Хотаругари
Наступила весна 1959 года, отмеченная новым постояльцем в опустевшем сарае для свиньи, выбеленном и вымытом специально для приёма отдыхающих. Ему соорудили дощатый топчан, застелили постель и выдали отдельную керосиновую лампу. Этот дяденька был неестественно белым на лицо и неразговорчивым.
Папа сказал: «реабилитированный».
А мама сказала постояльцу:
– Ничего, загоришь у нас, поправишься….
Он подолгу гулял по берегу моря и кашлял, а мама кормила его из отдельной посуды. Вечером родители подолгу с ним вели беседы про лагеря, побеги, конвой, вышки, нормы угля, забои и обрушенные своды, а нас отправляли спать. Иногда они переходили на шёпот, но всё равно слышалось: Сталин, Сталин…
Он у нас жил до конца лета, а после его отъезда мать, скрываясь от меня, рассматривала в свете лампы, маленькие кусочки золота. С отцом они обсуждали, что этот жилец мог его найти в шахте, где он работал много лет.
Найти-то он мог, – горячился отец, – но как он вывез?
Но я всё слышала, и мысль о том, что у нас теперь есть самое настоящее золото, не давала мне покоя. Оно мне мерещилось везде: в отражении луны невидимыми осколками стекла, в блеске металлических вкраплений в млечность кварцевых камешков, в сиянии конфетной фольги… В наше скудное время у нас ничего не блестело, а если и что-то сверкало, то это было не золото, а значит, наступил праздник.
Но однажды вечером, загулявшись допоздна на улице, я увидела приближающийся золотой огонёк. Первая мысль, которая пришла мне в голову, это мёртвая душа – я оцепенела от страха.
Огонёк мерцал, мерцал, исчезал и снова мерцал, приближаясь к нам. Вовка Колбасов закричал первым:
Светлячок! – и бросился ему навстречу. Я за ним. Все дети следом.
Светлячок забился в листья темного куста и замер, продолжая мерцать зеленоватым огоньком, как прибрежный маяк кораблям.
Пока сосед Колбас его доставал, я так вытягивала шею, чтобы увидеть это чудо, что не заметила, как появился второй, третий, четвёртый… Мы были окружены десятками светящихся огоньков, медленно летящих ниоткуда и никуда не улетающих при нашем появлении.
Наконец, и мне дали в руки этого чудесного жучка со светящимся брюшком, и моя рука тоже озарилась необыкновенным светом. Сейчас бы сказали «неоновым», но тогда это был просто неземной свет.
Мы быстренько наловили полбанки таких огоньков, и сели вокруг, освещаемые этим необыкновенным источником света. Червеобразные светлячки почти не шевелились, а другие, с крылышками, лазали друг по другу, сигнализируя вспышками огоньков. Сияние, исходившее от этих жучков, было настолько невероятным, что я подумала об ангелах.
А потом Колбасов, по праву старшего, отнёс этот «светильник» домой.
Я всё-таки выпросила у него одного жучка и дома посадила его в коробочку. Руки от него плохо пахли, но счастье иметь такого светлячка в качестве игрушки было великим. Это было настоящее богатство, моё «золото».
А наутро жучок оказался мёртвым и потом больше не светился.
С годами светлячков становилось всё меньше и меньше, и я с грустью вспоминаю времена, когда мы их упорно отлавливали.
Отец рассказывал о японской традиции – хотаругари – любование светлячками. Японцы, оказывается, выезжают в начале лета в места наибольшего скопления светляков, в леса, поля и на озера, и любуются этим чудом.
Я узнала еще и о том, что в Японии с 1924 года светлячки Законом запрещены к отлову.
К осени этого года мне впервые купили портфель.
Он пах новой кожей и застёгивался на золотой замочек.
Хотя сначала родители намеревались отдать мне портфель старшей сестры, как это делали со всеми её вещами, которые я донашивала. Но я вдруг расплакалась и попросила себе новый портфель. Родители посовещались и решили, что надо в первый класс купить дочке новый портфель.
Я пошла в школу.