Профиль шакала
Самым первым ярким впечатлением детства были шакалы.
Надвигалась ночь. Мама вынула часть вещей из сундука и уложила нас с сестрой внутрь, строго-настрого приказав не вылезать. А сама ушла по неизвестной дороге в посёлок, в надежде разыскать отца, нанять машину и забрать нас. В сундуке было довольно просторно и даже немного видно через щели между досками. Но было темно. Мы закутались плотнее в скатерти и простыни и затихли.
Вскоре вокруг начали выть шакалы. Они плакали как малые дети, жалобно и тоненько. Казалось, если вылезти и дать им кусочек хлебушка, они успокоятся. Но мама предупредила, что шакалы могут нас утащить в лес и съесть.
Они подбирались всё ближе и ближе к сундуку, мы их невероятно боялись, и от страха и усталости уснули, обнявшись…
Невидимые, но обросшие легендами и историями, шакалы ежевечерне наводили страх на детей приморского села Архипо-Осиповка, в котором я прожила все своё детство.
Сейчас это известный курортный посёлок на побережье Черного моря, зажатый полукольцом лесистых гор, а тогда, в начале 50-х, это было старинное малочисленное селение с потемневшими домишками, крытыми шифером с нового цементного завода в Новороссийске.
Домов было мало, но некоторые из них прижимались к невысоким горам, густо заросшим деревьями и орешником. У самого моря долина была ровной и совершенно безлюдной, и вода в этой низине поднималась высоко, образовывая что-то, похожее на болото – так называемый «мочак». Это когда среди мелких прозрачных водоёмчиков торчат зеленые кочки, а наступаешь на кочку – и слышно, как под ногой чавкала вода, при этом кочка прогибалась под весом человека и затем, восстанавливаясь, расправляла примятые травинки.
Так как на мочаке земля пустовала, то Сельский совет выделил нам кусок земли под строительство дома. Участок сначала нужно было осушить, где-то в горах спилить и привезти сюда большие деревья, сделать из них брёвна и доски, «выписать» цемент и шифер в порядке очереди… Поэтому построились мы еще не скоро.
В центре посёлка уже стояли общественные здания: сельсовет, старинная церковь, приспособленная под склад, магазины, пекарня, ресторан, почта, ателье,
достраивался клуб …
Но в горах еще вольничали рыси, волки и шакалы. Ночами они подходили из леса совсем близко к домам, подворовывая кур и гусей. Воровали шакалы хитро: подкрадывались к гусю, брали за шею и вели за собой. Гусь не кричал, шел сам, добровольно, и уходил с шакалом в глушь, где благополучно съедался.
А мы с родителями жили на квартире у тёти Симы, дом которой располагался у подножия горы. Вечером мы старались не выходить из нашей комнаты, прислушиваясь к шакалам, которые душераздирающе выли, перекликаясь друг с другом и вынимая людям все жилы.
Даже теперь, по прошествии более чем пятидесяти лет, посещая наш замечательный ростовский зоопарк, я обязательно подхожу к шакалам, чтобы лишний раз удостовериться, что они маленькие, трусливые и совсем не страшные.
Наша квартирная хозяйка тётя Сима не заморачивала голову наведением порядка и красоты в своём доме, уверенная, что когда вырастут её маленькие дочки, то «парни оближут им сопли». Она следила не так за кошерностью семейного стола, как за его обильностью.
Поэтому мама с рассветом настороженно устремлялась во двор: проверить, не выплеснула ли Сима ночной горшок с детскими сюрпризами в сторону забора?
Такое было не раз.
А вдруг отец подумает, что это она проявила нерадение? И будет отпускать ядовитые шуточки в её адрес.
К утру какашки присыхали, и маме было трудно их оттереть с некрашеных-неструганых досок, даже применяя мокрый веник и ведро воды с мылом. Но, мама оттирала, а то, не дай Бог, соседи бы подумали, что это – она…
А тётя Сима в этот час ещё сладко спала, обняв своих кудрявых дочурок.
Её рассудительный супруг, занимавшийся в посёлке производством газированной воды, вечерами допускал к себе папу до бесед о смысле жизни, а папа до них снисходил.
Такой формат общения они сохраняли многие годы.
А так как «жена Цезаря вне подозрений», а они не Цезари, то и обсуждать позиции жён им было ни к чему.
Мой отец, в Войну прослуживший на Тихоокеанском флоте старшиной 2 статьи, а точнее, коком на корабле, был на двенадцать лет старше матери.
Бабушка всегда сетовала: “за старого пийшла замиж»…
Но отец поначалу баловал мать и готовил еду сам, стирал первенцу пеленки, и даже нанял молодой матери прислугу. Но однажды мама «застала» папу с прислугой.
Прислуга была изгнана, папа наказан скандалом.
С этого дня и до конца жизни папа получал упрёки в измене, так что иного образа отца я и не представляла, кроме как «отец, который всю жизнь изменял матери».
Когда немного подросла моя старшая сестра, папа стал приобщать мать к управлению дровяной печуркой и скудными продуктами, купленными на послевоенное жалование пекаря. Работал он тогда в небольшой хлебопекарне на строительстве Волго-Донского канала, размещавшейся в передвижном вагоне.
Да!... Работал на всем известной стройке ГУЛага… Родители, получавшие скудное жалованье, распределяли клубни картофеля, лука и крупу по кулёчкам, по дням – от получки до аванса.
Тогда все простые люди жили бедно…
Послевоенная разруха не позволяла ни её гражданам, ни государству шиковать так, как это делают сейчас.
Обычным делом было увидеть человека в шинели без погон в качестве пальто, или как папа, в матросском бушлате. Люди могли ходить в сапогах на одну ногу или в дырявых валенках, дети – босиком. Инвалидов было так много, что они объединялись и в магазинах им продавали пару обуви – каждому на одну ногу. Некоторые, вообще без ног, ездили на шумных самодельных тележках, отталкиваясь от дороги деревянными дощечками на ручках.
Планировать рождение детей не мог никто, а медицинские вмешательства в этот процесс были запрещены законом. Конечно, закон обходили…
Однажды приехала к нам бабушка и остановила мою молодую мать на пути в больницу – так мне была сохранена жизнь.
Родители с моей маленькой сестрой жили в железнодорожном вагончике. Там же, в соседнем вагончике располагалась и хлебопекарня, где отец часто работал по ночам, выпекая, наконец-то, поднявшийся хлеб. Дрожжи они делали сами, сохраняя хлебную закваску предыдущей выпечки, и процесс поднятия хлеба иногда был непредсказуемым.
Мать с моей сестрой дома оставалась одна, вокруг работали ЗК, среди которых были не только интеллигентные «политические», но и самые настоящие бандиты и воры.
Один из таких и «наведался» в вагончик к моей матери, перепугав её насмерть. Совершенно случайно отец заскочил домой, пользуясь тем, что хлебу еще предстояло теперь долго подходить в формах для выпечки, и можно было дома поесть супчика.
Ссора, драка, слёзы, снова ссора…
Опасаясь нового нападения, мать упросила отца поискать другую работу.
Уступая просьбам, отец добился нового назначение «старшим пекарем» в Краснодарский край, в неизвестное село Архипо-Осиповка. И уехал.
К тому времени я уже год, как родилась, и тогда, выбрав время, к нам снова приехала бабушка – полюбоваться второй внучкой.
Бабушка ворчала, что отец нас бросил, что он не вернётся. Звала маму в своё село под Ростовом, где они жили с дедом. Но мама плакала и ждала папу.
Наконец, устроившись , отец вызвал нас к себе телеграммой.
Сложив имущество в большой сундук, мама взяла сестру за руку, а меня на руки, пересекла полтыщи километров на попутках, а на повороте трассы к посёлку вышла с вещами и детьми.
Машина пошла дальше. О деньгах «за дорогу» никакой речи в те годы не велось.
Заворачивать в посёлок никто не собирался: ни телег, ни попутных машин не было, и мы остались на обочине дороги. За спиной шумел густо темнеющий лес.
Надвигалась ночь. Мама вынула часть вещей из сундука и уложила нас с сестрой внутрь, строго-настрого приказав нам не вылезать. А сама ушла по неизвестной дороге в посёлок, в надежде разыскать отца, нанять машину и забрать нас.
Мы заснули прямо в сундуке под голодный плач шакалов.
Проснулись мы уже в каком-то доме. Это была снятая «квартира у тети Симы». Как грузили сундук с нами, как разгружали и нас вытаскивали? – здоровый детский сон всё стёр. Самое яркое воспоминание в этом доме – горшок, сооруженный из большой пустой банки из-под яблочного повидла. Моя попа была слишком маленькая и худая, и я провалилась глубоко в банку, из которой меня долго доставали. Мне не было двух дет.
Мы прожили в этом доме несколько лет, пока родители не построили маленький домик, «времянку», и мы не перебрались на свой кусок земли на берегу моря – каких-то 200-300 метров от галечного берега. Потом, еще через три года мы построили настоящий дом.