойства ведьма по этому поводу не испытывала: она уже знала кто это, и с какой целью явился. Нужно из этого визита и для себя извлечь пользу, и наглеца проучить, чтобы впредь не шастал по ночам к молоденьким девушкам без особого приглашения. Настасья быстро легла в постель, притворившись спящей. Сквозь опущенные ресницы она наблюдала, как дверь приоткрылась, и в образовавшемся проеме показался Фрол Емельянович собственной персоной. «Эх, надо было свечу запалить», - с досадой подумала Настасья, глядя на приближающегося учителя.
- Что вы здесь делаете? – она судорожно натянула одеяло на грудь. Учитель никак не мог поверить, что его появление не вызвало бурю восторга со стороны этой необычной, но крайне соблазнительной девицы. Он попытался стянуть одеяло с девушки, за что и получил сильный удар кулаком в лицо. С горестным воплем Фрол Емельянович схватился за разбитый нос и предпринял попытку к бегству, но халат подвел своего хозяина. Запутавшись, учитель рухнул на пол, по пути хорошо приложившись о дверной косяк.
- Вон из моей комнаты! – закричала Настасья, изо всех сил пнув несчастного под зад и шустро облачаясь в ночную сорочку. Подхватив полы халата и при этом обнажив голые волосатые ноги, под зловещее улюлюканье преследующей его до коридора Настасьи, Фрол Емельянович ударился в постыдное бегство, на ходу бормоча какие-то извинения. Глядя ему вслед, Настасья от души расхохоталась, столь комичен был вид несостоявшегося героя-любовника.
- Что случилось? – в дверях соседней комнаты появился обеспокоенный Трофим Яковлевич. Вид «названного братца» в ночной рубахе, колпаке и неизменных очках развеселил Настасью еще больше. Она буквально задыхалась от смеха.
- Настасья, с тобой все в порядке? – встревожился Трофим, но девушка только замахала на него руками, не в силах остановиться.
- Да у тебя истерика! Сейчас я помогу тебе, - он скрылся в своей комнате, а когда вернулся, в руках у него был стакан с водой.
- Выпьешь или вылить тебе это на голову? – участливо поинтересовался Трофим.
- Лучше выпью, - несколько глотков прохладной воды успокоили девушку. На шум выглянули из своих комнат Степанида Игнатьевна, Валентина и Александр. Всех их мучил один и тот же вопрос – откуда столько шума в столь поздний час?
- Ничего страшного, - поспешила их успокоить Настасья. – Просто ко мне явилось-таки ваше приведение и я, в испуге, швырнула в него книгой. Призрак рассеялся, и я теперь жалею, что не успела его как следует рассмотреть.
Это новость привела домочадцев в волнение. Василевская бросилась к племяннику и горячо стала ему что-то шептать.
- Уверяю вас! – взволнованно начал Александр, но, спохватившись, быстро оглянулся на Настасью с Трофимом и, пригласив кивком тетку в свою комнату, захлопнул за собой дверь. Вернулась к себе и Валентина.
- Неужели это привидение так тебя развеселило? – не поверил Трофим Яковлевич.
- Да не было никакого приведения, и быть не могло, - пожала плечами Настасья, готовая в любую секунду прыснуть от воспоминания о побеге учителя из ее апартамент. – Всего-навсего пришлось дать отпор одному нагловатому господину, но, боюсь, что слегка перестаралась и подпортила ему его смазливую внешность.
- Уж не Фрол ли Емельянович посмел? – догадался Трофим. – То-то он весь вечер глаз с тебя не спускал, ну я ему…
Он решительно закатал рукава и сжал крепкие кулаки.
- Сейчас мы с ним поговорим, как мужчина с мужчиной.
- Не стоит. Мне, конечно, лестно, что тебя так волнует честь твоей «сестры», но он свое получил с лихвой. К тому же, я не хочу лишних разговоров. Кажется, Василевские поверили в сказку о привидении, поэтому не будем их разочаровывать.
- Ну, если ты так считаешь…- Трофим и не пытался скрыть своего разочарования, похоже, что ему нравилось ввязываться в драки. – В таком случае – спокойной ночи!
- Спокойной ночи, - обольстительно улыбнулась ему Настасья и вернулась к себе в комнату. – Вот это ночка! И это только первые сутки, что же будет дальше?
Он изо всех сил стегал взмыленные бока обезумевшего от боли жеребца. Редкие вечерние прохожие в страхе шарахались от несущегося по булыжной мостовой экипажа. Они с удивлением смотрели на сумасшедшего, управляющего коляской. А как иначе можно назвать человека, который стоя подгонял и без того несущуюся во весь опор лошадь. Многие крестились ему вслед, предрекая скорый конец лихачу, но он ни на кого не обращал внимания. Он вообще ничего не видел перед собой. Перед глазами молодого человека стояло прекрасное, но такое жестокое лицо Елизаветы Мартыновой, дочери мануфактурщика Григория Мартынова: человека незнатного происхождения, но настолько богатого, что перед ним запросто открывались двери самых аристократичных салонов. И не просто раскрывались, а распахивались собственноручно их хозяевами, готовым на все, лишь бы этот денежный мешок почтил их своим присутствием. Две дочери Мартынова считались завидными невестами, что давало им право перебирать женихами. Но не только отцовские деньги делали их неотразимыми в глазах светского общества – обе девушки были весьма образованы и чудо как хороши. О старшей, ветреной и беззаботной Елизавете, думал сейчас черноволосый молодой человек в распахнутом фраке, из-под которого виден был белоснежный атласный жилет с золотой цепочкой от часов. Он явно испытывал судьбу на узких улочках этого провинциального городишка. Долго же она играла с ним, то приближая сладкими обещаниями, то отдаляя напускной холодностью. Но сегодня ее поведение перешло всяческие границы: целый вечер Лизи, как звали ее близкие друзья, упражнялась в остроумии, избрав его объектом своих, иногда не слишком тактичных, шуток. Он пребывал в бешенстве. Как она посмела, без роду, без племени, издеваться над ним? Да его предки с царями за одним столом сиживали, и осыпаемы их милостями были. И он с тех милостей живет, и детям его, и внукам вдосталь будет. А какая-то простолюдинка его перед его же друзьями позорить посмела! А ведь он, глупец, накануне в любви ей признался, на коленях стоячи. От терзавшей его злости он заскрипел зубами. Все, довольно! Нужно рвать все отношения с этим, возомнившим о себе не Бог весть что, семейством. Пусть другие себе лбы расшибают о каменное безразличие красотки, а он себе другую сыщет, почище!
Возле своего дома молодой человек так резко осадил коня, что тот стал на дыбы, чуть не опрокинув и себя, и экипаж с хозяином. Не придав ни малейшего значения случившемуся, мужчина взбежал на крыльцо и нетерпеливо застучал в дверь медным молотком. На стук выглянул заспанный пожилой слуга, которого он резко оттолкнул в сторону и, даже не взглянув в сторону упавшего старика, бросился в свою комнату. Взгляд его мгновенно отыскал совсем недавно приобретенный портрет Лизи, который он собирался преподнести на ее день ангела. Портрет был совершенен. В полумраке комнаты девушка казалась настоящей. Иллюзии была настолько сильной, что он даже вздрогнул, но тут же, стиснув зубы, отогнал от себя все мысли и чувства, оставив место только жгучей обиде. Сняв со стены канделябр с пылающей свечой, он подошел к мольберту. «Смеешься, дрянь!» - зло прошипел он, со злорадством рассматривая прекрасное лицо. – «Больше ты меня своим смехом не очаруешь!» Он поднес огонь к нижнему краю картины. Полотно долго не хотело загораться – краски не успели как положено просохнуть. Молодой человек бросился к шкатулке на каминной полке, в которой он бережно хранил записки от Лизи. Белоснежные, пахнущие духами, листочки полетели в камин и также были безжалостно сожжены. Когда он вернулся к портрету, тот уже перестал тлеть. На полу валялись обгоревшие куски холста, среди которых выделялся чудом уцелевший кусочек с улыбающимся лицом Лизи. Молодого человека словно окатило из ведра с ледяной водой. Что с ним такое происходит? Откуда эта, вовсе ему не свойственная, агрессия? Он поднял остаток портрета и бережно оттер его рукавом от копоти. Наваждение прошло и его мучило чувство раскаяния. Завтра же он закажет новый портрет и, не смотря ни на что, подарит его очаровательной и шаловливой Лизи. Пусть знает, что он настолько благороден, что на пустые колкости не обращает ни малейшего внимания.
Успокоившись, он лег спать, а на следующее утро их городок облетела страшная весть: старшая дочь Григория Мартынова угорела в постели. Люди, крестясь, шепотом рассказывали, что дело не обошлось без нечистого – девица сгорела, а вот голова осталась абсолютно неповрежденной; и перина, и подушка, и простыня, и, даже, ночная сорочка – все каким-то чудом уцелело, но от тела остался только обгоревший остов. Матушка девицы, как такую картину узрела, тут же умом и тронулась. Сестрица да служанка, что ее обнаружила, те целый день в истерике бились. Да и сам Григорий Федорович лет на двадцать сразу постарел: нагнал полон дом лекарей да священнослужителей, и требует от них объяснений такому чудовищному явлению. Но те только руками разводят, да на происки Сатаны пеняют. Странная смерть. Страшная. Хотя… далеко не единственная в череде странных и загадочных смертей знатных людей их города.
Утром Настасью разбудил настойчивый стук в дверь.
- Сколько можно спать? – вопрошал приглушенный голос Трофима Яковлевича. Настасья бросила быстрый взгляд на каминные часы в виде пьющего из лесного ручья оленя: было почти десять.
- Уже встаю! – Настасья соскочила с постели и стала проворно одеваться. Клетка Пурги была пуста, видимо, ворона обиделась не на шутку, но девушка не очень переживала по этому поводу: сколько бы Пурга не улетала от нее, но всегда возвращалась. Времени на прическу у девушки совсем не оставалось, и она просто собрала волосы в скромный пучок, закрепив его серебряным гребнем. В коридоре ее поджидал Повелитель Тьмы. Он нервно вышагивал взад-вперед и вид у него при этом был весьма взволнованным.
- С добрым утром, милый братец, - весело поздоровалась Настасья, и от этих слов у нее на душе стало так хорошо, словно Трофим действительно был ее старшим братом, какая-никакая, а семья.
- Не знаю насколько доброе, но полное сюрпризов – это точно, - он схватил Настасью за руку и потянул в сторону лестницы. – Осторожно на ступеньках! Смотри под ноги, а то, Фрол Емельянович не посмотрел и всю физиономию себе расписал «под хохлому».
Заметив недоуменный взгляд девушки, Трофим пояснил:
- Это он так всем объясняет свой прямо-таки неприличный вид. Мол, услышал ночью подозрительный шум внизу, пошел посмотреть, в чем дело, да и оступился на лестнице. Сейчас на него без слез смотреть невозможно: Валентина над ним все утро охала да ахала. Знатно ты его, голубушка, отделала.
- Сам виноват, - без тени раскаяния заметила Настасья. – Еще раз полезет – порчу на него наведу.
- А осмелишься? – хитро прищурился Трофим и посторонился, пропуская девушку в столовую.
- Один раз осмелилась и второй смогу, - гордо задрала нос Настасья, проплывая мимо него. – Хотя, тот случай посерьезнее был.
В столовой кроме них никого больше не было. На столе, под белой салфеткой, для Настасьи был оставлен завтрак.
- А где все? – удивилась Настасья, присаживаясь на стул красного дерева в стиле Людовика XVI, и с любопытством заглядывая под салфетку. – Ни хозяев, ни слуг не видать. Куда все подевались?
- Ты ешь побыстрее, а я тебе все расскажу, - Трофим устроился напротив и стал рассеянно катать шарики из хлебного мякиша. – Только представь себе: сидим мы все здесь тихо-мирно, обсуждаем привидение и славное падение Фрола Емельяновича, как вдруг вбегает Стешка – прислуга, стало быть, ихняя. Вид у нее еще тот: глаза навыкате, губы белые, руки трясутся. «Елизавета Григорьевна, - кричит, - угорела!». Ну, Валентина в обморок – хлоп, у Степаниды Игнатьевны тоже с сердцем что-то сделалось, а Стешка – зараза эдакая, нет, чтоб прочувствовать ситуацию, так продолжает орать: «Сгорела вся, одна голова только и осталась!» Тут такое началось! Все кричат, суетятся, а ни Вальке, ни мамаше ее толком помочь и не могут. Пришлось все взять на себя: девицу в ее комнату под присмотр Фрола, Степаниду Игнатьевну на диван усадил, солями ее английскими еле в чувства привел, а тут еще у Машки запоздалая истерика. Один Сашка кое-как пояснить смог, что Елизавета Григорьевна – это близкая подруга Валентины, дочка какого-то жутко богатого ни то купца, ни то промышленника, кто их сейчас разберет. Впрочем, это не важно, главное, что здоровая, красивая девка, которой только жить да жить, каким-то совершенно загадочным образом сгорела в собственной постели. Лично мне это представляется абсолютно невозможным. Как это: голова цела, а тело в груду пепла превратилось? Да и пожара как такового, со слов Стешки, не было. Сдается мне, что темнота необразованная что-то путает. Но, как бы там ни было, а подробности мы скоро узнаем. Кроме Валентина и Фрола, все туда отправились.
Настасья отодвинула от себя тарелку, от услышанного аппетит пропал.
- Какая трагедия! – тяжело вздохнула она.
- Какая сенсация! – перебил ее Трофим, источая энтузиазм. – Ты только представь, какую статью из этого можно состряпать! За всю историю России случаев самовозгорания было зафиксировано лишь семнадцать. Человек полностью сгорал за считанные минуты, причем окружающие его предметы, а иногда даже одежда оставались неповрежденными. По-моему, Настасья, - это по твоей, колдовской части.
- Ничего подобного не слышала, - она хмуро посмотрела на Трофима, его эмоциональный подъем показался ей в данном случае неуместным. – Но, я сейчас посмотрю Книгу, может быть, что-то, да и найдется.
- Черную Книгу? – глаза Трофима широко распахнулись, в голосе проскользнули благоговейные нотки. – Ты говоришь о Черной Книге ведьм? А мне можно…
- Даже не думай об этом, - резко осадила его девушка. – Всякий смертный прикоснувшись к ней, обрекает себя на вечное проклятие.
Трофим разочаровано почесал макушку.
- Очень жаль. Хотя ты и не первая, кто мне так отвечает, я все-таки надеялся…
-…что это пустые слова, - закончила за него Настасья. – Но, это правда. Некоторые вещи настолько опасны, что их необходимо надежно защищать заклятиями. Если бы ведьмы не придерживались этого закона, мир давно бы был повергнут в хаос.
- Ну, хорошо, уговорила, - сдался Трофим Яковлевич. – Только обещай, что если тебе удастся найти что-либо по интересующему меня вопросу, ты обязательно поставишь меня в известность. Хотя бы в общих чертах. Не забывай, что в этом и заключается твоя работа – консультировать меня.
Настасья клятвенно пообещала и, оставив Трофима ждать возвращения Василевских, поднялась в свою комнату.
- А, вернулась! – обрадовалась девушка, сидящей на клетке Пурге. – Держи, гуляка!
Она высыпала перед вороной хлебных шариков, накатанных Трофимом, и налила в стакан воды из графина.
- Хлеб и вода, - грустно констатировала ворона, косясь на «угощение».
- Извини, - пожала плечами Настасья. – Была еще гречка, но я знаю, что ты ее терпеть не можешь.
- Не терплю, - согласилась ворона и за минуту склевала весь хлеб, после чего, тяжело переваливаясь, пробралась в клетку. – Буду отдыхать. Укрой.
- Не так быстро, - Настасья пододвинула свой стул поближе к столу, на котором стояла клетка Пурги. – Тебя всю ночь не было, что-нибудь интересное узнала?
- Проклятый город! Много свежих могил! Неприкаянные души плачут!
- И ты так спокойно об этом сообщаешь?! – возмутилась Настасья. – А если бы я не поинтересовалась, то ты бы даже не рассказала?
- Кормить нужно вовремя, - нагло ответила птица. – Ты за меня отвечаешь!
- Хорошо, я исправлюсь, - пообещала Настасья, прекрасно понимая, что для счастья Пурге не так уж много и нужно. – Говорят, ночью девушка сгорела. Тебе про это что-нибудь известно?
Пурга, как человек, отрицательно покачала головой.
- Пожара не видела, но зло пронеслось над городом. Здешние птицы говорят, у них это в последнее время часто случается – проклятое место!
От усталости птица обмякла.
- Спасибо тебе. Отдыхай! – Настасья набросила на клетку шаль. На ум ей снова пришел ночной кошмар. К нему присоединились мысли о том, что за сутки пребывания в этом городе они столкнулись уже с двумя смертями. Еще и рассказ Пурги…Настасью не покидало ощущение, что она оказалась в неподходящее время в неподходящем месте. Бежала от одной опасности, а здесь, похоже, ее подстерегает другая, и еще не известно какая хуже.
- Ой, какие предчувствия у меня нехорошие, - произнесла она вслух. – Уезжать нам нужно отсюда, да поскорее.
Увы, уже к обеду «нехорошим предчувствиям» суждено было сбыться.
- Ах, душенька, - это такой ужас! – Степанида Игнатьевна, полулежа на ситцевой софе в библиотеке, в который раз поднесла к носу флакончик с солью. – Нас, конечно, не пустили. Дом был оцеплен, но мы слышали, как убивается Катя, мама бедняжки Лизы. А когда приехала труповозка, я думала, что непременно упаду в обморок, когда из дома вынесли на руках что-то завернутое в белое. Я абсолютно уверена, что это была голова.
- Вряд ли, - наконец и Александр сумел вставить свое слово, за что и был «награжден» убийственным взглядом со стороны тетки.
- Конечно же, это была голова. Я явственно видела локон черных волос, – гнула свое Василевская, - и пятно ярко-алой крови.
От возмущения Александр не нашелся даже, что сказать. Он крякнул что-то невразумительное и театрально закатил глаза.
- Маман, не стоит преувеличивать, - Мария повернулась к Настасье и Трофиму, обосновавшихся на кожаном диване недалеко от камина. – Никакой крови не было, да и волос тоже. Мало ли, что у них там было завернуто.
- По-твоему я вру? – Степанида Игнатьевна уже и забыла, что минуту назад была в предобморочном состоянии. – По-твоему, я лгунья? Спасибо тебе, доченька, воспитала на свою голову! Родную мать в таком обвинять!
Мария густо покраснела, но решила не сдаваться.
- Маменька, я ни в чем вас не обвиняю. Просто всем известно, что зрением вы в последние годы стали слабы.
- О, Боже! – простонала Василевская, драматично откинувшись на подушки софы. – Столько унижений за один день я не перенесу. Сначала она говорит, что я лгунья, а теперь обзывает старой, слепой, никчемной…
- Я ничего подобного не говорила! – Мария почти перешла на крик. Настасье неприятно было смотреть на эти семейные разборки, а вот Трофим, похоже, находил эту сцену весьма забавной.
- Ну, а вы, Александр, - обратился он к заскучавшему племяннику, не дав ему выпить уже поднесенную к губам рюмку коньяку. – Вы же мужчина, и должны были сохранить хладнокровие. Неужели вы не заметили ничего интересного? Каких-нибудь деталей, проливающих свет на это таинственное событие? Может быть, до вас донеслись обрывки разговоров, ведь в собравшейся толпе зевак наверняка обсуждали случившуюся трагедию.
Ямишко с сожалением посмотрел на коньяк, затем на докучливого Повелителя, и, одним глотком осушив рюмку, отрицательно покачал головой. Раздосадованный Трофим Яковлевич вскочил с дивана и начал в волнении ходить по библиотеке.
- Эх, если бы я пошел с вами, обязательно что-нибудь да разузнал, - он с укором посмотрел на любящую поспать Настасью. – Мы, репортеры, умеем собирать сведения…
Настасья его не слушала. Она, не отрываясь, смотрела на побледневшего Александра, который в очередной раз наполнил свою рюмку из хрустального графина. Молодой человек нервничал – это было заметно невооруженным взглядом, и с каждой минутой напряжение в нем все возрастало. Вряд ли на крепкого мужчину мог так повлиять неопределенный, скрытый под материей, предмет, приведший в ужас его тетушку. Нет… Причина здесь была иная. Время от времени взгляд Александра направлялся в сторону двери, через которую с места, где он сидел, был полностью виден вестибюль и часть лестницы, ведущей на второй этаж. Было похоже, что он кого-то поджидает. Незаметно для себя, Настасья и сама стала прислушиваться, не раздадутся ли удары молотка во входную дверь. Девушка уже десять раз пожалела, что выбрала столь неудачное место – спиной к двери, но пересаживаться уже было некуда.
- Такая молодая, - продолжала между тем сетовать Степанида Игнатьевна. – Отец в ней души не чаял. Уже и жениха подыскал подходящего: знатной семьи, состоятельного, да и в Елизавету влюбленного. Им бы жить да жить, деточек растить, - она залилась горючими слезами. – Одни только смерти кругом. Не успели голову похоронить, как теперь Лизи.
Настасья вздрогнула: Василевская сейчас озвучила ее собственные мысли. Возможно, город действительно проклят. Девушка снова перевела взгляд на Александра. Ей показалось, или он действительно слегка кивнул головой? Настасья поспешно обернулась, но никого не увидела. А вот Александр, заметив ее невольный жест, ужасно смутился и не нашел ничего лучшего, как снова взяться за рюмку.
- Хватит хлестать мой коньяк! – Степанида Игнатьевна взглядом прожигала племянника, успевшего наполовину опустошить графин. – Немедленно налей и мне немного, не видишь, как мне плохо?
Александр взял с миниатюрного резного столика чистую рюмку и наполнил ее янтарной жидкостью.
- Может быть, еще кто-нибудь желает? – запоздало поинтересовался он у присутствующих, передавая коньяк тетке. – Ну, как хотите.
- А ты больше не пей! – безапелляционным тоном приказала Василевская. – У тебя уже руки дрожат.
- Как скажете, тетя! – покладисто согласился Александр, пряча руки в карманы пиджака. Вид у него был действительно не очень: глаза блестели ни то от волнения, ни то от выпитого, на лбу проступила мелкая испарина. На Настасью вдруг накатила такая волна ужаса, что захотелось закричать изо всех сил. Она не понимала причины своего состояния, и от этого становилось еще страшнее. Руки и ноги словно налились свинцом. Грудь сжало железным кольцом.
- Ну, за упокой души! – произнесла Степанида Игнатьевна, лихо вливая в себя алкоголь. Дальнейшие события походили на странный, замедленный сон.
- Что с тобой? – бросился к Настасье Трофим. – Тебе плохо? Ты меня слышишь? Ответь хоть что-нибудь!
Она его не слышала. С ужасом смотрела она на внезапно покрасневшее лицо Василевской, на ее удивленные глаза, на рот, раскрывшийся в немом вопле. Как сквозь стену до нее донесся крик Марии. Когда все бросились к задыхающейся Степаниде Игнатьевне, у Настасьи не было сил даже пошевелиться. По комнате пронесся еле заметный ветерок, и ведьма поняла, что это отошла душа несчастной женщины. Оцепенение пропало так же внезапно, как и появилось. Мир снова наполнился красками и звуками. Рыдали Мария и, неизвестно откуда появившаяся, Валентина. Всхлипывала прислуга в дверях. Потрясенные мужчины в растерянности молчали – перед лицом смерти все оказались бессильны. Мария подняла заплаканное лицо с груди Степаниды Игнатьевны и обвела всех горящим взглядом.
- Чего вы стоите, как истуканы? – хрипло выкрикнула она. – Бегите за городовым. Сашка отравил маму…
Поздно вечером, когда тело было увезено в мертвецкую, все, включая прислугу, допрошены и полицейские покинули дом, Настасья тронула Трофима за рукав:
- Проведи меня до комнаты, я ног не чувствую от усталости.
Репортер и сам был рад поскорее добраться до постели – день выдался на редкость тяжелым. У портрета Степаниды Игнатьевны Настасья остановилась.
- Как коротка человеческая жизнь, - тяжело вздохнула она. – Только теперь я начинаю понимать Анну, которая всеми силами старалась продлить свои дни и сохранить молодость. А ведь…
Она запнулась на полуслове, пораженная увиденным.
- Ей вы уже ничем не поможете, - Александр появился неслышно, и никто особой радости от его появления не ощутил. – И думаю, что ваше дальнейшее пребывание в этом доме теряет всякий смысл.
- С удовольствием унесем отсюда ноги, - Трофим и не скрывал своего раздражения, которое вызывал в нем этот сомнительный субчик.
- Никуда вы не уедете, - решительно заявила появившаяся вслед за кузеном Мария. – Может быть, Сашка, тебе по завещанию что-нибудь и перепадет, но в доме мы с сестрой хозяйки. И если я хочу, чтобы наши гости здесь остались, то так тому и быть. А вот ты, убийца, можешь убираться на все четыре стороны.
- Сколько можно повторять, что я – не убийца! – прошипел раскрасневшийся от злобы Александр. – Я и сам пил тот злополучный коньяк, и ничего.
- В полиции разберутся, будь уверен. Ты уже один раз пытался маму извести: переодевался привидением и пугал ее по ночам. Что скривился? Да, от правды не убежишь. Маман нам все рассказала, но совершила большую глупость, простив тебя. Ведь ясно же, что такие, как ты, на половине дороги не останавливаются. Прими мои поздравления – ты все же довел ее до могилы, но я тебе этого не прощу – все расскажу следователю.
Александр метнул недобрый взгляд в сторону кузины, потом перевел его на гостей и пулей вылетел из залы.
- Обещайте остаться на похороны, - умоляюще сложила руки Мария.
- Да мы, вообще-то, собирались…
- Конечно же, мы останемся и поддержим вас, - перебила названого братца Настасья. – Более того, если вы с Валентиной не будете возражать, мы злоупотребили бы вашим гостеприимством еще парочку неделек.
- Спасибо вам большое! - всхлипнула девушка. – Разумеется вы можете жить у нас сколько пожелаете. А сейчас, прошу меня извинить, я нужна сестре.
Дождавшись, когда девушка исчезла из виду, Трофим с растерянным видом повернулся к Настасье.
- Я не понимаю, почему мы должны остаться? Приличной статьи из сердечного приступа пожилой женщины не получится, а похороны не входят в список моих любимых развлечений.
- Можно подумать, что мне подобное времяпровождение по душе, - пожала плечами Настасья. – Просто мне очень хочется посмотреть, кто на девятый день вытащит Это.
И она указала пальчиком на еле заметную иглу, вонзенную в самое сердце нарисованной Степаниды Игнатьевны.