Во всём виновата Марина, музыкальный работник и обладающая красивым плотным голосом. Ей даже подпевать никто не решался. С неё всё и началось. Проставилась она по случаю своей выписки из тубдиспансера и теперь в субботу уезжает домой. Пробыла она здесь два месяца, туберкулёз у неё не нашли, только затемнение лёгких. Вели все себя культурно: играли в карты у неё в палате до четырёх часов утра и вели негромко разговоры за жизнь под малость спиртного. На следующий день утром Маринку кто-то сдал и при проверке палаты медсёстрами были найдены пустые бутылки из-под спиртного. Сразу же пришла заведующая отделением Альфия Мухибовна и стала стыдить Маринку на весь этаж. Маринке мы ничем помочь не могли, было бы ещё хуже: Мухибовна – человек сталинской закалки. Потихоньку стали собираться в курилке.
Сначала появился Вадим, автослесарь из транспортной компании; весь опухший и с красными глазами:
– Вот сучка! Спать не давала! Муха запуталась у меня в волосах и всё утро жужжала.
Надо сказать, что Вадим абсолютно лысый, но Володя искренне ему посочувствовал, а потом задал вопрос:
– Вадим, вот ты мне скажи, от чего меня здесь лечат: туберкулёза нет, рака нет?
Поначалу, по поступлению в тубдиспансер, Володя хотел всех удивить своим несправедливым и чудовищным попаданием в эту больницу. Как заточили в местную больницу после простого просмотра рентгеновского снимка его лёгких. Как сразу стали делать ставки терапевты на него: загнётся через полгода, или, в лучшем случае, через девять месяцев. Как поместили на два дня в реанимацию, как прокапали там чуть ли не до задницы. Как потом поместили в одиночную палату инфекционного отделения, где врач ему говорила: “Вы мне здесь малых деток заражаете!”. Как потом в сопровождении фельдшера, как преступника, везли в другой город, чтобы положить в туберкулёзный диспансер. В приёмном отделении диспансера ему сразу заявили, мол, у вас – туберкулёз, даже не сомневайтесь, поэтому вы такой худой. Фельдшера снабдили на него такими сопроводительными документами, что Альфия Мухибовна, не задумываясь, положила его в палату к туберкулёзникам. Правда, эти зловещие истории слушали только из вежливости. Туберкулёзом в туберкулёзном диспансере никого не удивишь. Зато его рассказы, как он полз, шёл, на вахтовке ехал, по железной дороге добирался, на вертушке летел до объектов чуть ли не по всей территории Коми с удобствами на улице при минус сорок – пользовались успехом.
Через две недели Мухибовна вызвала Володю в свой кабинет и спросила:
– И что же мне с вами делать?
У Володи похолодело всё внутри. О смене правого лёгкого он уже слышал в своей местной больнице, других вариантов не предлагали. Володя собрал всё своё мужество и спросил:
– Вы хотите перевести меня на четвёртый этаж?
Надо сказать, что там находились смертники туберкулёза. Только единицы оттуда возвращались.
– Нет, – ответила Мухибовна,– Все ваши посевы на туберкулёз отрицательные.
В тот же день Мухибовна перевела Володю в палату, где лежали с затемнением в лёгких. Наконец, он почувствовал себя относительно в безопасности, а у кого нет затемнения в лёгких? Остаётся только удивляться, как в палате с туберкулёзниками он его не зацепил. Спасибо матери с отцом за иммунитет!
– И тебя вылечат! – уверенно ответил Вадим на вопрос Володи. Он уже четыре месяца в диспансере и всё знает.
После неожиданно возникших громких и возмущённых голосов на этаже и хлопанья дверей в курилку ввалился возбуждённый Петруха:
– Алкашня несчастная!
– Это ты про кого? – насторожился Вадим
– Проснулся после вчерашнего и сушняк. Хотел чайник поставить и кофе попить, а чайника нет. Сосед по палате, Серёга, говорит, что пришли и забрали. Я этот электрический чайник из дома привёз, после того как Мухибовна обнаружила у меня кипятильник и запретила им пользоваться.
– Интересно, найдётся ли в России место, где не пьют? … Ну и как, нашёл чайник? – поинтесовался Вадим.
– Нашёл! Этот алкаш Серёга в джентльмена решил поиграть. Видели вчера новенькую женщину в десятую палату положили? Он и отдал ей, но ничего не помнит…
– Ничего в этом мире не меняется, даже в туберкулёзном диспансере. Ладно, ударную дозу таблеток приняли для выздоровления? Громко скажем туберкулёзу – нет! – подытожил Володя – Теперь пора по бабам!
Кто-то тяжело вздохнул. Курс лечения туберкулёза полгода. Палаты на шесть человек, для избранных есть и одноместные. Выкрашены в омерзительно жёлто-голубой цвет.Сюда не просто попасть, ещё сложнее отсюда выйти. Кто не лечится, умирают и в тридцать лет. Открытая форма определяется сразу, а рост палочки Коха только через сорок пять дней. Бесконечные анализы, обследования и до двадцати таблеток в день. Днём приходится пить таблетки просто горстями. Не у всех выдерживает печень, и Альфия Мухибовна начинает спасать в прямом смысле. Здесь жизнь как бы разделилась на два этапа. В первом ты жил, а во втором, вдруг, неожиданно предстал перед Богом, хотя к этому не готов. Некоторым даже завещание писать не на кого. Ищут спиртное от безысходности, чтобы хоть как-то отойти от этого. Даже если останешься живой, то как потом разговаривать с соседями: продезинфицируют не только твою квартиру, но и весь подъезд. Не все это выдерживают и сбегают… Их возвращают, но уже с полицией. Выпускают из больницы на короткие прогулки далеко не всех. Один, чтобы сбежать, прыгнул со второго или третьего этажа. Ногу сломал. Но есть и такие, которые довольны этим полученным заболеванием: теперь будут получать шесть тысяч рублей по инвалидности. Настоящих туберкулёзников здесь семь-восемь процентов, а остальные все с затемнением лёгких. Но не редко заражается туберкулёзом обслуживающий медицинский персонал диспансера, несмотря на все меры предосторожности. На четвёртом этаже диспансера находятся палаты смертников. Мало кто оттуда возвращается. Но если кто-то возвратился, то встречают как самого близкого родного.
В курилку входит заплаканная Марина:
– Ну вот, мне уже заведующая в пример моего мужа ставит – какой он хороший, а я, значит, самая никудышная. У меня вся жизнь из-за него наперекосяк пошла. Знала бы заведующая, как он меня один раз с дочерью пьяный выгнал ночью на улицу.
Про историю семейной жизни Марины мы уже в курсе и сочувственно молчим.
– Между прочим, - сказал Вадим – Мухибовна от тебя два дня не отходила, пока ты болталась между небом и землёй.
– Да, я помню, – вздохнула Марина
– От Паши из девятой палаты сколько дней Мухибовна не отходила, – добавил Володя. - Нам грех жаловаться на такого врача. Она практически живёт в больнице, хотя ей шестьдесят пять и у самой высокое давление. Вот пусть нас и лечит. А наше дело постараться дальше жить. Вон, Тонька с седьмой палаты и Мишка с восьмой сошлись. Тоньке под пятьдесят, трое детей, внуки уже. Мишке за сорок. Теперь Мишка пропадает у неё в палате, а если и выходят, то только вместе, держась за руки, и гуляют по общему коридору. Это же надо, такое счастье и в туберкулёзном диспансере!…
– Может мне задержаться в больнице? - задумчиво спросила Марина – Я уже и забыла, когда мой благоверный хотя бы просто взял меня за руку…
– Я со своей в зоне расписывался, моя специально приезжала, - произнёс Пётр, глядя в окно. - Если бы не она, я бы снова сел.
– Это всё равно, что машину в лотерею выиграть. Я только по рублю выигрывал. Попробуй… – проговорил Володя.
– Слышали, пенсионера Леонида тормознули. Уже на выписку шёл, документы готовили, а последний посев дал положительный результат, - неожиданно сказал Вадим
– Валить отсюда надо! – мрачно произнесла Марина
Воцарилась тишина…
– Ребята, у меня проблемы возникли в больнице, пенсионеров обижают, - неожиданно меняет тему разговора Володя
Ребята – это мальчишки и девчонки от сорока лет до пенсионного возраста.
– В смысле обижают? – настораживается Марина. – Я в этом году выхожу на пенсию.
– На нашем этаже полторы тысячи одному одолжил. Вот уже два месяца не могу деньги обратно взять.
– Кто? – спросил Пётр
– Комяк, Николай, со второй палаты, которого по блату сюда положили. Не полицию же вызывать. Я даже помощь у Гриши попросил на всякий случай, его соседа по палате. Один могу не справится, если дело до мордобоя дойдёт. Николай на двадцать лет моложе меня. Но Гриша оказался не самым лучшим учеником Станиславского: каждый день меняет сценарии возвращения денег. А в итоге сказал, мол, у ребят спроси, как возвратить деньги.
– Студенты! – Пётр смачно сплюнул в урну. – Учитесь, пока жив Станиславский. Володя, пошли!
– Только без огнестрела, – с надеждой в голосе произнёс Володя.
– Это как получится!
– Ребята, я тоже с вами пойду, – решительно встала Марина. – У меня тоже есть, что ему сказать. Тогда пришлось орать на весь этаж, чтобы он мне деньги вернул.
Здесь, как в экстремальных ситуациях, обнажается человеческий фактор до своей наготы. Одни потихоньку молятся, другие будут отстаивать свои принципы до конца. Идут как в штыковую атаку, может быть и в последнюю. От небытия, от четвёртого этажа отделяет всего лишь один лестничный пролёт, двадцать четыре ступеньки.
Тут уже решительно воспротивился Володя:
– Сиди уже Жанна Д Арк. Или тебе от заведующей мало досталось? Пётр, пошли!
Володя с Петром входят во вторую палату. При виде Петра Николай сразу засуетился. Кто же не знает Петра: маленького, щупленького и двадцать четыре года отсидки по тюрьмам. Как истец, Володя уже в который раз пытается выяснить, когда он получит свои деньги. После нескольких первых предложений Володи, Пётр не выдерживает и подскакивает к Николаю:
– Слушай, ты, жертва туберкулёза!! Пенсионеров обижаешь? Берега попутал?! Я тебе яйца отрежу и повешу на уши…
На следующий день Володя получил деньги.