– А я-то, дура старая, думаю, кудыть это внучка моя постельное потащила? С чего вдруг на сеновале спать решила? Сучка, я тебе сейчас ремня дам, не погляжу, что ты девка замужняя! Опозорила на всю деревню!
Карина продолжала сладко сопеть. Славка вывернулся, чтобы встать. «Штаны на месте, значит, у нас ничего не было», – промелькнуло в его голове. Он осторожно выполз из-под одеяла, взял бабу Любу за локоть и вывел из сарая.
– Тише, баб Люб. Не кричите. Карина не виновата, видите, ничего у нас не было. Я не хотел возвращаться домой – родаки пьют, ругаются, вот и попросился заночевать вместе с ней.
– Не манишь, парень? – глаза пожилой женщины с нависшими тяжёлыми веками внимательно изучали Славку.
– Точно. Мы же с Каринкой с детства дружим, что здесь особенного?
– Ладно, коли так. Пойдём снедать, а тогда сведи коровок в поле. Правда, што ль, ничего не было?
– Правда, – усмехнулся Славка.
– Слав, привет! Я тебя искала.
– Привет! Если ты за деньгами, то надо спрашивать у мамки с батей. Но у них сейчас пусто.
Славка смотрел на тонконогую, нескладную Аню Овсееву. Мальчишеская плоская фигурка, русые волосы до плеча, бесформенное платье в мелкий цветочек и огромные серые глаза с пушистыми ресницами. Сколько ей? Двенадцать или тринадцать? Одноклассница её, Илона, выглядит уже взрослой девушкой. Славка не раз видел, как она с мальчиками то у речки, то возле своего дома целуется, обжимается. А эта совсем малышкой выглядит. И всегда смущается, когда Славку видит, краснеет и глаза отводит. Как сейчас.
– Нет, меня мама за тобой прислала. Гроза приближается, а папа уехал к родственникам. Поможешь нам сено в копны обкидать? Мама сказала, как тебе удобнее – может с долга списать, может деньгами заплатить.
– Пошли! Там уже с твоей мамой сам договорюсь.
Рядом с тётей Ирой стояла девочка примерно одного роста с Аней. Две косички с бантиками, шорты, майка, не очень удобные на вид, стоптанные босоножки.
– Здрасьте!
– Здравствуй, Слава! Видишь, какое у нас тут бабское хозяйство? Не справимся своими силами. Вот всегда так – Антон за дверь, и сразу неприятности.
– Гроза – это не неприятность, это хорошо. Много сена?
– Ну, копён пять-шесть получится. Пойдём. Оля, бери грабли, будешь за Славой подгребать, а мы с Аней пойдём в валки быстренько сено скатаем.
– Значит, тебя зовут Оля? – Славка ловко подхватывал вилами крупные пласты сена и складывал их в аккуратную толстую копну.
– Значит.
– Подруга Анина?
– А тебе какое дело? Работай.
– Ни фига себе, фифа! Чего такая гордая?
– Ты штаны в какой помойке нашёл? Или это мода такая деревенская? А башмаки там же?
– О, городская девушка? Ладно, всё, гребём молча.
Оля быстро стёрла руки в кровь и тайком, чтобы Славка не увидел, рассматривала мозоли и пыталась взять грабли поудобней. Работала она медленно, оставляя за собой много сена.
– Оставь. Я сложу и потом сам подгребу, – не выдержал Славка.
– Хочешь сказать, что я работать не умею?
– Ты просто не привыкла к такой работе, поэтому тебе тяжело.
– У тебя я не спросила, к какой работе привыкла, к какой нет. Справлюсь.
– Как знаешь. Но сена за тобой не должно оставаться.
Они подошли к дому, когда на землю упали первые тяжёлые капли дождя, а как только переступили порог, хлынул такой ливень, что в нескольких метрах ничего не было видно.
– Это мы хорошо успели, – вздохнула Анина мама. – Давайте девчонки, руки мыть и на стол накрывать.
– Тёть Ир, Оле бы зелёнку или мазь какую-то.
– Что случилось?
– Ничего мне не надо. Пойдём, Аня.
В дверь постучали, и вошла баба Глаша, старуха, жившая далеко за деревней. У неё была покосившаяся изба из чёрных брёвен, рамы окон она два раза в год белила, вокруг дома с ранней весны и до поздней осени буйно цвели цветы, а в доме стояли бесчисленные горшки с геранями всех сортов. Баба Глаша одевалась в длинные чёрные балахоны, на голове у неё было подобие папахи, над верхней губой росли чёрные усики, а на подбородке красовалась огромная коричневая бородавка с торчащими из неё длинными волосинками. То ли из-за того, что она жила на отшибе, то ли из-за её одежды, в деревне ходили слухи, что бабка Глаша – колдунья. Её побаивались, но когда она приходила в дом, никто вида не показывал – не дай бог, «начарует».
– Ой, Семёновна, да ты ж промокла насквозь! Куда же ты в грозу пошла?
– А я, Ирочка, думала успею. Но глаз уже старушечий, не определила точно, когда тая гроза.
– Дать тебе халат? Переоденешься в сухое?
– Ай, не надо. Обсохну так само. Пустишь в комнату?
– Да проходи, конечно. Мы как раз есть собирались. Садись с нами!
– А что у тебя на обед? Я-то не всё могу.
– Картошка толчёная, огурчики малосольные, холодец свеженький, вчера сварила, помидорка из парника.
– Ну, попробую. Много не буду… А что, картошка какая-то холодная?
– Мы давно сделали, грозы не ждали. Пока сено складывали, остыла.
– Надо было в печку поставить, она бы в тепле и не остыла.
– Да, правду ты, Семёновна, говоришь. В следующий раз так и сделаю.
– Огурчик неплохой, но чего-то как будто не хватает.
Так баба Глаша перепробовала всё, ничего ей по вкусу не пришлось, но ела много и с аппетитом.
– А это что за девочка незнакомая у тебя?
– Оля, Жени Скворцова дочка.
– Скворцова? А откуда она здесь взялась? Говорили, что его жена не ходит совсем?
Оля резко встала из-за стола, сказала «спасибо» и ушла в другую комнату. Аня убежала за ней.