В народе говорят: «На всё воля Божья!» Я согласен с этой поговоркой. Более того, я в неё верю. А ещё я верю, что надо посещать святые места, ибо убеждён, что всё судьбоносное в нашей жизни случается именно там, в Богом отмеченных краях. Эти мысли снова пришли мне в голову, когда я проезжал, далеко не в первый раз, через Североуральск. Это небольшой городок, раскинувшийся у подножия горы Денюжкин Камень, той самой, воспетой ещё Бажовым в его сказах. Но меня больше привлекает не гора (вокруг которой местные леспромхозы выпилили уже весь лес), а находящийся неподалёку Храм. Это элегантное сооружение, манящее своей необычной архитектурой. Проезжая мимо, мне всегда хочется остановиться здесь, отстоять службу, помолиться Господу нашему. Наблюдая в храме собратьев по вере, хочется мне покаяться за мои прегрешения. Хочется отринуть от себя ворох грехов, всё замешанное на гневе, похоти, интригах и прочих неправедных деяниях, чувствах и мыслях. Хочется разделить чистые помыслы с этими стоящими рядом людьми. Побывав в святых местах, по возращению домой я чувствую, как руки сами тянутся к сказам Бажова, а душа торопится погрузиться в его волшебные строки.
И вот однажды, проезжая по этим местам с такими мыслями, я услышал звонок мобильного телефона в кармане.
- Кто там? - недовольно подумал я о звонившем, столь бесцеремонно прервавшим моё любование Североуральским храмом.
- Привет, Леонид! - услышал я голос Сергея Котькало, сопредседателя Союза Писателей России, заместителя Валерия Ганичева.
- Привет Сергей! - поздоровался я и, нажав на тормоз, прижался к обочине дороги. Сергей, соразмерно своему статусу, не стал справляться о моём здоровье и семье, а спросил, как обычно, прямо в лоб.
- Леонид, не смог бы ты прибыть в Москву двадцать четвёртого декабря?
Я радостно заулыбался. Никак премия мне засветила? За что? За Донбасс? И я без промедления ответил:
- Смогу, конечно!
- Отлично! - сказал Сергей и, не дожидаясь моих дальнейших вопросов, добавил:
- Двадцать третьего декабря мы тебя ждём в Союзе Писателей. По приезду в Москву сразу доложись о прибытии.
- Есть! – с готовностью ответил я.
- Молодец, - похвалил меня Сергей и отключил свой телефон.
С Сергеем Котькало меня познакомил наш общий друг, тоже Сергей, но Исаков, успешный бизнесмен, меценат, и глубоко верующий человек. Когда-то я, автор двух приключенческих романов «Плата по счетам» и «Вертолётная рапсодия», по протекции Сергея Исакова зашёл в Союз писателей. Постучался в кабинет Котькало и был им принят. Он налил мне чашечку кофе, и у нас была долгая беседа. На прощание я подарил ему роман «Вертолётная рапсодия».
- Ну вот, кажется, с большим чиновником Союза писателей познакомился, - подумал я тогда, не предполагая и не надеясь, что мне ещё предстоит с ним встречаться.
В Москве у меня есть крепкий друг-писатель Виктор Пронин. Живёт он достойно в собственном коттедже в Немчиновке. Это сразу за МКАДом по Одинцовскому шоссе.
- Ловко устроился!- шучу я всякий раз, приезжая к нему в гости.
- А…- отвечает он мне. – Всё это наносное. Дали мне тут кусок земли, помогли организовать стройку. Два кошмарных года строительных страданий. Но вот дом поставил. Живи и радуйся!
- Есть разговор, Витя!- говорил я ему, разливая по фужерам сухое красное вино. Приехав однажды к нему из Москвы после встречи с Сергеем Котькало, я имел кое-что серьёзное поведать Виктору Пронину. Он выслушал меня внимательно, не перебивая, после чего убедительно ответил:
- Нет в Союзе никакого Котькало. Там есть Ганичев и Иванов.
- Не может быть, - попробовал возразить я.
- Я у Бондаренко бываю почти каждую неделю, - вскипел Пронин. – Я писатель с многолетним стажем. Я в Союзе писателей каждую собаку знаю.
Я не стал спорить. Как-то незаметно место нашей беседы перешло в сад. Помню, мы зажгли мангал, и наш спорный диалог помчал нас в другие дали. Великую помощь в этом нам оказывали горячие бараньи рёбрышки и хорошее вино. Ароматное мясо с изысканным напитком действовали не только на наши желудки, но и души. Время от времени мы умолкали, глядя куда-то вдаль и думая каждый о своём. Стало совсем темно. Мы зажгли свечу. На столе появился арбуз. Он источал изумительный аромат, который смешивался с запахом лежавших на земле яблок. Казалось, дыши – не надышишься этим воздухом, пропитанным волшебными запахами. Есть, есть что-то упоительное, воспетое в стихах, прозе и песнях, в этих яблоневых подмосковных вечерах! И тянет меня снова и снова в этот пронинский сад. Снова хочется оказаться в плену яблоневого спаса, когда в сознание вливаются новые, никогда ранее не посещавшие меня мысли, заставляющие потом действовать, творить и жить по-новому.
Как правило, после таких уходящих за полночь подмосковных вечеров наступает глубокий сон, поглощающий тебя, не дающий проснуться целую вечность. Так было тогда, у Пронина. Незабываемое…
Но снова зазвонил телефон.
- Кто это? – подумал я без энтузиазма.
То опять был Котькало! Не дожидаясь моих вопросов, Сергей стал заваливать меня вопросами про мой роман «Вертолётная рапсодия».
- А почему главу такую-то ты поставил в конце, а не в середине? А почему ты…? – я понял, что Сергей решительным приступом прочитал мой роман и теперь задавал мне по нему вопросы как учитель не очень старательному ученику. Я отвечал ему что-то невразумительное.
- Ну, а, в общем, ты молодец. Продолжай писать, не опускай руки, - ободрил меня Котькало и выключил телефон.
То, что мой роман мог захватить любого читателя, который не отложит его в сторону, пока не прочитает полностью, мне было хорошо известно. Но я впервые и с большим удовольствием услышал такую профессиональную критику, столь подробный анализ и героев произведения, и его структуры.
До поездки в Москву был ещё целый месяц, и я смог спланировать свои дела так, чтобы ни одно не мешало другому. Вообще мой жизненный график очень плотный и выкроить неделю на поездку в Москву мне было непросто. Но, тем не менее, время пришлось найти. Я – учредитель и директор автошколы. Практически вся моя жизнь связана с этим нехитрым бизнесом. Планировал я примерно следующее. Из Берёзова я собирался перегнать машину ВАЗ 2107 в Сургут для установки на ней учебных дублирующих педалей. Предстояло проехать почти тысячу километров. Из Сургута я должен был перелететь самолётом в Москву на мероприятие по вручению премии, о которой, правда, имел лишь смутное представление. После премии я собирался лететь из Москвы в Самару, там взять такси и выехать в Тольятти для покупки новой «семёрки» для учебных целей. На этой машине я планировал приехать в Сургут. Там я должен был «запедаленную» машину забрать, а купленную оставить для установки учебных педалей. Вот такая получалась педальная поездка, включавшая в себя, среди прочего, процедуру получения премии. Ко всему этому следует добавить, что события развивались накануне Нового года, что вносило в мои дела определённый элемент торопливости. Однако, не будем спешить и рассмотрим всё по порядку.
То утро началось с проверки подлёдных сетей, расставленных на Северной Сосьве напротив устья протоки Чухнейка. Не проверишь раз в три дня – и рыба протухнет. По нашим северным рыбацким понятиям это сродни преступлению. И поэтому, хочешь – не хочешь, мороз – не мороз, хоть какая метель, а садись на снегоход и отправляйся на реку. Долби пешнёй лёд. Тряси сети. Мне этот труд не в тягость, и от пешни я не устаю, ибо знаком с ней с раннего детства. Могу весь день лёд колоть без устали. Помню, жил я когда-то на озере Нумто, из которого река Надым берёт начало. Бывало, что никто в марте ни единой сетки в озеро не ставил. А зря. Рыбка там водилась исправно.
Свежей рыбки всегда хочется. И вот я на середине озера с лопатой и пешнёй в руках. Толщина льда в марте – метр с лишним. Чтобы сеть поставить нужно с десяток лунок прорубить диаметром с метр, чтоб протащить подо льдом верёвку. Потом один её конец надо привязать к сети, которую необходимо утянуть под лёд к последней лунке. Так сеть будет стоять и ловить рыбу. В день получалось сделать до обеда одну лунку и ещё одну после обеда. За неделю сеть я выставлял справную, но руки болели нещадно… А что руки! Каждый день я вытаскивал из-подо льда с пяток щук килограммов по пять каждая, да с пяток окуней по килограмму. Фактически я стал в деревне единоличным обладателем и распорядителем вкуснейших и свежайших рыб. А заливного из щучьих голов я тогда на всю жизнь наелся. И при этом секрет вывел, как сделать, чтоб заливное было прозрачным и чистым. Оказывается, для прозрачного заливного надо от голов перед отвариванием отделить жабры. Бульон тогда получится чистым, как слеза младенца. Отваренные головы надо остудить, выбрать белое мясо, положить в ёмкость. Для этой цели в те времена в деревне использовали эмалированные блюда. Через марлю заливается густой отвар, добавляется сверху молотый перец, морковь, чеснок и свежий лук. Всё это ставится в холодок и вскоре заливное готово. Проснёшься утром, варить ничего не хочется. Вот и тянется рука сама туда, где её заливное уже поджидает. Есть завтрак! Чайком крепким завершишь трапезу и отправляешься по делам деревенским, например, на заготовку дров. Занимался я этим тогда почти в промышленном масштабе. Был молод, здоров, трудиться мог от зари до зари.
После недельной ловли мне нужно было выехать на неделю из деревни. Вот тогда и пришёл ко мне местный паренёк ненец Алик Вылла. Он принёс мне семь ондатровых шкурок в качестве оплаты за мои лунки с углублёнными верёвками. То есть, он просил меня продать моё рыбацкое место. Я с готовностью это сделал, приняв шкурки как должное вознаграждение за мою умелую работу. Должен сказать, что мой труд, как интеллектуальный, так и физический, всегда мне приносил копеечку.
С улыбкой и теплом вспоминаю я те времена и морозные денёчки. Но и сегодня на Обском севере рыбалка не хуже, хоть и не каждому она придётся по вкусу. Отчего так? А вы сами представьте. Пешнёй надо продолбить толстенный лёд. Морозная мгла покрыла всё и вся до горизонта, кажется, подбирается уже и к телу. Но не надо на это обращать внимания. Делай то, что надо, и тогда будет тепло.
Пробить в мороз десятисантиметровую корку льда в метровой майне – дело непростое. А если у тебя три сети, то выдолбить надо шесть майн. Голыми руками в тридцатиградусный мороз надо вытянуть из-подо льда сеть с рыбой. Рыба – зверь сильный, бьётся, извивается, из воды выходить не хочет. Выдернешь её на лёд, начнёшь из сети голыми пальцами освобождать, а мороз их жалит беспощадно, в рукавицы гонит. Бывало, попадётся рыба, и вроде бы радоваться надо, ан нет! Шаманскими узлами в сеть она запуталась, с первого раза не вытащишь. Но делаешь, что нужно делать, гонимый рабочей злостью и рыбацким азартом. Потом проверишь все сети, оглядишь кучу рыб обских, как ценных так и не очень, и унесёшься мыслями в свой посёлок, где, ты знаешь, баба Рая бережно примет подаренную ей рыбу, прижмёт к себе изъеденными трудом, подбитыми синими прожилками руками и скажет:
- Спасибо, Лёня! – и тепло тебе станет в этот холодный день. Оглянешь горизонты Севера, укутанные морозной мглой, и сам себя похвалишь:
- Я – настоящий рыбак!
Ну вот, сеть нехотя вышла из проруби. Пальцы, ноя от обжигающего холода, выпутали всю рыбу. Небольшое усилие и сеть снова стоит подо льдом. А на льду – рыба. Большая и малая, и остроносые стерлядки, и прочие разные породы лежат, коченея на льду и приобретая товарный вид. Не сдаются только налимы. Они продолжают извиваться в снегу, принимая снежные ванны. Странно, что такая хорошо известная обская рыба как налим, изучена совсем плохо. Мы мало знаем о её жизненном цикле, не ведаем где она зимует, куда мигрирует. Знаем только, что налим любит холодную воду и только в ней достигает пика своей жизненной активности, то есть осенью и зимой. А при температуре воды свыше двадцати четырёх градусов рыба гибнет. Глядя на налима, думаешь:
- Ну, ты, брат, даёшь! У тебя никакой одежды нет, даже чешуи, а ты и на морозе не застываешь, извиваешься и ползаешь как змея.
Печень у налима вызревает в самую зиму, становясь желтовато-молочного цвета. Язвочки на ней, какие летом бывают, осенью пропадают. Нам остаётся лишь только порезать её на морозе пластинками как колбаску, посолить, поперчить чёрным перчиком, да принять с доброй водочкой… И тогда никакой мороз не мороз. Печёночка растекается во рту как варенье вишнёвое, оставляя неописуемый вкус… И хочется этой колбаски ещё и ещё…
За один зимний заход можно почти мешок рыбы поиметь. И всё бесплатно. С таким запасом семья может жить полмесяца припеваючи. Хватит этой рыбки и на пельмени из щуки, и на пироги с той же начинкой, на уху, на жаренья. Да на что угодно хватит. Как показывают мои наблюдения за местными жителями, те, кто дружат с пешнёй и сакой, да тайгу любят, те живут безбедно и отличаются от односельчан, таких пристрастий не имеющих. Это другие люди. Они живей и они как будто излучают энергию. Даже ходят по-другому. Мягкой неслышной походкой. И взгляд у них другой, внимательный, всё замечающий. От такого не пролетит незамеченной ни одна сорока. Острый глаз отметит откуда она прилетела, что держала в клюве, куда скрылась. И живут охотники и рыбаки дольше тех, кто с природой не связан. Седина у таёжников почему-то появляется поздно, лет после шестидесяти, а у иных и позже. Вспомнились мне слова моего отца, тоже Леонида, который обучил меня рыбному промыслу. Сейчас он не может ловить, под девяносто ему. Но я взял его однажды с собой на проверку зимних сетей. Он с удовольствием и лёд пешнёй поколол, и зюзьгой поработал, начисто убирая колотый лёд из лунки. Когда после проверки сеть снова ушла под лёд, он выпрямился и произнёс:
- Вот, Лёнька, давно ли я тут был хозяином реки, фитили ставил и сети. Помнишь?
- Угу! - мотнул я в ответ ему головой.
- Девяносто мне скоро, а кажется, что только вчера пятьдесят было. Уже азарта того нет, и сил тех. Да и охладел я к рыбке, аппетит не тот, вкус притупился. Дорожи, сын, этими годочками и моментами рыбацкого счастья, ибо не будет радости большей, чем сейчас, - кивнул отец на горку пойманной рыбы.
Нехотя завёлся «Буран» и, коптя на морозе и подвывая, повёз нас в тепло, в родимый дом. Душа рыбацкая спокойно радовалась улову. Сети проверены, можно три дня про них не думать. «Буран» спустился на поселковую речку Вагулка. Деревенские собаки встречали нас лаем. Вот и дом. Вспомнилась тут опять Бажовская гора «Денежкин камень», Уральские горы, Североуральск, дивный храм в его окрестностях. Вспомнился и призыв Сергея Котькало прибыть в Москву для получения премии. Что ж, поеду…
И вот, час отъезда настал. Я открыл гараж, сложил туда рыбацкий инструмент, загнал «Буран», уложил в железный шкаф свежепойманную рыбу.
Теперь дело за малым – собрать нужные для поездки вещички. Первейше – это набор солёной и копчёной северной рыбки собственного приготовления. Я вручаю это только избранным друзьям. Колбаска сырокопчёная из медведя или лося – это фирменный продукт моего охотничьего дома. Всегда говорю тем, кто едет на «большую землю» - не бегайте по частникам, не тратьтесь на дорогущую рыбу.
Можно купить рыбные консервы нашего рыбного заводика и угодить при этом любому ценителю рыбных блюд. Одни названия продуктов вызовут у них радостный трепет. «Щука в томате», «Язь в томате», «Печень Налима», «Фрикадельки из сиговых пород рыб с овощным гарниром»… Есть чем потрафить любому гурману.
Но вот всё собрано и ты за рулём самого массового в мире автомобиля ВАЗ 2107. Лицо твоё расплывается в предвкушении дорожной романтики. Никуда не убежишь от этой злодейки. Двести десять километров автозимника. Потом ещё восемьсот асфальта от Нягани до Сургута, в мороз за тридцать градусов да с ветерком.
Выехал. Уже были сумерки. На севере два часа дня – сумерки. В три – темень хоть глаза выкалывай. Для тех, кто не знает что такое автозимник, объясняю отдельно. Это временная дорога на период морозов, расчищенная тракторами по пойме рек или тайги. После метелей для поддержания проходимости дорога очищается дорожной техникой.
А ещё есть «ледянка». Обычно её прокладывают по болотам в ноябре, как только ударят первые морозы. Для её устройства гусеничная вездеходная техника, как правило, на базе танков, проезжает по заболоченной местности, километров эдак сто, оставляя после себя водяной след. Наступившие морозы сковывают его, промораживают до сверхтвёрдого состояния, создавая подобие дороги, называемое в народе «ледянкой». Она ровная, без ухабов. Гнать по ней можно со скоростью от ста до двухсот километров в час. Лесовозы на КРАЗах (мы их ещё «свистунами зовём) загрузившись хлыстами леса по полвагона, мчатся по ледянке быстрей ветра. Не окажись на его пути!
Тут всё зависит от мастерства водителя. Я ехал, поглядывая за снеговые бровки дороги, выискивая в них звериные следы и стараясь по ним определить живность, обитавшую в этих местах. Обычно попадаются следы куропаток, лис, зайцев, песцов.
ВАЗ 2107 идёт по автозимникам легко, шустро. А вот иномарки по таким дорогам еле тащатся, тормозят возле каждой выбоины. Как сказал мне один знакомый грузин в автосервисе: «Если на иномарке проедешь эти двести десять километров от Берёзово до Приобья со скоростью восемьдесят километров в час, полмашины на дороге оставишь!» А семёрка едет без проблем. Если и оторвёт что, то ремонт и запчасти – дело копеечное. Вот и летают семёрочки по зимникам севера, обгоняя колонны плетущихся друг за другом иностранных авто.
Промелькнула Шайтанка, деревушка на Северной Сосьве. Над дорогой курился морозный туман, сумерки перешли в ночь. Кстати, в темноте по зимнику под фарами ехать легче, так как белый снег лучше освещается фарами, чем чёрный асфальт. Но всё равно, не зевай. Зимник – он коварный и ошибок не прощает. Мыслями я был уже в Сургуте, предвкушая визит в столицу. Вдруг … я лишь только успел увидеть поперёк дороги выемку от ручейка, метра два в ширину с полметра вглубь. Тормознуть я не успел, и … машина взлетела как на трамплине. Она приземлилась сначала на передние колёса, затем коснулась дороги задними и пошла юзом то вправо, то влево, то снова вперёд. Эх… обругал я себя крепким словом за такой свой шоферской ляп. Баранкой руля вильнул влево, потом вправо, убедился, что машина мне подчиняется и выдохнул с облегчением. Значит, ничего не сломал, не согнул, машину уберёг. Сбавил скорость и сказал сам себе:
- Ну, что Лёня? Отделался лёгким испугом?
Тут загорелся индикатор моего ротозейства - красный значок отсутствия масла в двигателе. Значит, давления в машине нет. Я остановил машину, взял фонарик и вылез наружу. Осветил поддон двигателя. Назвать его поддоном после полученного удара можно было только очень условно. Какой-то бесформенный кусок рифлёного железа. Но он был цел и не тёк. Я облегчённо вздохнул. Значит, красный индикатор загорелся оттого, что отлетел маслоприёмник. Ладно, это не трагедия. Нужно только долить масла в двигатель, чтоб столб давил лучше. Тогда можно без поломки двигателя до ближайшего СТО добраться. Прыть, естественно, я сбавил. Как побитая собачонка покатил на самой низкой из всех возможных скоростей в Нягань. На всякий случай набрал номер Славы - владельца СТО и доложил ему обстановку.
- Приезжай, сделаю! – пообещал, как обычно, Слава.
Стараясь не глядеть на то и дело загорающийся красный индикатор, я не спеша ехал по ухабам северного автозимника. Ехал и старался не думать о той катастрофе, которая могла случиться, если бы, не дай Бог, отказал бы движок. Но машина ехала, несмотря на мороз и отломанный маслозаборник. Часам к восьми я остановился у ворот Славиной СТО на улице Речников города Нягань. Вот как бывает на дорогах Крайнего севера. Как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Сорвались мои сегодняшние планы в Сургуте. Но ничего. Бог даст, доеду до Сургута к утру.
У Славы сходу закипела работа. Он поднял на подъёмнике мою машину, осмотрел кроме поддона и маслоприёмника ещё и другие механические потроха. Проверил, не сорвались ли тяги.
- Ну как? спросил я его.
- Часам к двум ночи, не раньше, - произнёс свой вердикт Слава.
Вот так я ехал в Москву за славой и деньгами. Тот, кто много ездит, тот знает цену времени и умеет им распоряжаться. Я тут тоже не новичок. Пока Слава возился с моим авто, я прилёг в его кабинетике на диван. Тёплые волны заржавленного калорифера окутали меня и унесли, как ангелы, в небесные дали. Да, денёк выдался насыщенный. Проверка сетей, суета перед отъездом, дорога… И всё это при пониженных температурах. Я уснул как младенец. Сквозь сон слышал как заходила супруга Славы, укоряла его за работу в ночь, на что он беззлобно огрызался:
- Не нравится? Тогда найди мне другую работу с таким же заработком!
Очнулся я от громкого окрика Славы.
- Принимай аппарат!
Тут сработала выучка моего отца. Я по-солдатски быстро поднялся и вышел к машине. Вылеченная Славиными руками, она смотрела на меня чистыми глазами-фарами, сверкая серебристыми боками и как бы приглашая:
-Поехали! Жалей меня только!
Лежавшая в сторонке кучка поломанных деталей, заменённых Славой, молчаливо свидетельствовала о моём безрассудном вождении. Я рассчитался с мастером и уже, было, собрался отъезжать, как Слава кивнул мне на закуток в глубине его мастерской. Мы подошли к слесарному столу, и я обомлел. На чистом листе бумаги стояли два двухсотграммовых стакана с водкой, две фарфоровые кружки с тем же содержимым, солонка и перечница. Плюс пакет томатного сока. Набор, от которого у любого мужчины потекут слюнки.
- За то, что б нормально доехал! - прокомментировал этот натюрморт Слава.
- Согласен! - ответил я и начал отвинчивать пробку пакета с томатным соком. Самый правильный сок под водку.
- Спасибо тебе, дорогой друг, - произнёс я, поднимая стакан. Двести грамм водки вошли в меня, словно их ждал и приветствовал весь мой организм. С неописуемым наслаждением я запил водку круто посоленным томатным соком. Благодать… На Севере такие ситуации не считаются пьянством. А ГИБДД не вылавливает и не обнюхивает водителей на трассе.
Я благодарно пожал Славе руку и, сев за руль, выкатил из гаража в морозное марево. На «Газпромовскую»! В морозы я заливаю исключительно качественный бензин, выбирая для этого только проверенные автозаправки. На дрянное топливо я напарывался не раз и хорошо знаю, чем это грозит.
В два ночи я рулил по улицам Нягани. На улицах пусто. Даже собак нет. Должно быть, спят все, попрятавшись по теплотрассам и подъездам домов, в которые их впустили жалостливые жители. Опять вспомнился Слава. Знаю его уже лет двадцать. Мастер - золотые руки. А ангарчик его на улице Речная в Нягани – это мастерская волшебника. Живёт он там своим слесарным делом, служит вот таким чудакам, как я, отпуская наши шофёрские грехи. История его мастерской – особая. Много через неё прошло машин и людей. Там материала на хороший сериал хватит. И не один.
Но вот и заправка. Заспанная королева бензоколонки накачала мне бак топлива, с ленцой отсчитала сдачу и мутным взглядом проводила в сорокаградусный мороз. Я взял курс на Сургут.
Порция водки поиграла в моих жилах, разбудила мысли, поводила их хороводом и вывела на реальный маршрут. Езда на ВАЗ 2107 в таких условиях специфична. Скорость приходится держать максимум восемьдесят, ибо на больших оборотах тепло из движка выдувается скоро, хоть он и укутан в «дарнит». Да и резина в таких условиях твёрдая как стекло, сцепление у неё с дорогой не намного лучше, чем у коньков. Бывает, повернёшь вправо, а она как ехала прямо, так и едет. Вот и притормаживаешь, чтоб повернуть можно было безопасно.
Но согласно всем теориям и практикам, моя семёрка ехала исправно, оставляя за собой сотни километров промёрзшей дороги крайнего севера.
Вот и город Ханты-Мансийск, залитая огнями столица российского биатлона и главный город нефтяников России. Но для меня этот город – просто административный центр ХМАО. Самое главное – это место, где живут многие мои друзья.
Взбодрил меня город Ханты-Мансийск, честное слово! Мысли мои полетели вперёд, оказались в Сургуте, и дальше в Москве, в Немчиновском домике писателя Пронина. Мыслями я был уже в его творческой мастерской, видел бутылочку сухого вина (кьянти). Казалось, я уже слышал запахи свиной шейки, запеченной в духовке. Я разговаривал со столичным мэтром о московской писательской жизни и о жизни нашей, северной. Мы говорили о женщинах, о море, о солнце…
С Прониным действительно интересно поговорить и поспорить. Наши споры с ним порой проходят на повышенных тонах. Мы можем угостить друг друга крепким мужским словцом, разойтись по комнатам, молча разъехаться. Но вечером мы опять встречаемся, опять между нами бутылочка кьянти и мы снова обсуждаем всё на свете. Наверное, подпитываем мы друг друга внутренней энергией.
От меня ему идёт энергия Севера. Меня он питает духом столицы и её суматошной жизни.
Дочки у него – писаные красавицы. Инна, Аня и Арина. В прошлый 2015 год повезло мне к нему на Пасху приехать. Девчонки взяли меня с собой в храм на службу. В храм Христа Спасителя, главную церковь России.
Если не дочери его, наверное, никогда и не побывал бы я в этом храме. Но вряд ли правильным будет называть его самым главным храмом страны, ибо главный – это тот, в который ты ходишь в своей жизни, где ты молишься Богу, исповедуешься, восклицаешь: «Христос воскрес!» Для меня это церковь в родном Берёзово. Ей двести лет. Это намоленное моими земляками святое место. Сразу за церковью раскинулась широченная Сосьва, по которой плывут пароходы, тянущие баржи, пассажирские теплоходы с ресторанами и праздным людом на борту, среди которых выделяются господа в шляпах и белых костюмах и изящные барышни, дефилирующие по палубе и размышляющие о чём-то своём.
Промёрзшая заправка, резиновый задубевший на морозе шланг, касса. Я набулькал полный бак, «ударил по коробке» и взял курс на Сургут. Огни ночного города исчезли. Машина встала на асфальтовую дорогу и я словно въехал в тёмный туннель длиной триста с лишним километров до Сургута, нефтяной столицы Сибири. Эх, Сибирь родная! Люблю тебя, как всякий сибиряк, хоть и скупа ты на солнышко. Мы ждём его все эти морозные дни, мечтаем о журчащей реке, и гнущихся от рыбы удочках. Мечтаем о грядках в огороде, о траве на лужайке. Нам видится мангал за которым звучат шутки и смех… А! Я отогнал эти сентиментальные штучки, поддал газу и сосредоточился на дороге. Машина уверенно шла вперёд, без малейших симптомов неисправности (опять вспомнил добрым словом Славу). Значит, в Москву златоглавую я попаду согласно составленному мой расписанию.
Ох, уж эта трасса Ханты-Мансийск – Нефтеюганск – Сургут! Тут не уснёшь за баранкой. Справа и слева по трассе - месторождения нефти и её добытчики. Трасса не спит в любое время суток. Колонна за колонной следуют по ней повозки технологического транспорта. Не разгонишься… Но по возможности я всё-таки обходил иную особо ленивую фуру. Вижу, что встречка пустая, добавлю газу и иду на обгон. Но вот, приближаясь к фаркопу полуприцепа, я заметил какие-то капли в сорокаградусный мороз на моём лобовом стекле. Обогнав этот КАМАЗ, я увидел, что он гружён двухсотлитровыми бочками. Должно быть, какая-то лопнула и поливала своей жидкостью обгоняющий транспорт. Я ругнул водителя за такую транспортировку груза и нажал на рычаг стеклоочистителя, чтобы убрать с лобового стекла эти мешающие капли. Стекло моментально помутнело. Боковым взглядом я успел поймать край бровки и на тормозах воткнулся в неё. Сердце забилось от мысли что, потеряв управление машиной, я подставился под идущий навстречу транспорт. Но несколько секунд спустя, оценив ситуацию, я радостно выдохнул:
Уф! Живой!! И не на встречке!!! Пластиковый бампер от удара о снежную бровку разлетелся на мелкие кусочки - в минус сорок всё становится хрупким как лёд. Ну, что ж, на севере не печалятся на попутные трудности, а продолжают идти к цели. Вот и я, обложив крепким идиоматом водителя прицепа, поскоблив ветровое стекло и приморозив кончики пальцев, вернулся за руль автомобиля и продолжив свой путь на Сургут. Исход меня радовал, ибо дело могло обернуться для меня более чем печально. Похоже, что обещание Сергею Котькало прибыть в Москву двадцать четвёртого декабря я всё-таки выполню точно (если Господь не распорядится иначе).
А время между тем уже четыре утра. Через сорок минут я заезжаю в Пойково, нефтяной городишко, каких у нас тут множество. Гляжу – на обочине стоит тот самый злополучный КАМАЗ с бочками, одна из которых чуть было не отправила меня на тот свет. Рядом с прицепом инспектор ГИБДД суетится. Видать, тот деятель не одного меня угостил, и дело до официального разбирательства дошло.
Решил в придорожное кафе заглянуть. Не оттого, что проголодался, а чтоб глазам отдых дать, при свете немного посидеть. Кормят в таких заведениях сносно, но цены… Плюс явный обман в области эстетики. На витрине выставлено множество разных блюд в самой симпатичной посуде и в завлекательном оформлении. А закажешь – и получишь пластиковый контейнер с одноразовой вилкой и ложкой. Такая вот красота. И опять же цены…
Салатик, первое, второе и компот. Пятьсот рублей долой. И всё это из пластмассовой посуды. Нравится? Но мы не ропщем. Мы покорно принимаем судьбу, отправляя в себя это вещество, которое в процессе переработки должно дать тепло для противостояния сибирскому морозу.
Пропетляв по чёрному асфальту, моя семёрка вынесла меня в Нефтеюганск, игравший огнями даже в этот неурочно ранний час.
На обочине появились фонари. Почти как в Москве! Я повеселел, заулыбался. Мчусь дальше в Нефтеюганск, поглядывая на мелькающий мимо меня транспорт. Вот справа громадные ёмкости Ростефти, которые нефтяники пренебрежительно называют «кастрюлями».
Ещё недавно на этих кастрюлях писалось «Юкос». Канула в Лету эта компания. Теперь жители Нефтеюганска стараются даже не вспоминать это название. Как и имя мэра этого города, убитого гражданина Петухова, который как представитель государства встал поперёк дороги нефтяному королю Ходорковскому. Теперь он политик, по телевизору выступает и в Интернете он постоянный гость. Среди уголовников его место, в палатах каменных с решётками железными.
Я считаю, что надо ограничить «раскрутку» таких личностей с уголовной подкладкой в СМИ и других источниках. Не нужны России идеи украинского майдана, привносимые этими деятелями.
Но не буду больше о серьёзном.
Моя машина въехала на мост через Юганскую Обь. Через несколько минут я был уже в городе, залитом яркими огнями рекламы. На улице минус сорок, а здесь разноцветная реклама зовёт на тёплый Кипр и не менее тёплую Грецию, «где всё есть» и где «всё включено». Вскоре Нефтеюганск остался позади, и я снова очутился в северном мраке на пути в Сургут.
Заезжаю на заправку. Нефтегазовый комплекс - контора сверхбогатая, о чём свидетельствуют местные просто шикарные автозаправочные станции.
Здесь, в нефтяном центре России, топливо на порядок дешевле, чем по всей России, где нет добывающей нефтяной отрасли.
Перед Сургутом проезжаю мост через Обь. Это величественное вантовое сооружение не может не впечатлить. После моста идут современные постройки. Это гостиничные комплексы, жилые здания, офисы. Везде и всюду снуют и легковые, и грузовые автомобили. Дороги отличные, сервис на должном уровне. Всё как в Европе даже тут на нашем Севере. Душа радуется, что живёшь ты не в промороженной дыре, а в цивилизованном регионе родной России. Десяток километров и я в центре нефтяной столицы. Отсюда я отправлюсь в столицу, в Союз писателей России. Вот только кое-какие формальности в Сургуте утрясу. А там и на самолёт…
Вот я у офиса Росавто. Сдаю свою машину.
Эх, дела, дела... Всё гонят они нас, не жалеют. Только что крутил я баранку, а сейчас везёт меня такси в аэропорт Сургута. Дожили до времён, когда билет не надо приобретать заранее. Приехал, купил билет прямо перед вылетом и полетел….
Здание аэропорта Сургут, скажу вам, давно не соответствует экономической мощи и высокому статусу региона. При таких объёмах извлекаемого из земли углеводородного сырья аэропорт – ворота в Сургут – должен быть как минимум из серебра. А в сегодняшнем всё без помпезности. Зальчик, буфетик со стоечками, где можно попить кофе из пластмассовых стаканчиков, закусочки. На втором этаже ресторан и такая же забегаловка, то бишь, буфет. Вот вам и международный аэропорт Сургут.
- Авиакомпанией «Победа» полетите? - мило спросила меня билетная кассирша и протянула билет.
- Да, конечно, - ответил я ей.
Заветная белая бумажка - билет на авиакомпанию ЮТэйр – даёт мне право долететь с комфортом до Внукова. Это самый удобный аэропорт в Москве. До города рукой подать, а до Немчиновки Пронина – ещё ближе.
В кармане зазвонил телефон. Я нажал кнопку разговора и услышал зазывной голос писателя Пронина:
- Это Бабанин?
- Да! - ответил я ему. – Это Бабанин. Можешь порадоваться, Витя.
- Я и так радуюсь, - согласился со мной Виктор. - Ты где?
- В Сургуте. Как погодка в Москве? У нас тут минус тридцать три.
- А у нас плюс! – победным голосом сказал Виктор. – В саду сухо, и у мангальчика дровишки лежат, тебя ждут, - доложил мне Витя.
- Ну, тогда можешь расслабиться. Через четыре часа я буду у тебя.
- Давай, Лёня, давай! Я мясца приготовлю к твоему приезду, - шептал мне Витя своим заговорщицким голосом. Фирменное блюдо Вити Пронина для гостей - это свиная шейка, запечённая в духовке. К ней, как полагается в Москве, водочка. Но учитывая тот факт, что мы с ним снизили потребление крепких напитков, подаёт он красное сухое вино, обычно Кьянти.
Жизнь научила нас осмотрительности. Я быстренько открыл ноутбук, нашёл телефон московского такси, и заказал машину к прилёту. Так будет дешевле, чем брать такси в аэропорту. Уже в качестве обилеченного товарища я лениво прогулялся по Сургутскому аэропорту. Всё как в том СССР. Никаких изменений. Несколько киосков с непосильной потугой придать аэропорту статус международного.
Ничего… Это Россия. Любим мы её всякую.
Проходим досмотр. Потом, пряча носы и уши от мороза в шапки, воротники и шарфы, мы устремляемся к автобусу, который довозит нас до трапа. Хорошо, что в самолёте тепло, а то было бы совсем невесело. Скажу вам по секрету, что на борту я прибегаю к одной маленькой хитрости. Хочется попасть на место возле иллюминатора. И потому, при регистрации надо улыбнуться девушке и попросить её:
- А вы не посадите меня к иллюминатору? Очень хочется на Россию с высоты полёта посмотреть!
Всё. Место вам обеспечено.
Взревели движки авиалайнера. Я рассмотрел интерьер нашего Российского «Супер-Джет». Всё-таки научились прилично отделывать самолёты. Этот наш ничем не уступит западному.
Самолёт взлетел, взял курс на Москву, на дом писателя Пронина. Я неотрывно смотрел вниз на проплывающие под самолётом города и объекты. Вот Сургутский мост через Обь, за ним Нефтеюганск, Пойково. Самолёт влетел в облака. Теперь можно чуток прикрыть глаза, помечтать, а если повезёт, то и соснуть.
Мои мысли танцевали в хороводе под мерный гул двигателей. Приятно сознавать, что передо мной не мёрзлая дорога, а уютный салон самолёта. Впереди Москва и Пронин. Москва встретит меня плюсовой температурой, а Пронин – душевным теплом.
Поспать не удалось. Заходили стюардессы с предложениями напитков, от которых я вежливо отказался. Руки потянулись к ноутбуку. Я открыл очередной материал, и полились строки. Как здорово, когда под тобой проплывает Россия с её лесами, полями и реками, а ты глядишь на них сверху, и в уме твоём рождаются возвышенные мысли, превращаемые в текст. Волшебный процесс и ты в нём – самый главный участник.
Самолёт пошёл на снижение без объявления бортпроводников. Для меня, лётчика, это самый интересный момент. Закрыв крышку ноутбука, я уставился в иллюминатор. Люблю подлетать к Москве, рассматривать её окрестности. Вот скопления домов причудливой формы. Иные объекты кажутся космодромами инопланетян. Видны потоки движущихся машин, дымящие трубы и прочие признаки кипучей жизни.
Когда самолёт заходит на посадку во Внуково, то летит прямо над МКАД, и ты на бреющем полёте обгоняешь потоки машин. Затем следует пустырь и, почти неощутимо коснувшись посадочный полосы, самолёт теряет скорость. За окном - рулёжки, стоянки, ангары на удалении. А поближе – самые разные самолёты. Большие и маленькие, прямые и горбатые. Всех расцветов и узоров, как новогодние игрушки. Наш самолёт неспешно подрулил к своему ЮТэйровскому месту.
Открыли дверь. Я вышел на трап и, пробежав по нему, угодил ботинком в лужу. Значит, в самом деле, тут плюсовая температура. После наших северных тридцати ниже нуля это всего лишь тёплая водная процедура. Московский ветерок, обдувавший лицо, показался мне почти весенним.
Такси не подвело. Железный мустанг ждал в каком-то кармане при аэропортовой дороге.
И вот торжественный момент. Я мчусь по московской дороге в уют пронинского дома. Цена проезда вполне демократическая – всего полторы тысячи рублей. Я не стал, как обычно, тревожить таксиста разговорами о политике и экономике в виде прямолинейных вопросов о стоимости местного бензина. Я просто сидел и смотрел на суету столичной жизни. Смотрел и думал – как тут можно жить человеку? Леса нет. Реки нет. Нет полей. Не видно сопок. Что за жизнь?
А если встретится какая рощица или тощий лесок, не увидишь ты там россыпи следов зверей и птиц на девственно чистом покрывале снега. Так во имя чего тут живут люди? Но оставим чересчур серьёзные мысли…
Машина съехала со МКАДа на улицу Горбунова и по ней влетела в Немчиновку. Проезжаю мимо обелиска русским воинам Великой Отечественной Войны. Вот пруд, в котором круглый год живут утки. Железнодорожная станция. Пара зигзагов по улицам и я калитки уютного дома Виктора. Как приятно сознавать, что тебя где-то ждут.
Крепкое рукопожатие, второй этаж, столик, бутылочка сухого вина, кусок источающей аромат свиной шейки, только что вынутой из духовки… И потекли тут наши разговоры на столично-северные темы. Казалось бы, знаемся мы всего лишь лет пятнадцать, а уж сколько общих друзей, сколько совместных походов и мероприятий всяческих. С Виктором всегда есть о чём поспорить.
Закончилась бутылка вина, время летело незаметно. Пора бы приступить к самому главному, ради чего я и прилетел в Москву. Это моя премия. Я набрал номер Союза писателей России. Голос Сергея Котькало недовольно пробурчал:
- Приезжай завтра пораньше. Мы сами не знаем точного времени процедуры. У нас посидишь.
Ясное дело. Приказ начальника – закон для подчинённого.
Тем временем Пронин сходил в соседнюю комнату, откуда вернулся с бутылкой коньяка в руке.
- Ну, что, лауреат? Коньячку на посошок?
- Согласен, - ответил я и выпил предложенную мне рюмку.
- Вот и хорошо, - поддержал меня Виктор. – А теперь надо стремянную. – И он снова налил.
Однако, надо бы не позабыть зачем я приехал в столицу. Проверив, не оставляю ли я после себя своих вещей и подарков нужным людям в Союзе писателей, я направляюсь в этот самый Союз. В руках у меня саквояж, до отказа наполненный дарами северных сибирских рек. И чем ближе я был к месту сбора литературной элиты России, тем веселей мне становилось. Сама собой пелась песенка «Как молоды мы были, как ласково любили…»
Москва – это бесконечные потоки машин и людей. Это извечная суета. Многих приезжих, но только не меня, этот способ человеческого состояния вгонят в уныние. Людей угнетает лязганье турникетов, вой вагонов. А меня это бодрит. Я люблю разглядывать лица людей. Какие же они разные! Я вижу в них силу и энергию и заряжаюсь ими. Подкатила к перрону электричка, кучка людей втолкнула меня в вагон. Я снова в движении.
Вдруг в открывшуюся дверь вагона впихнулся коробейник с микрофоном и стал предлагать свой инновационный товар, демонстрируя его эксклюзивность. Однажды и я купился на его уловку, приобрёл у него какой-то чудо-карандаш, который якобы выводит все пятна. А когда дома я попробовал испытать его рекламируемые свойства, то обнаружил, что карандаш этот не только не чистит, но и сам изрядно пачкает.
Вагон электрички выгрузил пассажиров на перроне Белорусского вокзала. Пройдя изрядный кусок привокзальной улицы, я нырнул в метро, обдавшее меня своим неповторимым запахом. Всё, теперь я почти москвич или, по крайней мере, частичка снующей московской людской массы. От станции Парк Культуры направляюсь в Союз писателей. Странно, почему блистают в России чиновничьи офисы, а здания таких организаций как Союз писателей, место встречи национальной интеллигенции, вид имеют весьма неприглядный?
Ответ, наверное, простой. Не дошло ещё до сознания власть имущих, что культура народа – это основа основ.
Вот и конечное место моего прибытия. За массивной дверью – длинный заваленный книгами и газетами коридор. Поднимаюсь на второй этаж, нахожу кабинет Сергея Котькало, сопредседателя Союза писателей РФ. У входа перекрестился на внушительный иконостас.
Сергей меня уже ждал. Пожав мне руку, предложил присесть. Читающим этот материал скажу сразу и прямо. В этом кабинете не засиживаются, с гостями, даже с дальнего Севера, долгих задушевных бесед не ведут. И не потому , что не уважают, а потому, что рабочий день у сотрудников Союза писателей России расписан если не по минутам, то по часам точно. Гостинцы мои северные пришлись по душе. Сергей охотно принял их, сказав, что непременно угостит весь немногочисленный штат работников писательской организации.
Котькало налил мне чашечку растворимого кофе, познакомил с парнем, сидевшим за компьютером. Оказалось, что он из Донбасса, полмесяца как освободился из украинской тюрьмы, где содержался как политический преступник. Год с хвостиком отсидел по милости демократии. Я таких видел в Донецке в прошлом году, когда ездил туда в командировку, поэтому мне было что у него поспрашивать. Сергей подошёл ко мне и сказал, что мероприятие будет часа через три, так что мне нужно посидеть у него в кабинете.
Разговорился я парнем. В принципе и поведение, и мышление его мне понятны. Нельзя с налёту судить о людях, по которым, если говорить прямо, даже не проехались трактором, а ударили системой залпового огня, сметя в одно мгновение не только пожитки, но и членов семьи.
Мы говорили о том, что разум не может не восторжествовать, а продавшаяся западу киевская власть неизбежно падёт. Такие беседы в здании Союза писателей России будоражат писательскую душу, вдохновляя её на новые творческие свершения. Пара часов пролетела незаметно. В кабинет влетел Сергей и скомандовал:
- На выход!
Шагая по коридору в новеньком костюмчике, я любовался собой. По образу жизни мне редко приходится облачаться в цивильные костюмы. На мне чаще рыбацкая или охотничья одёжка. Далёк я от светских раутов и приёмов. Душа моя стремится в тайгу, где ей тепло и уютно даже в телогрейке.
Толкнув перед собой дверь, я вышел на улицу и направился к машине. Увидев человека, ожидавшего нас, я обомлел… Перед нами стоял «начальник российских писателей» Валерий Ганичев. Поздоровались. Я понял, что мы едем на мероприятие все вместе.
- Надо пошевеливаться, - проговорил за моей спиной Котькало, и мы быстро уселись в автомобиль. Я оказался на заднем сидении между председателем Союза писателей РФ Валерием Ганичевым и сопредседателем Союза писателей Сергеем Котькало. На переднем сидении сидела Марина Ганичева.
- Ну и компания у меня, - пришло мне на ум. – Вот бы кто из коллег увидел меня среди этих светил. – Интересно, что бы они подумали.
Ганичев тут же, как будто бы мы знакомы с ним двадцать лет, заваливает меня вопросами о севере. Оказывается, он родом оттуда. Из Омска. Родителей туда когда-то сослали. Интересовало его всё. И рыбалка, и охотничий промысел, и природа, и заработки. Это была моя тематика, и мы с удовольствием проговорили до конечной остановки. Подъехали к зданию с КПП. Дежурный майор полиции долго и тщательно сверял наши паспорта с заявленными в листах, а когда убедился, что там всё верно, открыл турникет для прохода.
- Это что за здание? - шёпотом спросил я Сергея, шагая по территории этого богатого особняка.
- «Президент Отель», - обыденным голосом ответил мне Котькало. Но даже столь громкое название мне ни о чём не говорило. Интересно, а что там внутри. Вот входная дверь, массивная и тяжёлая. Отворив её, мы вошли в покрытый ковром вестибюль. Огромный холл, возле которого дамы в длинных платьях до пола встречали гостей.
- Вот она, столица, - дивился я , оглядывая окружающую меня роскошь. Моё ротозейство прервал Котькало, шепнув мне на ухо:
- Твои консервочки «Щука в томате» и «Язь в собственном соку» - просто прелесть! Спасибо от всего Союза.
- Да, ладно! – отмахнулся я в смущении. А про себя подумал: «Баночка та сорок пять рублей стоит. У нас в Берзово никто такие не ест, потому что разбираемся мы в рыбных консервах. А в Москве и это на ура идёт. На этикетку народ падкий.»
В гардеробе мы сняли верхнюю одежду. Ганичев с Мариной пошли вперёд. Мы последовали за ними. Поднялись по эскалатору и, повернув направо, оказались в холле Георгиевского зала. Вот тут-то и началось самое интересное. Красивая девушка в длинном платье поднесла нам симпатичный разнос, на котором стояли фужеры с шампанским, минеральной водой и коньяком. С другой стороны появился мальчишка с разносом, а на нём сыр нарезанный и бутерброды какие-то. Значит, мы попали на фуршет.
И таких молодых людей с разносиками ходило много. Фотографы, журналисты, операторы… Но это были ещё не главные действующие лица. Среди нарядной презентабельной публики в вестибюле Георгиевского зала стали появляться телевизионные лица, знаменитости самого крупного калибра. Хоккеисты Михайлов, Третьяк, Петров, лыжница Вяльбе, учёный-океанограф Артур Чилингаров.
- Ну, и тусовочка, - подумал я. Повсюду сновали фотографы, корреспонденты. Какой-то подскочил и ко мне. Я чин чинарём дал интервью. Скажу по секрету, что сколько раз мне подносили поднос с напитками, столько раз я и прикладывался. Котькало не мог этого не заметить и зашипел мне предупредительно:
- Тут выпить можно, но смотри не переборщи. Потом жалеть будешь.
- Понял! – послушно закивал я ему головой. Подошёл к диванчику, на котором сидел Валерий Ганичев. Звёзды российского бомонда уже примелькались, и я занял место возле Ганичева в ожидании его команды ринуться за премией. Но какой? О ней я не имел ни малейшего представления.
- Ну, пойдёмте в зал,- сказал Котькало, и мы пошли. Та высокая площадка оказалась не Георгиевским залом, а только «предбанником». А сам Георгиевский зал оказался громадным, походил чем-то на огромный ресторан времён Советского Союза, только больше и величественней. А ещё здесь была сцена. Большая, необычная сцена, оформленная под Арктические льды и айсберги. Какое-то странное чувство охватило меня. Совсем недавно меня кусал северный мороз, считанные часы тому назад я мчался по промёрзшей дороге на Сургут, а вот сейчас нахожусь в шикарном зале среди фешенебельных людей. Для полноты картины, наверное, не хватало только Президента Российской Федерации.
Началось действо. Над сценой пошёл белый морозный пар, и вышли ведущие. Я стрелял глазами по залу выискивая знакомые лица, иные из которых частенько мелькают на экране телеящика. Приглянулся мне один ВИП уникальный. Рыжеватый мужичок затрапезного вида, в носках застиранных, туфлях поношенных. Лицо такое, как будто его наши северные ветры много лет ласкали или очень он дружен с рюмочкой (второе более вероятно). Кто такой? Где ж я его видел? Я пригнулся к Котькало, спросил у него:
- Я этого рыжего у нас на северах видел. Вот только вспомнить не могу.
Не поворачивая ко мне головы, Котькало удовлетворяет моё любопытство:
- Так это рок исполнитель Гарик Сукачёв!
Нда… Пристыдил я себя, знатока северян. А ляд с ним, с этим Сукачёвым. На столе есть что посмотреть. И икорка красная, и холодец. Фруктовая нарезка. Стали разносить горячее. Вечер набирал свои праздничные обороты. И вот после каких-то гимнастов началась торжественная часть. Всё по чину. Оказывается, торжество проводила международная арктическая организация, чествовавшая своих выдающихся деятелей. Первый поздравленный и получивший премию был Артур Чилингаров. Тот самый, который установил флаг России на дно Северного полюса. Интересный человек. Он выступил с небольшой прочувственной речью и принял под аплодисменты полагавшуюся ему награду. Вторым на пьедестал почётной сцены поднялся наш главный писатель Валерий Ганичев. Ему было что рассказать об арктических просторах нашей Родины. Потом был норвежский исследователь, директор исследовательского института и, наконец, пригласили на сцену меня. Номинация называлась:
«Вклад в пропаганду и развитие Севера и поддержку коренного населения».
Симпатичная ведущая перечислила мои литературные достижения, рассказала как я с блокнотом и авторучкой дошагал пешком от моего Берёзово до Москвы три тысячи километров. И, конечно же, упомянула мои книги. Премия мне вручалась за издание книг, рассказывающих о природе крайнего севера и Арктики. Приятно было получать эту премию, честное слово. Приятно видеть, как тебе аплодируют такие люди как Владислав Третьяк, Михайлов и другие кумиры наших мальчишек. Момент моего триумфа промчался, я с подарочной сумочкой спустился в зал, подошёл к своему месту и сел на свой стульчик. Наверное, ещё полчаса продолжалось торжество, после чего наша делегация от Союза писателей России, вышла из Георгиевского зала.
- Вот тут посидим ещё, - сказал Валерий Ганичев, присев за столик бара. Подошла официантка, все уткнулись в меню. Я, конечно, как лауреат и северянин достал кошелёк и сделал широкий жест. Угощаю! Но Ганичев меня пресёк. Достал конверт из такой же как и у меня сумочки и сказал:
- А гонорар то на что!? И всё встало на свои места.
Должен тут заметить, что размер премии у всех был разный. Я, например, по рангу и значимости не иду в сравнение с Артуром Чилингаровым и Валерием Ганичевым. Естественно, и премия моя была поскромнее. Но это мелочи. Я с удовольствием сидел в этом баре с делегацией Союза писателей, пил чай и мы обсуждали наши писательские дела, касаясь в основном бывших писателей страны, на трудах которых мы выросли. Чай закончился. Я посмотрел в сторону зала, в котором начала набирать обороты менее официальная часть. Мы встали со своих стульчиков и не спеша пошли к раздевалке. Ганичев и Котькало то и дело спрашивали меня:
- Ну что? Понравилось? – я им отвечал с иронией строками из всем известной басни Крылова:
- Так потчевал сосед Фома соседа Фоку!
Машина везла нас по сияющей огнями Москве. Разговор наш о писательском творчестве закончился только когда мы подъехали к станции метро. Я попрощался здесь с моими добрыми покровителями и, сделав несколько шагов, оказался в подземной толпе. Суета людского потока меня приятно волновала. Приятно было видеть столько разгорячённых, порой озабоченных, часто внешне равнодушных, но всегда живых лиц. Десять минут проходил я по Белорусскому вокзалу. Наконец, пришла электричка на Немчиновку.
И вот я снова у Пронина.
- Рассказывай! – повелевает Виктор, усадив меня за щедрый стол и подливая в фужер итальянского сухого вина.
Я в винах не знаток. Все подобные субстанции я называю одним словом – «кислушка», давая им только совсем нечёткие градации типа «покислей» и «послаще». Тем не менее, даже кислушка, принятая в соответствующем количестве, начинает будить мысли.
Осмотрев выданные мне наградные атрибуты, Виктор авторитетно прокомментировал:
- Молодцы устроители! Достойно чествуют заслуженного человека.
Бутылка итальянской кислушки к тому времени была пуста, а запеченная свиная шейка перекочевала со стола в наши желудки.
Отметили мы случай правильно. Но не нужно и о деле забывать. В Тольятти я должен купить новый ВАЗ-2107. Положив на колени ноутбук, я набрал в поисковике билетную кассу, заказал билет Москва-Самара и за несколько минут оплатил его в электронном виде. Так чудеса вошли в наш быт.
- Ну, вот, Витя. Через четыре часа у меня вылет. Из Шереметьева лечу в Самару.
- Как так? – обиженно протянул Виктор. - А я тебе в комнате дорожку ковровую постелил. Думал, ты у меня погостишь хотя бы до конца недельки.
- Дела, Виктор, дела, - пробубнил я, набирая номер московского такси. Поняв, что меня не остановить, Виктор куда-то вышел и вскоре вернулся, держа по бутылке в каждой руке.
- Коньяк крымский! – объявил он. – Это тебе домашнее задание (он поставил передо мной бутылку). А из этой ты должен выпить на посошок.
- На посошок выпью. Вот только где брусника?
Вместе с рыбными консервами я привёз Виктору кулёк северной брусники. По всей видимости, как и всякий москвич, Виктор не знает что с этой ягодой, кроме морса, делать.
- Вот она, - виновато заулыбался Виктор, принеся кулёк из холодильника.
- Сейчас ты, Виктор, попробуешь северный салат «минутка».
Я высыпал бруснику в глубокую тарелку, сверху густо добела засыпал сахаром и, озабоченно посмотрев на друга, сказал:
- А теперь самый важный ингредиент.
- Какой? – растерянно спросил Виктор. Я сделал многозначительную паузу и произнёс:
- Он называется коньяк!
То, что получилось на блюде, казалось криком кричало: «Кушайте меня, ребятки! Потребляйте и радуйтесь. Я – ваша!» »
Виктор принял соответствующую позу и произнёс торжественно и многозначительно:
- За триумф северного мещанина! За высокую литературную премию.
Я кивнул в знак согласия. Мы чокнулись. И тут в дело вступила брусника. Я закусывал не спеша, смакуя каждую ягодку. Виктор орудовал ложкой и, казалось, никак не мог остановиться.
Пропищал мой мобильный телефон, сообщив о поступлении СМС. Я посмотрел на дисплей.
- Всё, Витя. Меня ждёт карета.
- Ну что ж. Бывай здоров, дружище. Мягкой тебе посадки! - Виктор похлопал меня по спине, и я поторопился на выход.
Ехали на такси молча. Машина монотонно шуршала по асфальту МКАДа. За окном огни, снующие машины… Повернули на Шереметьево, и таксист спросил:
- Вас к какому терминалу подвести?
Этот вопрос застал меня врасплох. Подумав чуток, я ответил:
- Который на Самару.
- Ясное дело, - сказал. – Вам на внутренние авиалинии.
В аэропорту меня ждал сюрприз, от которого я возликовал. Оказалось, что в Самару меня повезёт самолёт марки «Суперджет». Тот самый самолёт российского производства, который я видел только по телевизору и на картинках. Вот здорово! Вся поездка – сплошное везение! В салоне самолёта мне показалось уютнее, чем даже в Боинге. Кажется, научились мы делать не только истребители, но пассажирские лайнеры.
Заурчали движки и самолёт плавно поднялся в небо. Запела моя душа авиатора, радуясь чуть слышному звуку отечественных моторов. Спать не хотелось. Хотелось насладиться полётом. Увы, он продолжался недолго… Самолёт перелетел Волгу, покружил над приволжскими холмами и мягко сел на посадочную полосу.
Эх, житуха, размышлял я про себя. Что за натура моя неугомонная. Не сидится мне дома у аппетитных пирогов с рыбой, с колбаской из медвежатины. Всё тянет и тянет меня куда-то…
На выдаче багажа мне снова повезло – нашлись попутчики до Тольятти. Вскладчину по двести рублей с носа мы взяли такси. Загрузились. По пути выяснилось, что они – вахтовики, едут из Сыктывкара домой. Один из них, узнав, что я из ХМАО, поведал мне, что «вахтовал» лет восемь в Нефтеюганске. Жил – не тужил. Но когда тамошняя знакомая забеременела от него, посчитал за благо смотать удочки.
Через некоторое время я стоял на улице Ботанической города Тольятти возле офиса фирмы, торговавшей автомашинами завода ВАЗ. Набрав номер телефона, я услышал голос представителя отдела продаж.
- Вы приехали?
- Да, я тут. Стою у крыльца Вашей фирмы.
Через пару минут на крыльце появился молодцеватый молодой человек лет двадцати пяти. Высокий, крепкий, с иголочки одетый.
- Артём,- представился он мне и, указав где оставить мои походные вещи, попросил следовать за ним на товарный двор для осмотра автомобиля. Двор был за зданием фирмы. Здесь стояло порядка двухсот автомобилей ВАЗ, ожидавших своих покупателей.
- Как цена? – спросил я молодого человека. – Та же самая? Сто пятьдесят?
- Сто пятьдесят. Но эта машина последняя.
Он положил руку на капот серебристой семёрки. Новенькая. Даже в этот хмурый непогодный день она сияла своими боками. Приятная на вид машинка.
- Откроем капот! – предложил я молодому человеку. Под капотом всё у автомобиля сияло. Новенькие детали имели свежую заводскую покраску.
- Запустится? – спросил я.
- Без проблем, - ответил мой попутчик. Моё внимание привлекли две жёлтые полоски в месте стыка крыльев и переднего фартука. Очень это походило на следы сварки. Я пригляделся и обнаружил уже не следы сварки, а шпаклёвку, умело подмазанную под заводскую краску.
- Это что такое? – недоумённо поинтересовался я. Артём смутился и неуверенно произнёс.
- Я вам советую не брать эту машину. Похоже, она правленая после аварии.
- Ничего себе! – подумал я. – Не увидел бы я те жёлтые полоски – купил бы битый экземпляр.
Хорошей семёрки без пробега на этом дворе не было. Артём отошёл в сторону к каким-то мужикам, пошептался с ними и вернулся ко мне.
- Через час будет Вам машина, - сказал он. – А пока можете попить кофе у нас в офисе.
Офис представлял собой помещение с двумя окошками для приёма денег за купленные автомобили. У одной стены стоял стол агента страховой компании по продаже полиса. В углу был автомат горячих напитков. Продавцы автомашин – ребята с северного Кавказа. Покупатели – в основном жители Самарской области - люди с небольшим достатком. Подходя к кассе, прежде чем передать деньги кассиру, они на всякий случай ещё раз их пересчитывают.
Я всё-таки правильную бдительность проявил. Иначе приехал бы домой на битой машине. Если бы вообще доехал.
После почти полуторачасового ожидания я наконец-то сел за руль новой семёрки и стал выезжать с территории автосалона. Вдруг какой-то паренёк ярко выраженной кавказской наружности словно прилип к окну моей машины. Глазами он впился в дублёнку, лежавшую на моём заднем сиденье, и заверещал.
- Дарагой! Дублёнка прадай, а?
Шалишь, брат! Вещи с плеча я не продаю. Дублёнка мне самому нужна. Купил я её в финском магазине за сорок тысяч. В нашем климате она мне придётся более чем кстати.
Беру курс на автозаправку. Новенькое есть новенькое. Легко переключается коробка. Мягко работает двигатель. В салоне свежо, никаких машинных запахов.
В голове только одна мыль – кровь из носа, но в Уфу прибыть дотемна. Надо проехать пятьсот километров.
На заправке полностью залил бак. Открыл капот, укрыл его куском дарнита. Радиатор зашторил картонкой, ибо после Уфы минуса начнутся. А после Челябинска минуса будут усиливаться. Мой штурманский расчёт показывал, что несмотря на плохую погоду в Сургут я приеду завтра поздним вечером. А сейчас за бортом плюс три, временами моросит дождик. Вот такие зимы случаются в декабре в России. Вспомнились мои рыбацкие сети, оставленные в Северной Сосьве. Манси Коля с Елизарычем, конечно, за ними присмотрят, но всё равно мысль меня донимала – а вдруг осётр попадёт без меня?
Ладно… успокаивал я себя. Всю рыбу в Оби не переловишь.
На ямах машину подбрасывало, на заднем сидении шуршали пакеты. Среди них – мои лауреатские подарки. Не знаю почему, но мне вдруг захотелось подержать в руках свой главный приз – тяжёлую хрустальную глыбу, символизировавшую полярный лёд, прочитать на ней свою фамилию и ещё раз убедиться, что это – действительно моя награда. Выбрав глазами подходящий пятачок на обочине, я остановил машину, достал с заднего сиденья пакет, взял в руки статуэтку. Килограммов пять весит, не меньше. Надпись ласкала мой взор.
«Леониду Бабанину за вклад в пропаганду и развитие Севера и поддержку коренного населения»
Разглядывая её, я поймал себя на мысли, что теряю минуты светлого времени. Уложив статуэтку обратно в пакет, я включил первую передачу и снова устремился домой, на Север.
Хотелось есть. После последней рюмки у Пронина во рту у меня не было ни крошки. Организм требовал плотной хорошей еды. У меня почти закончились наличные деньги, а по карточкам придорожные кафе не обслуживают. Так с карточкой, на которой покоится изрядная сумма денег, ты можешь околеть с голода на трассе.
-Придётся терпеть, – подумал я, обгоняя очередную фуру. – Добью до Уфы, а там где-нибудь, перекушу по карточек и банкомат найду чтобы наличку снять.
Стемнело. Дождь закончился и перешёл на мокрый снег. И вот передо мной заправка «Башнефть». Проваливаясь в водяные ямы, подъехал к бензоколонкам. Выйдя из машины, я обнаружил, что асфальт заправочной станции залит ледяной кашей.
- И это мы проходили, - буркнул я самому себе и зашагал к кассе, ощущая, как ледяная вода затекает мне в ботинки. «В машине просохну,» - думал я. Отдал кассиру деньги за полный бак, купил полотенце для протирки фар, которые уже почти не светили из-за налипшей грязи. Отъехав от колонки, я натёр до глянца фары и снова двинулся по федеральной трассе. Шёл я уверенно на хорошей скорости. И вот они, дорожные хлопцы от ГИБДД, славные представители МВД Башкирской Республики.
К моему автомобилю подошёл высокий парень, представился и предъявил мне претензию:
- Вы нарушили правила дорожного движения и выехали на трассу под запрещающий знак, - инспектор кивнув головой на какое-то подобие знака, приколоченное к строению, напоминавшему частную баньку.
Я понял, что нужно действовать по обстоятельствам.
- Товарищ инспектор! - ответил я ему. - Я являюсь директором автошколы. Правила знаю и если нарушил, то прошу прощения. Но этот знак ввёл меня в заблуждение. Я подумал, что это кусок фанеры, которым колхозник Башкирии заделал дыру в крыше своей бани. Размещение этого, пардон, знака не соответствует Российскому ГОСТУ.
Сотрудник ГИБДД, потоптался на месте и, переглянувшись с напарником, вновь пошёл в атаку:
- А разметка?! Вы должны были проехать тот знак и только тогда повернуть!
- Согласен! Но посмотрите – из-за снега разметки не видно. Это тоже нарушение ГОСТа.
Инспектор насторожился, но не сдавался.
- Аптечка и дорожный знак у Вас есть? Разрешите проверить.
-Отчего так? – возразил я. – Это же всё на стационарном пункте техосмотра проверяется. На дорогах этого не делают.
Меня охватил приступ раздражения за столь бесцеремонное ко мне отношение. Не скрывая своих эмоций, я заявил:
- Ребята, время позднее. Я тут в машине закроюсь и посплю. А вы тут подежурьте.
Приткнув свою семёрку поглубже в бровку, я стал готовить ко сну заднее сиденье.
Занервничал тут гаишник. Заходил вдоль бровки, время от времени делая круг вокруг моей машины. Да и мне спать не хотелось, когда надо было ехать.
Первый не вытерпел инспектор. Он подошёл к моей машине, постучал в окно.
- Эх, дорогой! – подумал я про него. – Знал бы ты в каком обществе я вчера был, с какими людьми общался – ты бы мне сейчас честь отдал. Я приоткрыл окно, чтобы продолжить наш диалог, но инспектор по-видимому решил предпринять последнюю атаку и, как говорится, сорвать с паршивой овцы хоть шерсти клок.
- Значит, так. Давай по-хорошему. С тебя пятисотка и расходимся с миром.
Я взвесил все за и против. Откровенно говоря, не хотелось бодаться с этим башкиром из-за такой смешной суммы. Сдуру и в участок на разборку повезти может. А это не входило в мой маршрут. И потому я кивнул в знак согласия, сказав:
- Давай, брат! Но только через протокол.
Не желая быть проигравшим, инспектор сделал серьёзное лицо и направился к своей машине писать протокол об административном нарушении (которого не было и в помине). Я расписался в документе, получил свои водительские права, запустил машину и вновь помчался по этой трассе Самара - Уфа - Челябинск. Трасса была густо загружена потоком машин, обгонять которые казалось бессмысленным занятием. Но, поддавая газу, я обгонял и обгонял…
Примерно пятьдесят километров спустя я увидел придорожный комплекс «Югра» Вот оно, родное, подумалось мне. Тут можно и банковской карточкой воспользоваться. Свернул на парковку и, оставив автомобиль, вошёл в большой зал. На мой вопрос принимаются ли здесь карточки, получил долгожданный положительный ответ.
Ну, это другое дело. Первое, второе, беляш и компот. Поел от души. Теперь хоть до Сургута езжай без остановки, думал я, покидая столь радушное придорожное заведение.
Тяжёлая эта трасса. Наконец-то добрался до предместья Уфы. Проехал всего лишь четыреста километров, а кажется, что всю тысячу. Часам к одиннадцати вечера глаза забегали по обочине, выискивая карман для ночёвки. Но поразмыслив, решил всё-таки не ночевать. Ночью поток машин послабей, машина заправлена полностью. Буду гнать на всю катушку.
Подвывая на подъёмах, машина стала штурмовать хребты Уральских гор. Ночью не видно природы Урала, одна лишь обочина да огоньки идущих впереди машин. И так – три часа, после которых Уральские горы остались за моей спиной.
Вот и стоянка. Воткнулся в самый её край и уснул мертвецким сном. Проснулся о т стука в окно. Сторож делал обход, собирая по сто пятьдесят рублей с каждой машины за стоянку.
- Нет, брат у меня ни копейки, - на полном серьёзе сказал ему я. - Могу вот дать тебе свой роман «Вертолётная рапсодия». Сам написал, могу им рассчитаться, - и я показал ему книжку с моей фотографией.
- Подпишешь…?
- Конечно! – ответил я ему и написал несколько тёплых слов на титульной странице.
Ударили по рукам, и я помчался дальше. Машина скатилась с Уральских гор в Челябинскую область. На автозаправке термометр показывал минус пятнадцать градусов. Дорожный указатель говорил, что до Екатеринбурга сто восемьдесят километров, до Тюмени пятьсот.
Я мысленно ликовал. Это уже дом! Теперь можно и нужно подумать о семье и близких, особенно в преддверии Нового года и Рождества. Нужно купить индеек или гусей. Лучшего места, чем Курганская область, для такой покупки не найти по всей России. Я считаю что Курганская область , называемая ещё Каргопольем, это настоящая русская зауральская равнина и самый развитый по сельскому хозяйству регион страны. Судить об этом могу по обилию выставляемой на продажу вдоль дорог продукции сельского хозяйства. Продукты выложены не абы как, а весьма изобретательно.
На приспособлениях из деревянных жердей делают вешала, на которые подвешиваются тушки кур, гусей, уток, индеек, а также баранов и свиней. Такой завлекательный калейдоскоп, что проехать мимо никак не получится. Очень сложно выбрать из такого богатого ассортимента одну-единственную тушку птицы, которая украсит твой рождественский стол. Тут я беру до пяти птиц, учитывая, что придётся делать своим близким новогодний подарок. А лучше домашней птицы в новогодние вечера и ночи за праздничным столом ничего нет.
Походил я вдоль такого птичьего частокола, поторговался, купил себе аппетитную индейку и несколько домашних кур. Родне докупил гусей и уток. Люблю я сам варить домашнюю куру в своём доме. Запах при этом стоит пьянящий, от которого не спрячешься ни в одной из комнат. Это даже не запах. Это божественный аромат. От заводских кур такого аромата не исходит. Они вообще не пахнут.
Но вот и Курганская ярмарка позади. Ещё пара сотен километров и встречает меня Тюмень - «столица деревень». Это моя малая родина. Здесь и дышится легче, и думается вольготней, и живётся веселей. Иногда даже возникает мысль – не перебраться ли жить в деревню.
По улице Мельникайте проскочил я Тюмень, пересёк мост через Туру и взял курс на Тобольск. Температура уже минус двадцать. За Уралом в Уфе слякоть, а тут мороз. За окном проплывают поля. После Тобольска меня примут в свои объятия тайга и болота. А вот остановка, которую нельзя не сделать. Километров за восемьдесят до Тобольска, возле деревни Сорокино, местные жители организовали походную кухню, которая прижилась и работает вот уже несколько десятков лет. Фирменные блюда этой кухни – домашнее молоко в полиэтиленовых бутылках, беляши и пирожки с самой разной начинкой. И всё это с пылу, с жару, в приспособленных для этих целей балаганчиках.
- Мне, пожалуйста, лучку побольше, - попросил я симпатичную татарку. Она построгала луковицу, добавила в фарш, слепила мне четыре чебурека и бросила в кипящее масло. Вкуснятина вышла неописуемая. Да под домашнее молочко. Я съел все четыре громадных беляша. Допив молоко, бросил бумажные салфетки в контейнер и, садясь за руль, дал себе приказ:
- Теперь до Сургута к кафе не приближайся!
И снова вперёд! Новенький «Жигуль» тащил меня по Тобольскому тракту легко и безнадрывно. Прислушиваясь к ровному урчанию двигателя, подумалось мне, что вот и мы, русские, кажется, научились делать нормальные машины. Вазовские семёрки я использую в качестве учебных машин. С восьми утра и до восьми вечера трудятся эти машинки, беспощадно эксплуатируемые моими учениками в условиях для автомобилей далеко не оптимальных. Иномарки такого обращения не выносят, ломаются быстро. А вот отечественные машины такие испытания выдерживают с честью.
Ещё пробег и мост через Иртыш. После подъёма меня встречает Тобольск, историческое место России.
Вижу – идёт какой-то тобольчанин с тобольчанкой. Мужчине лет шестьдесят и он в форме работника речного флота. Ведёт под руку даму соответствующего ему возраста и не отрывающую от него влюблённых глаз. Славная парочка, по-доброму позавидовать можно. И вспомнился мне тут примерно такой же дедок Михал-Михалыч из нашего Берёзова. Интересная была личность, колоритная во всех отношениях. Проработал он всю жизнь капитаном на речных пароходиках. Я его иногда нанимал его покрутить штурвал на моём судёнышке. Но условие ставил – только на верхней палубе. То есть задача его была управлять штурвалом и ни в коем случае не соваться в судовой двигатель или браться за какие-либо другие флотские обязанности. Дед с делом своим справлялся отменно, но балагур был ещё тот. Любимая его тема была любовь и женщины.
- Дядя Миша, а в тебя, когда был молодой, девки часто влюблялись? – под рюмочку «дозорили» его мы. Дед выпрямлял осанку и с иронией отвечал:
- Ой, как часто! Аж травились из-за меня уксусом.
И тут дед Миша приступал к воспоминаниям.
- Было дело, капитанил я в рыбкопе. Молодой был, видный. Придём, бывало, в деревню по делам своим. Я вроде сам не выступаю, а на меня уже кто-то из местных девок глаз положил. Пригласишь её вечером на уху, да под водочку. И ничего ей не обещаешь, а утром проснёшься – а она в твоих объятьях лежит… Так-то было… - усмехался дед и доставал из памяти очередной увлекательный эпизод.
Так с воспоминаниями я проехал Тобольск. Потом ещё километров сорок и, наконец, уткнулся в тайгу крайнего севера. В Сургут приехал уже в полночь.
Вот так поездил я пять дней по России, повстречавшись с людьми яркими, впечатлений получив волнительных. В эту поездку я и премию получил, и на Третьяка с Михайловым и Петровым посмотрел. И даже с ними поручкался. А ещё я с писателем Прониным душевно посидел, на самолёте полетал и много чего ещё увидел и передумал за эти предрождественские деньки 2016 года.