- Что вы имеете в виду, господин Берри? - я отступила на шаг, глядя в пол. Юджин, скорее всего, брал пример с Вика Файта. Тот всегда был любезен и приветлив с прислугой, даже старался помогать в рамках, дозволенных Конвенцией. Если кому-то требовался купон на лекарства или посещение больницы, мой босс писал подробные и хорошо аргументированные запросы в Ревизионную коллегию. Эти запросы в основном находили положительный отклик. С пониманием относился к промахам и ошибкам своих подчиненных. Жители вроде него были редкостью в нашей стране. Юджин, в свою очередь, относился ко мне с добротой, но никогда не нарушал границ, установленных Конвенцией. Я обращалась к нему на «вы», он не допускал разговоров на отвлеченные темы, не оставался в моём обществе дольше, чем требовалось для выполнения его или моей работы. И не прикасался ко мне со дня нашей первой встречи.
- Госпожа Файт рассказала мне о твоих семейных проблемах. Как ты? – на его лбу пролегла слабо выраженная морщинка.
- Расстроена, - тихо ответила я. - Но, в любом случае, ничего не изменить.
- Это жестокая несправедливость. Я не знаком с твоей сестрой лично, но мне очень жаль, что так сложилось. Уверен, она замечательная девушка, - Юджин высказался шёпотом, но я уловила в его речи не свойственную пылкость. Не свойственную ни самому Берри, ни кому-либо из жителей и исполнителей при упоминании служащих.
- Спасибо. Я очень ценю ваше сочувствие.
- К сожалению, ничего кроме сочувствия я предложить не могу. Пока, - я вскинула голову и уже хотела спросить, о чём он, но двери кабинета Вика Файта распахнулись, и супруги вышли в коридор. Анжелина вопросительно посмотрела на нас.
- Всё хорошо? – с улыбкой уточнил босс, взглянув поочередно на меня и Юджина. За последние восемь лет он почти не изменился. Всё то же крепкое телосложение, гладкое широкое лицо, пышные тёмные волосы, чуть тронутые на висках сединой.
- Да, господин Файт. Я попросил 613 кое-что сделать для меня. Я еду на встречу в Ревизионную коллегию, а вот же – поставил пятно на галстук. Вы не возражаете, если она мне поможет привести себя в порядок?- без тени эмоций откликнулся Юджин, зажав между пальцами светло-голубой галстук с тонкой полоской в тон.
- 613, ты поможешь господину Берри? – уточнил босс.
- Да, господин Файт.
- Хорошо. Конечно, у меня нет возражений, - Файты направились к лестнице, продолжая что-то тихо обсуждать.
- С галстуком и правда проблема, - нерешительно заметил Юджин, взглянув на меня уголком глаза.
- Если вы снимите его, я застираю пятно, и галстук будет как новый.
- Спасибо, 613, – он ослабил узкий узел, стянул галстук через голову и протянул мне.
- Где вам будет удобно меня подождать?
- Я пойду с тобой, если не возражаешь.
Я невыразительно пожала плечами, и мы проследовали в прачечную. Там никого не было. Обычно горничные приходили стирать в первой половине дня. Юджин прислонился к стене и лениво следил за моими движениями, пока я стояла у массивной раковины, втирая чистящее средство в нежную ткань.
- Как это, 613? – спросил он после непродолжительного молчания.
- Что как? – уточнила я.
- Как это – вступать в брак, потому что того требует закон?
- Я не знаю. Я не замужем, - я покачала головой, удивленная его словоохотливостью и слишком личным вопросом, но, подумав, добавила: - Мне кажется, очень унизительно.
- Тебе исполнится двадцать два в декабре?
- Верно.
-Ты с кем-то встречаешься?
-Нет.
- Но у тебя осталось всего три года, которые включают девять месяцев беременности.
- Вы великолепно считаете, - я недоумевала, что толкнуло Юджина на этот разговор. Почему-то мне не казалось, что своими вопросами он хочет обидеть или уязвить меня.
- Ты не боишься не успеть?
- Не очень. Откровенно говоря, в моей жизни нет ничего такого, за что стоило бы цепляться. Правда, мне всё же придётся что-то придумать. Когда не станет моей сестры, - я сглотнула подступивший к горлу комок. Казалось бы, повторяя это всё чаще и чаще, я должна была смириться, свыкнуться с этой мыслью. Но на практике с каждым разом становилось больнее, - я останусь единственным ребенком моих родителей. Кроме меня о них никто не позаботится, а я не допущу, чтобы мама и папа оказались на улице.
- А как же твоя работа? Тебе не нравится работать на Файтов?
- Мне повезло, и вы это знаете. И госпожа Файт, она, - я задумалась на секунду, - она очень мне дорога. Но это её жизнь – все эти красивые чашечки, роскошная одежда, уютная комната, вечеринки, успехи. Без меня ей не станет хуже, а я никогда не смогу стать полноценной частью её мира.
- Я думаю, ты ошибаешься. Ты очень много значишь для госпожи Файт, - Юджин пристально сощурил глаза и будто бы хотел добавить что-то ещё, но промолчал.
Я опустила галстук в вертикальную сушилку и запустила экспресс-режим. Воздух в аппарате чуть слышно начал циркулировать, запуская волны по голубой ткани.
- Почему вы задаете все эти вопросы, господин Берри?
- Не знаю. А что? Они тебе не нравятся?
- Да нет, не то чтобы.
- У тебя есть друзья? Есть кто-то, с кем ты можешь поговорить по душам?
- Я могу поговорить с сестрой о чём угодно. И с госпожой Файт.
- Ты когда-нибудь думала, чем бы хотела заняться, не будь Конвенции?
- Честно говоря, нет. Я ничего такого особенного не умею. Может быть, окажись у меня такая возможность, я бы стала врачом, как мама.
- Твоя мама – великолепный врач. Я неоднократно слышал, как господин Файт сожалеет о том, что не может пойти на приём именно к ней.
- Мои соседи бы с вами поспорили, - я усмехнулась. – У служащих принято винить врачей в том, что нет лекарств. А что они могут сделать? Нарушить Конвенцию? Выдать таблетки со склада без купона и понести наказание за растрату государственного имущества? Или, может быть, лечить за счёт своих купонов? Чаще всего, у каждого из них свои семьи, дети, которых надо кормить, лечить и всё такое. Впрочем, иногда мама и впрямь использует свои купоны, чтобы получить для кого-то обезболивающее или иной препарат.
Сообразив, что сказала лишнее, выдала мамин секрет, не подлежащий оглашению, я испуганно прикрыла ладонью рот и уставилась на Юджина в ожидании реакции.
- Я никому не скажу, не бойся, - он мягко улыбнулся. – Твоя мама – молодец, ты можешь ей гордиться.
Звуковой сигнал известил нас о том, что сушилка закончила свою работу и галстук можно вынимать. Что я и сделала, уже изрядно смущенная бесконечными взглядами Юджина. Я не привыкла, чтобы меня разглядывали или уделяли внимание. Чаще всего люди меня просто не замечали. Я по старинке прогладила вещицу классическим утюгом, чтобы не запускать массивный комбайн.
- Всё готово, господин Берри, - я протянула ему галстук. Юджин неспешно забрал его из моих рук и надел через голову.
- Поможешь поправить? Здесь нет зеркала, - попросил он, и я осторожно затянула узел, расправила воротничок белоснежной рубашки. Когда мои руки коснулись его плеч, Юджин сделал маленький шаг вперед, сокращая дистанцию между нами.
- Спасибо, 613. Ты меня очень выручила.
- Господин Берри, что Вы имели в виду, когда сказали, что не можете предложить ничего, кроме сочувствия пока? – не выдержала я и озвучила вертевшийся на языке вопрос.
- Я так сказал? Что ж, может быть, судьба действительно подкинет мне какую-то возможность тебе помочь. Но сейчас такой возможности нет, прости, - Юджин кашлянул, будто у него запершило в горле, и впервые за время нашего сегодняшнего разговора отвел от меня глаза. – Ещё раз спасибо. Мне нужно ехать. Встреча начнется уже через полчаса.
Веру я в тот вечер так и не дождалась. Скорее всего, как и я, она так и не смогла решить, какое чувство доминирует – злость или вина. И решила отложить нашу встречу хотя бы до следующего утра. Я не возражала против такого положения дел. Мне самой стоило поговорить с Ро, поспать, успокоиться. И встретиться с Эриком. Я вспомнила, что пообещала соседу провести с ним время, и внутри меня завертелся новый клубок противоречий. Какая-то часть моей души ликовала, трепетала от любопытства и лёгкой гордости за себя. Я могу кого-то заинтересовать. Я могу нравиться. Но альтер-эго дрожало от ужаса перемен, лихорадочно перебирало в голове темы для общения с едва знакомым человеком, требовало привычного одеяла и маминого бульона.
Я вышла из дома вместе с остальной прислугой около десяти часов вечера. Круглосуточно возле хозяев горничные оставались посменно, на случай, если Файтам что-то потребуется. В этот вечер смена была не моя, и я могла вернуться домой. Я добралась до вокзала на городском автобусе в компании других служащих и исполнителей, которые по каким-то своим причинам предпочитали общественный транспорт. Жители все без исключения передвигались на автомобилях, либо за рулем, либо на пассажирском кресле. Современные машины с равным успехом подчинялись человеческому управлению и самостоятельно транспортировали своих владельцев до точки назначения.
В большинстве своем служащие, трудоустроенные в столице, занимались уборкой, работали в домах жителей, строили новые дороги, дома, офисные центры. Сейчас вся эта толпа в серых комбинезонах ждала своих электричек и поездов. Мой состав подошёл достаточно быстро и за полчаса домчал меня до родного района. Я торопливо дошла до развилки и приготовилась ждать Ро. Что бы ни происходило, я не собиралась нарушать нашу традицию. По моим ощущениям прошло больше получаса, но сестры не было видно. Тянулись друг за другом небольшими группками другие работники завода. Среди них показался Эрик. Заметив меня, он помахал рукой и ускорил шаг, кивнув на прощание своим коллегам.
- Привет, 613. Спасибо, что решила меня подождать. Я вспомнил, что мы так и не договорились о времени, когда уже поднялся на холм.
- Честно говоря, я ждала сестру, - смущенно вымолвила я, не глядя ему в глаза.
- О, что ж, понятно, - он замешкался на долю секунды, но быстро вернул на лицо маску самоуверенности. – 840 ушла минут на сорок раньше меня. Она, наверно, уже дома.
От обиды даже глаза защипало. Получалось, мы с Ро разминулись всего на несколько минут, и она не осталась подождать меня. Ушла. Не простила.
- Да, наверно.
- Как прошёл твой день?
- Как обычно. А твой?
-Да, в целом, тоже.
Мы оба замолчали. Тишину нарушали голоса работников завода и наши шаги по подсохшей от невыносимой летней жары траве. Я пыталась лихорадочно вспомнить что-нибудь из рассказов Ро о заводе, чтобы оживить бессмысленный разговор, но ничего дельного на ум не приходило.
- Куда ты хочешь пойти? – спросил Эрик.
- Мне всё равно, - честно ответила я. Мне действительно был абсолютно безразличен выбор места, лишь бы положить конец этому некомфортному молчанию.
- Тогда, может, прогуляемся к реке?
- Да, конечно, - своими емкими послушными ответами я воплощала образ идеальной жены из агитационных брошюр для юных девушек. Со всем согласной и не болтливой.
- Расскажи, чем ты занимаешься в доме своих хозяев? Какая она – твоя работа?
- Я стираю и глажу одежду хозяйки, содержу в чистоте её комнату, делаю для неё всякие вещи. Например, купить все по списку, - я умолчала о чтении книг и работе за компьютером. Почему-то мне стало страшно, что Эрик может принять всерьез слова своей сестры о том, что я белоручка.
- Тебе интересно?
- Иногда. Моя хозяйка – интересный человек.
- Она добра с тобой?
- Да, очень.
- Кто она? Сколько ей лет?
- Её зовут Вера. Ей двадцать два года. Она работает главным редактором столичного издательства.
- Она девушка-житель и работает? – от удивления Эрик даже поймал меня за руку.
- Да. Ей нравится её работа. Она говорит, что сидя дома, теряет способность мыслить, потому что в разы сокращается возможность узнать что-то новое. Она постоянно чем-то занимается – читает рукописи, которые присылают в издательство, читает известных авторов, ходит на выставки и в театры, организует мероприятия.
- Она тебе нравится?
- Да, очень, - я улыбнулась, и у меня на душе стало тепло. Конечно, Вера мне нравилась. И, конечно, если говорить начистоту, на долю секунды я пожалела, что Макс Ман отказался подписать документы. На месте Виолы могла быть Ро, и пока я загоняла в самые темные уголки сознания свои мысли, Вера сделала спасение моей сестры почти реальным.
- Ты и впрямь везунчик в таком случае, - Эрик улыбнулся мне тепло и без зависти.
Мы вышли на дикий пляж, усыпанный изогнутыми корягами и мусором, что выбрасывала наша река в дождливую погоду. Мы расположились на толстом, поваленном на бок дереве. Ветки образовали подобие спинки, на которую я с удовольствием облокотилась.
- А что на счет тебя? Тебе нравится то, чем ты занимаешься на заводе?
- Я устанавливаю приборные панели. Это ли не предел мечтаний? – он ухмыльнулся, закидывая за голову руки с заметными даже под свободным комбинезоном крепкими мышцами. В отличие от Юджина Эрик был плечистым, спортивным, коренастым. – У Веры есть машина?
- Да. Ей нравится водить.
- Какая модель? – сосед не спрашивал марку машины. В нашей стране в целях поддержки местных производителей был запрещен экспорт.
- Я же не устанавливаю приборные панели, - мой уголок губ непослушно дернулся вверх. – Откуда мне знать?
Эрик засмеялся. Он не спрашивал меня, как я себя чувствую в связи со скорой казнью сестры. Он не задавал мне никаких вопросов, заставляющих забираться в свое сознание и выдергивать мучительные ответы. Он просто болтал со мной ни о чём, смотрел в ночное небо и улыбался. И мне, внезапно, стало легко. Я больше не выбирала мучительно менее бестактный вопрос и не желала быстрее оказаться под одеялом.
- Правда, что ты попала к ним работать, потому что твой отец спас этого жителя, твоего начальника?
- Да, конечно. Как ещё я бы смогла избежать автомобильного завода?
- Твои родители – удивительные люди. Они действительно стараются всем помочь.
- Ну, не всем. 111 они бы, наверно, помогать не стали, будь их воля, - я усмехнулась, разглядывая его спокойное, умиротворенное лицо. Цвет волос, как и у его сестры, белесый с легкой, едва уловимой желтизной. Глаза – с тяжелыми выразительными веками – темно-зеленые, будто бутылки шампанского в доме Файтов.
- Сильно она вам досаждает, да? – Эрик замялся, неловко спрыгнул с бревна на мелкий песок.
- Я стараюсь не обращать внимания, но да. Иногда мне чертовски обидно. И за себя, и за сестру. Почему она так себя ведет? Ведь все мы в одной касте?
- Все люди разные, 613. Кто-то всем улыбается, кто-то всех обижает. 111 – не самый счастливый человек на свете. Она не от хорошей жизни так себя ведет.
- А чью из наших жизней можно назвать хорошей?
- Мою.
Я растерянно уставилась на Эрика, не зная, что и ответить. Да, в моей жизни случались добрые и даже в какой-то степени радостные моменты, но называть её хорошей было бы излишне самоуверенно. А мой собеседник, по сути, находился в тех же условиях, что и я.
- Объясню. Вот смотри, мои родители здоровы, чего не скажешь об отце Макса, например. Сложно будет весь день улыбаться, когда твой папа за стенкой борется с приступом удушья, теряет сознание, стонет. И так каждый день. Или, например, моя работа. У меня хорошо получается, я не ошибаюсь, выполняю поставленные нормативы, и мой начальник это ценит. Стало быть, если мне понадобится рекомендация, я её получу. Или вот мой комбинезон. Он сидит точно по размеру, а парню из соседнего цеха почему-то выдали слишком узкий. А ещё ты. Когда я смотрю на тебя, я верю, что мое будущее может превзойти настоящее. Ты мне нравишься, 613. Ты смелая, умная, красивая. Ты добрая.
Я растерянно уставилась в свои раскрытые ладони, не зная, что ответить на это внезапное признание. Я нравлюсь Эрику. Эрик – хороший парень, мой ровесник. Я знаю его и его семью с раннего детства. Знаю, что его родители – порядочные люди. Знаю, что сам он честный и справедливый. Симпатичный и хорошо сложенный. Если я не наделаю глупостей, не отпугну его своими высказываниями и суждениями, смогу быть в какой-то степени счастлива. Может быть, нам даже повезет и родится сын, а не дочь. Я смогу позаботиться о родителях. Меня мучил вопрос, нормально ли то, что я ничего не чувствую. Только оцениваю перспективы и возможности. Во мне не происходило ничего такого, что описывали авторы в книгах, которые давала мне Вера.
- 613?
- Мне очень приятно это слышать, - неразборчиво проговорила я. Я не знала, что нужно ответить. Сказать, что он мне тоже нравится? Но будет ли это правдой?
- Если ты не против, мы могли бы видеться чаще, проводить вместе время. Я хочу, чтобы мы узнали друг друга лучше. Я хочу быть с тобой.
- Давай попробуем, - кивнула я, пряча глаза. Что полагалось говорить в таких случаях? Может, я должна была кинуться к нему на шею в порыве счастья и благодарности?
- Ты удивительная, 613. Я скажу тебе кое-что, только не обижайся, пожалуйста, - он посмотрел на меня, ожидая согласия, и я неуверенно кивнула. – Обычно девушки сами предлагают начать отношения, не дожидаясь первого шага от парней. Ну, ты понимаешь, слишком мало времени и всё такое. Но ты почему-то не такая. Я практически признаюсь тебе в любви, а ты говоришь «давай попробуем», будто совсем не боишься казни, или уверена, что в любом случае не останешься одна.
- Это плохо? – помолчав, уточнила я. Все-таки я выбрала неправильную модель поведения, и Эрик уже обратил на это внимание.
- Наверно, нет. Просто не привычно, - он улыбнулся мне искренне и открыто. – Завтра я провожу тебя утром до станции. Ты выходишь из дома в 4:30?
- Да.
- Очень хорошо. А вечером давай встретимся на той же развилке.
- Хорошо, - я односложно соглашалась, будто разговаривала не со своим новоявленным молодым человеком, а с кем-то из работодателей.
- А сейчас пойдём домой. Я вижу, что ты торопишься к сестре, - он протянул мне руку и помог спуститься с бревна. Я бы с легкостью слезла и сама, но теперь могла полагаться на эти маленькие проявления заботы.
Мы миновали лесопосадку, прошли между двух холмов, усыпанных высокими сиреневыми цветами и островками сухих кустарников. Ночь была ветреная, звёздная, и мне почему-то казалось, что в воздухе витает запах ранней осени. У нас в пригороде сентябрь щемился в окна ароматами костров, жжёной травы, влажной земли и прелых листьев. В столице это время года казалось мне сахарным. Кафе благоухали горячим шоколадом, карамельным кофе. В духах девушек на смену цитрусовым и цветам приходили древесные нотки и ваниль. Приближающиеся заморозки обостряли эту сладость, делали её пикантной.
Мы подошли к дому. Я разглядела окно нашей с Ро спальни. Свет ещё горел, а значит, сестра все-таки ждала меня, была готова к разговору. В подъезде, как всегда, было душно, мигали слабые энергосберегающие лампы, освещая грязную, колотую лестницу. На каждом пролете хотя бы одна-две ступени были разбиты, раскрошены и не позволяли уместить на себе даже половину стопы. Материалы, которые использовали при строительстве домов для служащих, всегда слабо соответствовали стандартам качества. Добравшись до моего этажа, Эрик повернулся ко мне и протянул руку, словно в попытке притянуть меня к себе. Но, взглянув мне в глаза, замешкался и просто провел ладонью по моему предплечью.
- Доброй ночи, 613. Утром увидимся.
- Доброй ночи, Эрик.
Я тихо вошла в квартиру, чтобы не разбудить родителей, но мои старания были напрасны. В кухне никого не было. Видимо, папины новички снова не справлялись с поставленными задачами, а маме поступил пациент, требующий круглосуточного ухода. Я сделала шаг в сторону нашей с Ро спальни, но замерла на месте. За дверью разговаривали две девушки. Голос одной из них принадлежал моей сестре, а вторую я узнала по особой манере чуть растягивать гласные. К нам домой зачем-то пришла Виола.
- 840, как я могу, по-твоему, закрыть на всё это глаза? Четверо соседок сегодня выразили мне соболезнования по поводу измены мужа. А ещё одна на полном серьёзе обвинила меня в том, что я нагуляла ребенка на стороне и теперь порчу жизнь славному мальчику. Моя жизнь изменилась за одну ночь и, как я понимаю, я обязана этим тебе.
- Виола, я ещё раз тебе повторяю, что я не имею ни малейшего отношения к визиту Ревизионной коллегии, - голос Ро был тихим и непривычно глухим.
- Но ты спала с моим мужем? Он говорил тебе, что любит тебя?
Девушки замолчали, и я замерла на месте, чтобы не прервать их разговор неосторожным звуком. Я прислушивалась, готовая в любой момент ворваться в комнату и защитить сестру. Помолчав, Ро вымолвила:
- Нет, Виола. Я не спала с Максом. И он меня не любит. Когда мы начинали общаться, мне действительно показалось, что я ему нравлюсь. Но мы подружились, и все его разговоры были только о тебе. О том, как он любит 206, какая ты чуткая и добрая мать, какая ты красивая жена. Он любит тебя, Виола. Не обижай его подозрениями в измене, это и так с лёгкой руки 111 сделают все окружающие. То, что она приняла за роман, было дружбой. У меня, как видишь, здесь друзей не много.
- Это правда? – в голосе Виолы звучали одновременно надежда и подозрение. Конечно, она не могла не помнить, что изначально Макс вступил в брак по расчету. Но, как и все девушки в подобных ситуациях, она верила в старую присказку «стерпится-слюбится». Она старалась, делала всё возможное, чтобы муж разглядел в ней не только материальные блага, но и душу, заботу, нежность.
- Безусловно. Я не могу представить тебе доказательства, но какой мне смысл лгать? Будь у меня с ним что-то, я бы скорее вывалила на тебя все пикантные подробности. Ведь я же была бы обижена, что он не подписал эти документы, чтобы дать мне шанс. Соответственно, использовала бы любую возможность, чтобы испортить ему и тебе жизнь.
- Пожалуй, - согласилась Виола, и я поразилась насколько же сильно она не понимает, не чувствует мою сестру. Ро, даже будучи обиженной, оскорбленной или рассерженной, никогда бы не сделала ничего такого, что могло бы навредить дорогому ей человеку. А Макс был ей дорог. Даже без её рассказов, одного только вчерашнего взгляда через плохо освещенный коридор могло бы хватить для понимания всей степени её любви к этому человеку. И теперь она спасала его брак ценой выворачивания наизнанку отношений, что поддерживали в ней тягу к жизни последний год.
- И, стало быть, ты не просила сестру подстроить всё это?
- Конечно, нет. Мы же не были вместе. Что бы лично мне дало это несчастье? Да и потом 613 просто работает в доме жителей. Это не даёт ей каких-то особых привилегий. К тому же её хозяйка – девчонка, по возрасту даже младше нас с тобой. Ну, какие у неё могут быть административные ресурсы, чтобы провернуть такое? Да и зачем ей рисковать собой ради какой-то служащей?
- Но как же тогда это произошло? Макс отказывается мне что-то объяснять, а я не могу поверить, что он усомнился в моей честности. Усомнился в том, что 206 – его дочка.
- Я не знаю. Но я уверена, что это какая-то страшная ошибка. А Макс вчера не стал говорить, что не подавал никакого заявления, просто потому что растерялся, запаниковал.
- Не представляю, как мы теперь будем жить из-за этой его паники. Мы и так отдаем пятую часть своих купонов его семье, чтобы было чем кормить отца. А теперь еще это сокращение.
- Мне очень жаль, Виола. Мне правда жаль. Но вы есть друг у друга, а значит, как-нибудь справитесь, - Ро старалась ободрить свою соперницу, поднять ей настроение, и я не смогла уловить ни одной фальшивой нотки в её голосе. Сестра от чистого сердца желала счастья жене своего любимого человека.
- В этом ты права. В конце концов, может, похудею теперь немного, - усмехнулась Виола. Конечно, в условиях режима питания служащих никакой речи о лишнем весе идти не могло. Но жена Макса немного округлилась после родов, исчезла структурность плеч, уплотнились бедра. – Спасибо, 840. Мне жаль, что тебе осталось так мало времени. Наверно, мы могли бы стать подругами.
- Ты и так можешь в любой момент прийти ко мне за помощью, - откликнулась Ро, усмехнувшись. И эта усмешка вышла с налетом горечи: - Пока я здесь, во всяком случае.
- Спасибо, - мне показалось или просто воображение нарисовало само логичную картинку, что девушки обнимают друг друга. Я громко топнула ногой, хлопнула входной дверью и позвала:
- Эй, есть кто дома?
Из нашей спальни вышла Виола. Её щеки разрумянились, а в глазах появился живой блеск. Ро придала ей уверенности в себе, и теперь соседка шла не просто в крошечную душную соту. Она шла домой, где её ждал любящий муж и любимая дочь. Она шла к своей семье.
- Привет, 613, - приветливо кивнула Виола. – Что то ты припозднилась сегодня.
- Привет. Гуляла кое с кем, - ответила я. Мне было неловко смотреть ей в глаза, и я принялась старательно разуваться, растягивая шнурки на своих пыльных ботинках.
- О. Так, может быть, скоро мне с тобой придётся знакомиться по-новому и запоминать красивое имя? – Виола лукаво улыбнулась, легонько ткнула мне в бок миниатюрным пальчиком и скрылась за дверью. У этой задорной похорошевшей женщины не было ничего общего со вчерашней рыдающей, испуганной служащей.
Я вошла в тёмную спальню. Ро уже успела выключить свет и забраться под одеяло, наверно, даже не стянув с себя рабочий комбинезон. Её спина вздрагивала и, прислушавшись, я различила тихие, сдавливаемые рукой или подушкой всхлипы. Сестра плакала впервые за все двадцать два года, что я её знаю.