Юз Алешковский

Майя Уздина
Юз Алешковский (настоящее имя - Иосиф Ефимович Алешковский) родился в 1929 году в Сибири, в Красноярске. В школу он пошел  в Москве, куда переехала его семья.
 
По собственному признанию, школу он не закончил – прослушал пять классов, затем три года просидел в седьмом, а позже экстерном прослушал десятый класс, однако выпускные экзамены так и не сдавал. Кстати, по признанию самого Алешковского, с уличным матом он познакомился гораздо раньше, чем со сказками Братьев Гримм.

«Я был весельчаком, бездельником, лентяем, картежником, жуликом, хулиганом, негодяем, курильщиком, беспризорником, велосипедистом, футболистом, чревоугодником, хотя всегда помогал матери по дому, восторженно интересовался тайной деторождения и отношения полов, устройством Вселенной, происхождением видов растений и животных и природой социальных несправедливостей, а также успевал читать великие сочинения Пушкина, Дюма, Жюля Верна и Майн Рида. Может быть, именно поэтому я ни разу в жизни своей никого не продал и не предал. Хотя энное количество разных мелких пакостей и грешков успел, конечно, совершить», - говорит о себе Юз Алешковский.

Годы войны семья Алешковских провела в эвакуации в Омске, а в 1947-м Алешковского призвали в армию. Служба во флоте была прервана  нарушением дисциплины. «Угон машины» послужил причиной суда и 4-х летним заключением в трудовой лагерь.

С 1950-го по 1953 год Алешковский провел в лагере. Как он сам  говорит  попал: «С корабля на бал».  В годы в заключения,  написал первую песню Птицы не летали /Там,где мы шагали/.
В середине 50-х он  освободился  по амнистии и, успев поработать шофером на целине, он вернулся в Москву, где начал пробовать зарабатывать на жизнь литературой.

К тому времени в его столе скопилось немало и поэтических опытов, среди которых было и много лирики, которую любвеобильный молодой человек писал под влиянием своих увлечений. А, кроме того, он писал песни. Начав писать их еще в лагере, он стал известен благодаря песне «Товарищ Сталин, вы большой ученый…». Однако, эта песня появилась уже в конце 50-х, к этому времени он уже успел издать несколько своих произведений; позже он также поработал над кино- и телесценариями.



 Алешковский стал известен как автор и исполнитель не разрешенных официально песен «Советская пасхальная», «Лесбийская», «Личное свидание», «Окурочек» и др. Строки из его песни Товарищ Сталин, вы большой ученый разошлись на афоризмы, например,
«Вы здесь из искры раздували пламя
Спасибо вам, я греюсь у костра».
Его песни пели в компаниях по всей стране;  его знаменитый «Окурочек» был записан им с Андреем Макаревичем много позже, уже в 1995 году.  Алешковскому приписывают авторство 16 (по другим источникам – 20) песен. Самыми известными из них, кроме уже упомянутых, стали   «Лесбийская» и «Нету чайничков в Москве». Песни его достаточно близки между собой – так, основной их темой является тема зоны и лагерей.
 

Писатель работал шофером в аварийной службе. Работа с графиком раз в трое суток не отнимала слишком много времени, и сам Алешковский вспоминает, что в те годы он много читал, особенно увлекался философией и начал писать детские рассказы.

 В 1970-е написал первые детские книги  «Кыш, Два портфеля и целая неделя» (1970)
«Кыш и я в Крыму» (1975)
В этих произведениях  Алешковский писал о важных событиях в жизни первоклассника Алеши Сероглазова – покупка собаки, ссора с другом, и потому, что  автором-повествователем был ребенок, интонация повестей  детская.

После 1968 писатель прекратил сотрудничество с советскими издательствами и стал писать песни и прозу, которые могли распространяться только в самиздате.
В советские времена Юза Алешковского знали и как автора самиздата, так как многие из его повестей не могли быть изданы официально по вполне понятным причинам – были они полны сатиры над существующим режимом, изобиловали подробностями лагерной жизни и крепкими выражениями. В тот период – в 70-е годы - он написал свои знаменитые повести «Кенгуру» и «Николай Николаевич».

АНДРЕЙ БИТОВ.
Фрагмент статьи «Повторение пройденного».
Статья известного писателя, президента русского «ПЕН-центра» написана для трёхтомного собрания сочинений Юза Алешковского ( издательство «ННН»».1996 г.)

I. ПАМЯТНИК ЛИТЕРАТУРЫ КАК ЖАНР
Саму идею статьи, возникшую вместе с названием, можно пытаться датировать 1970-м или 1971 годом, когда родилась беспримерная повесть «Николай Николаевич». Именно скорее родилась, чем была написана.
Хотя она была записана на отличной мелованной бумаге, отличными чернилами, отличным пером, которое мы в детстве называли «вечной ручкой», чуть ли не неведомо откуда заведшимся «паркером».  Записывавший, которого в ту пору трудно было назвать автором, скорее хозяином или даже владельцем рукописи, любил, чтобы перо скользило особенно плавно, поэтому всегда бывал особенно щепетилен насчет канцтоваров. Записано было практически без помарок, крупным красивым почерком сталинской начальной школы, почерком, неповрежденным последующим писанием конспектов.
Бумага была толстая, почерк крупный — в рукописном виде рукопись выглядела солидно, в машинописном же, самиздатовском виде — сжалась, скукожилась, поблекла до размеров рассказа в журнальном самотеке.
Имя автора на титульном листе не значилось.

Тому может быть целый ряд объяснений, существенным из которых является одно: за подобное авторство можно было получить срок.
Повесть не предназначалась для печати, однако изначально не только потому, что и напечатана быть не могла. Она как бы и не для того была написана. Она была написана с восторгом и удовольствием, то есть для себя, для собственного самочувствия и, в некотором смысле, самоутверждения, то есть для двух  - трех прежде всего друзей, которым труд сей был посвящен.

Так что, даже если бы в тот год не был закрыт «Новый мир», а была провозглашена наша гласность, повесть все равно, а может, и тем более, была не для печати. Потому что была она и не столько против власти, сколько против печати. Это придется впоследствии разъяснять.
Пока что вернемся к описанию рукописи и ее судьбы.

Письменное происхождение этого текста я могу засвидетельствовать как очевидец и участник: именно из писем друзьям произошел этот текст, вкратце повторяя историю литературы. Ибо жанр писем в течение двух лет предшествовал рождению произведения большого и сюжетного. А до этих писем никому не ведомым автором будущего «Николая Николаевича» владел жанр исключительно устный, дописьменный — жанр песни, шутки, каламбура, застольной импровизации.

В этом жанре автор был любим и знаменит в масштабах семейного круга и общего стола, какой мог разместиться в масштабах однокомнатной квартиры в Беляеве. Спонтанное это творчество, равное существованию, оплачивалось восторгом, восхищением, любовью тех, кто, между тем, выпускал свои худосочные книжки, оплаченные рублем, критикой, членством в Союзе писателей. То есть гений наш не был писателем. Как ни странно, его такое соотношение не вполне устраивало, хотя он и не показывал виду. Однако стал грозиться, что напишет «роман».

И вот он его написал, то есть этого самого «Николая Николаевича». О бывшем воре-карманнике, устроившемся донором спермы в некую лабораторию. История его любви органично переплетается с его трудовой карьерой, с историей страны и нашей многострадальной биологической науки. В каком-то смысле это превосходный производственный роман, мечта соцреализма. Впрочем, определить и описать его необычайно трудно: произведение выпадает из литературы, как из прохудившегося мешка.


 Но для критического описания, которое, как мне показалось, не прочь был услышать автор, такого определения было явно маловато. В это время у советского избранного читателя был в моде Камю и как раз была опубликована его повесть «Падение». Трудно было бы найти произведение, менее сходное по духу и смыслу, но, однако, оно единственное годилось для сравнения. Произведения были, более или менее, равны по объему и приему. Оба написаны от «я» в форме диалога с невидимым и молчаливым собеседником.

Но зато как проигрывал прославленный автор анонимному в оптимизме и жизненном напоре! Наш торжествующий надо всем советский быт одерживал очередную моральную победу над заунывно загнивающим Западом. Наш отечественный вариант, в пику ихнему экзистенциализму, следовало бы назвать «Вставание»...

Придя к своему другу похвастаться идеей сравнения его с Камю, я застиг его врасплох. Он был крайне смущен моим приходом, при этом он был в квартире один. Не сразу удалось мне выяснить причину. Он был раздосадован визитом сантехников в связи с засорением канализации. Пришлось демонтировать унитаз, а тот при этом треснул.
Еще более не сразу, а долгое время спустя выдал мне друг тайную причину засора ...

Напуганный распространением повести в самиздате (по-прежнему без имени автора), решил он уничтожить саму улику, доказательство его авторства — рукопись повести. Ввиду отсутствия каминов в наших кооперативных квартирах, канализация есть единственный путь для секретных документов. Писанный же на чрезвычайно плотной и недостаточно мелко порванной бумаге, манускрипт забил фановую трубу.

Благо, на первом этаже автор попытался справиться с аварией сам, но разнервничался, поспешил и лишь усугубил аварию. Пришлось вызывать. Люди, одаренные столь высоким остроумием, отнюдь не всегда любят сами попадать в юмористические положения. Смех и страх, перемешанные в определенной пропорции, порождают унижение и гнев. Это выражение гневного смущения на лице друга, когда он открывал мне дверь, было ни с чем не сравнимо и очень запомнилось мне.

Время спустя анекдот этот перестает быть столь уж смешным, хотя и относится к одному из самых смешных произведений русской литературы. Анекдот этот становится величественным. Никому еще не удавалось застичь воровато озирающегося автора за сожжением «Мертвых душ» или X главы, и вряд ли кто присутствовал при рождении не просто произведения, пусть и гениального, пусть которому и суждено в веках, быть может, и стать чем-то большим, чем произведение конкретного автора, — не произведения, а — сразу памятника литературы…»

Очень смешно — вот что можно было бы сказать с определенностью. А самое лучшее - процитировать отрывок из этого памятника. Почувствуйте стиль писателя.

Отрывок из «Николая Николаевича».


«Работали мы с Владей Юрьевной в одну смену. Таскаю носилки, иногда на «скорой» езжу. И что-то начало происходить со мной. Совсем воровать перестал.Не могу и всё. Заболел, что ли…Не усеку никак. Потом усёк. Мне людей стало жалко  -  такие же,  вроде меня, двуногие. Ведь чего я не насмотрелся из-за этих людей! Видал и резанных, и прострелянных и ё…тых с  девятого этажа, и кислотой облитых, и с сотрясением мозгов…А один мудак кисточку для бритья проглотил, другой бутылку съел – четвертинку, третий сказал бабе: «Будешь  ****овать, ноги из жопы выдерну».И выдрал одну-другую соседи не дали. Я её на носилках нёс.   А под машины как попадает наш брат и политуру жрёт с одеколоном. До слепоты ведь! А тонет сколько попьянке, а обвариваются! Ебитская сила, такие людям мучения! И вот, допустим, думаю я, если человеку так переподает, что и режут его, и печёнки отбивают, и бритвой моют по глазам, и из жопы ноги выдёргивают – то что же я , тварь позорная, пропадло с бельмом, ещё и обворовываю человека? Не может так продолжаться! Завязал. Полегчало. Даже в баню  стал ходить»…

Итак, о произведениях писателя. Главной  особенностью всех его произведений  стал  язык.
 
О языке Юза Алешковского рассказывает его друг  Иосиф Бродский.

«…. в лице этого автора мы имеем дело с писателем как инструментом языка, а не с писателем, пользующимся языком как инструментом. В русской литературе двадцатого века таких случаев не больше, чем в русской литературе века минувшего. У нас их было два: Андрей Платонов и Михаил Зощенко. В девятнадцатом, видимо, только Гоголь.

В двадцатом веке Алешковский оказывается третьим, и, видимо, последним, ибо век действительно кончается, несмотря на обилие подросшего таланта».


Об Алешковском  можно сказать, что он вышел из тюремного ватника. Раблезианский юмор,феерические сюжеты.

Примером такого сюжетного построения является повесть  «Кенгуру  «  1975), главный герой которой невольно становится участником засекреченной операции КГБ, из-за чего попадает в тюрьму по обвинению в изнасиловании кенгуру в зоопарке.
Все «рОманы», которые тискает Алешковский- из современной жизни. Драматические коллизии доведены до фантасмагории, абсурдности,  они ярки и узнаваемы.

Рассказывать о произведениях Юза Алешковского,  даже давать краткие характеристики этим произведения -  это смешить не только читателей, но и себя. Потому что эти произведения не перескажешь, их надо медленно читать, наслаждаясь каждой фразой, каждой метафорой.

Его удивительно живой язык вызывает гомерический хохот и грусть, иногда одновременно.

Форма монолога используется автором   и  в  повести  «Маскировка» (1978, опубл. 1980 в США). Повествование ведется от имени трудящегося, который работает на подземном военном заводе. Пьянство, грубость семейных отношений и тому подобные проявления сатирически представлены в повести как маскировка тайной оборонной работы. А.Битов назвал это произведение «преувеличенной метафорой». Повесть написана в разговорном, простонародном тоне, который является своеобразной самохарактеристикой главного героя.

Смеялась я и плакала над повестью  «Синенький скромный платочек. Скорбная повесть», написанная от лица душевнобольного  человека  - ветерана войны.

 
 В 1979 году Алешковский был вынужден эмигрировать,   произошло это после публикации некоторых его стихов в запрещенном альманахе «Метрополь». Сначала он смог выехать в Австрию,  потом перебрался в Штаты.

Это уже за границей Алешковский написал и издал свои книги «Маскировка», «Рука», «Карусель», «Блошиное танго», «Перстень в футляре» и несколько других. В 2009-м вышла «Предпоследняя жизнь. Записки везунчика».

Роман "Рука" написан в форме монолога сотрудника КГБ, мстящего за убитых большевиками родителей. Месть является единственной причиной, по которой главный герой делает карьеру в карательных органах, становится телохранителем Сталина, а кончает душевной опустошенностью.

В этом романе дано объяснение  словоупотребления, которое Алешковский вложил в уста героя романа (1977, опубл. 1980 в США): «...русский мат спасителен для меня лично в той зловонной камере, в которую попал наш могучий, свободный, великий и прочая и прочая язык. Загоняют его в передовые статьи, в постановления, в протоколы допросов, в мертвые доклады на собраниях, съездах, митингах и конференциях, где он постепенно превращается в доходягу, потерявшего достоинство и здоровье, вышибают из него Дух!»

Основные произведения написаны в Америке. Что само по себе является странным. Невозможно иностранцам понять то, чем жили поколения русских людей. Непереводимы  многие выражения, понятные для нас, да и то не для всех поколений.
Например: «Герцеговина Флор», Землячка, «Челюскин», Зоя Федорова...

Про «Герцеговину Флор» еще можно рассказать... Как Сталин разламывал папиросу, набивал ее табачком трубку. А что сказать им о «Челюскине»? Что это — пароход или исследователь, кто такой Отто Юльевич Шмидт и зачем его спасать первым Героям Советского Союза?.. Что сказать им о Землячке?.. Что она член КПСС с 1896 года, в то время как сама КПСС — с 1952-го? Что такое ВКП и маленькое «б»? Или что zemlya по- русски означает «ёрс» (или как там по-голландски), а «землячка» — соотечественница по малой родине... или что она работала в наркоматах РКИ и НКПС... И что такое наркомат, и что такое РКИ, и что такое НКПС...

Лучше тогда о Зое Федоровой...Что она была настоящая кинозвезда тридцатых годов, что имела роман с американским военным атташе, за что и села, что дочь ее, красавица Вика, родилась там, а потом уехала к папе туда? Или что бедную Зою жестоко убили в собственной квартире при крайне странных и сомнительных обстоятельствах? Или что снималась она, уже пожилая красавица, в роли школьной уборщицы в детском фильме по сценарию того же Юза Алешковского («Кыш и два портфеля») и он ей признался в той любви, которую испытывал к ней до войны, а она ему сказала: «Дорогой мой, тогда все меня любили».

Поэтому попытка прокомментировать для иноязычного читателя все советские слова, употребляемые Алешковским, была бы не только громоздкой, но и бессмысленной не только потому, что этого никто, кроме нас, не поймет, но и потому, что и сами-то мы этих слов не знаем и не понимаем, а лишь катаемся по этому скользкому ассоциативному слою, как по льду. И комментарий требуется уже не только при переводе с языка на язык, но и при переходе от поколения к поколению.

Кому еще что-то говорит слово «Лумумба», тому уже ничего не говорят слова «Паша Ангелина».
Советские слова в тексте Алешковского следует воспринимать как непереводимые в той же мере, в какой непереводим мат. Если непонятно — значит, ругается, а звучит неплохо. «Маршал Чойбалсан» — разве не мат? а Лумумба — разве не способ?..

Ну зачем им засорять голову тем, что мы сами так готовно из нее выкидываем? И что это объяснит им? И как нам самим себе объяснить, почему в нас навсегда застряли слова, ничего не значащие и в таком количестве?
Что из всех этих слов сохранится для нас в языке, когда наконец  минует вся эта эпоха? Тайна. Загадка.

Живет писатель сейчас во Флориде. Как невозможно  рассказать о произведениях писателя, так же беспомощно рассказывать о его жизни. Лучше, чем он сам   о себе рассказал, не может никто этого сделать:

«Ну, какие еще успехи подстерегали меня на жизненном пути? В соавторстве с первой женой я произвел на свет сына Алексея, безрассудно унаследовавшего скромную часть не самых скверных моих пороков, но имеющего ряд таких достоинств, которых мне уже не заиметь.

Я уж полагал, что никогда на мой закат печальный не блеснет любовь улыбкою прощальной, как вдруг, двадцать лет назад, на Небесах заключен был мой счастливый, любовный брак с прекраснейшей, как мне кажется, из женщин, с Ирой.

Крепко держась друг за друга, мы успели выбраться из болотного застоя на берега Свободы, не то меня наверняка захомутали бы за сочинение антисоветских произведений. Мы свалили, не то я не пережил бы разлуки с Ирой, с Музой, с милой волей или просто спился бы в сардельку, заключенную в пластиковую оболочку.

В Америке я успел написать восемь книг за шестнадцать лет. Тогда как за первые тридцать три года жизни сочинил всего-навсего одну тоненькую книжку для детей. Чем не успех?

Разумеется, я считаю личным своим невероятным успехом то, что сообща со всем миром дождались мы все-таки часа полыхания гнусной Системы, ухитрившейся, к несчастью, оставить российскому обществу такое гнилостное наследство и такое количество своих тухлых генов, что она долго еще будет казаться людям, лишенным инстинктов свободы и достойной жизнедеятельности, образцом социального счастья да мерою благонравия.
Так что же еще? В Америке, во Флориде, я успел, не без помощи Иры и личного моего ангела-хранителя, спасти собственную жизнь. Для этого мне нужно было сначала схватить вдруг инфаркт, потом сесть за руль, добросить себя до госпиталя и успеть сказать хирургам, что я согласен рискнуть на стопроцентную успешную операцию на открытом сердце.

Всего-то делов, но я действительно успел в тот раз вытащить обе ноги с того света, что, ей богу - было еще удивительней, чем миг моего зачатия, поскольку ...

Честно говоря, если бы я имел в 1929-м какую-нибудь информацию об условиях жизни на Земле и если бы от меня лично зависело, быть или не быть, то ... не знаю, какое принял бы я решение. Впрочем, несмотря на справки об ужасах земного существования, о войнах, геноцидах, мерзостях Сталина и Гитлера, диком бреде советской утопии, террариумах коммуналок и т.д. и т.п., все равно я успел бы завопить: БЫ-Ы-Ы-ЫТЬ! - Чтобы меня не обогнала какая-нибудь более жизнелюбивая личность. Возможно, это была бы спокойная, умная, дисциплинированная, прилежная, талантливая, честнейшая девочка, меццо-сопрано или арфистка, о которой мечтали бедные мои родители. ..

Одним словом, сегодня, как всегда, сердечно славословя Бога и Случай за едва ли повторимое счастье существования, я горько жалуюсь и горько слезы лью, но, как бы то ни было, строк печальных не смываю, жену, детей, друзей и Пушкина люблю, а перед Свободой благоговею.

Понимаю, что многого не успел совершить, в том числе и помереть. Не знаю, как насчет остального, например хорошей натаски в латыни, греческом и английском, а врезать в свой час дуба я всегда успею.

Поверь, Читатель, в чем - в чем, а в таком неизбежном деле ни у кого из нас не должно быть непристойной и истерической спешки».

Юз Алешковский .
Нью-Йорк. 1995 год.

А теперь почитайте песни Юза Алешковского.

ПЕСНЯ О СТАЛИНЕ

На просторах Родины чудесной,
Закаляясь в битвах и труде,
Мы сложили радостную песню
О великом друге и вожде.
Алексей Сурков

Товарищ Сталин, вы большой ученый,
В языкознанье знаете вы толк,
А я простой советский заключенный,
И мне товарищ серый брянский волк.

В чужих грехах мы сходу сознавались,
Этапом шли навстречу злой судьбе,
Но верили вам так, товарищ Сталин,
Как, может быть, не верили себе.

Так вот сижу я в Туруханском крае,
Где конвоиры, словно псы, грубы,
Я это все, конечно, понимаю
Как обостренье классовой борьбы.

То дождь, то снег, то мошкара над нами,
А мы в тайге с утра и до утра.
Вы здесь из искры разводили пламя,
Спасибо вам, я греюсь у костра.

Мы наш нелегкий крест несем задаром
Морозом дымным и в тоске дождей.
Мы, как деревья, валимся на нары,
Не ведая бессонницы вождей.

Вы снитесь нам, когда в партийной кепке
И в кителе идете на парад.
Мы рубим лес по-сталински, а щепки,
А щепки во все стороны летят.

Вчера мы хоронили двух марксистов,
Тела одели красным кумачом.
Один из них был правым уклонистом,
Другой, как оказалось, ни при чем.

Он перед тем, как навсегда скончаться,
Вам завещал последние слова,
Велел в евонном деле разобраться
И тихо вскрикнул: "Сталин - голова!"

Живите тыщу лет, товарищ Сталин,
И пусть в тайге придется сдохнуть мне,
Я верю - будет чугуна и стали
На душу населения вполне!

1959

ОКУРОЧЕК

Из колымского белого ада
Шли мы в зону в морозном дыму.
Я заметил окурочек с красной помадой
И рванулся из строя к нему.
Баб не видел я года четыре,
Только мне, наконец, повезло.
Ах, окурочек, может быть, с Ту-104
Диким ветром тебя занесло.
И жену удавивший татарин,
И активный один педераст
Всю дорогу до зоны шагая, вздыхали,
Не сводили с окурочка глаз.
С кем ты, стерва, любовь свою крутишь?
С кем дымишь сигареткой одной?
Ты во Внукове спьяну билета не купишь,
Чтоб хотя б пролететь надо мной.
В честь твою заряжал я попойки
И французским поил коньяком,
Сам пьянел от того, как курила ты «Тройку»
С золотым на конце ободком.
Проиграл тот окурочек в карты я,
Хоть дороже был тыщи рублей.
Даже здесь не видать мне счастливого фарта
Из-за грусти по даме червей.
Проиграл я и шмутки, и сменку,
Сахарок за два года вперед.
Вот сижу я на нарах, обнявши коленки,
Так как не в чем идти на развод.
Пропадал я за этот окурочек,
Никого не кляня, не виня,
Но зато господа из влиятельных урок
За размах уважали меня.
Шел я в карцер босыми ногами,
Как Христос, и спокоен, и тих.
Десять суток кровавыми красил губами
Я концы самокруток своих.
— Негодяй, ты на воле растратил
Много тыщ на блистательных дам!
— Это да, — говорю, — гражданин надзиратель,
Только зря, — говорю, — гражданин надзиратель! -
Рукавичкой вы мне по губам.
1965.


Т В О Р Ч Е С Т В О
 
«Свои романы Алешковский, мастер языка, пишет от лица рассказчиков, происходящих из низших социальных слоёв. При этом в сатирическом изображении советской действительности часто вмешиваются фантастика и гротеск». (В. Казак)

Проза

Собрание сочинений в 3 томах. М., ННН, 1996.

«Два билета на электричку». М., Детская литература, 1964

«Чёрно-бурая лиса». - М., Детская литература, 1967

«Николай Николаевич» (написана 1970, изд. 1980) — благодаря приёму — повествованию от лица молодого вора, который после освобождения из лагеря работает в биологическом институте, раскрывает глупость лысенковской псевдонауки

«Кыш, Двапортфеля и целая неделя» М., Детская литература, 1970

«Кенгуру» (1974—1975, изд. 1981) — своего рода плутовской роман, в котором старый вор рассказывает обо всём, что пережил во время одного процесса в поздние сталинские времена; в события романа втягивается и сам Сталин

«Кыш и я в Крыму». - М., Детская литература, 1975

«Маскировка» (1978, изд. 1980) — вся советская действительность представляется маскировкой[14]

«Рука» (1977-80, изд. 1980) — роман развивает тему коммунизма как «современного проявления абсолютного сатанизма»

«Карусель» (1979) — показывает советского рабочего, который приходит к выводу, что при советском антисемитизмеединственным выходом для евреев является эмиграция из СССР

«Синенький скромный платочек» (1982) — повесть написана в форме монолога в письмах от лица душевнобольного ветерана Великой Отечественной войны

«Смерть в Москве» (1985)

«Блошиное танго» (1986)

«Руру» (1989)

«Перстень в футляре» (1992)

«Предпоследняя жизнь. Записки везунчика» (2009)

«Маленький тюремный роман» (2011) — «Русская премия» за 2011 год в номинации
«Крупная проза».


Песни

антипартийный был я человек…» — Песня Молотова (Юз Алешковский, Г.Плисецкий)

«Белого света не видел…» — Песня слепого

«Вот приеду я на БАМ…» — Брезентовая палаточка

«В такую погодку…» — За дождями дожди

«Есть зоопарк чудесный…» — Медвежье танго
«Из вида не теряя» — Никита

«Из колымского белого ада…» — Окурочек

«Лондон — милый городок…» — Песня о железном чекисте

«Под сенью трепетной» — Осенний романс

«Птицы не летали там, где мы шагали…» — Песня свободы

«Пусть на вахте обыщут нас начисто…» — Советская лесбийская

«Раз я в Питере с другом кирнул…» — Белые чайнички

«Смотрю на небо просветлённым взором…» — Советская пасхальная

«Товарищ Сталин, вы большой учёный…»

«Эрнесто Че Гевара Гавану покидал…» — Кубинская разлука

«Это было давно…» — Семеечка

«Я отбывал в Сибири наказанье…» — Личное свидание

Сценарная работа в кино

Вот моя деревня (1972)
Происшествие (1974)
Кыш и Двапортфеля (1974)
Что с тобой происходит? (1975)

Источники
1. ; http://data.bnf.fr/ark:/12148/cb13484314d
2. ; Литературные премии России. Международная Федерация русскоязычных писателей (МФРП). Проверено 29 марта 2015.
3. ; Юз Алешковский стал лауреатом "Русской Премии"
4. ; Юз Алешковский «Автобиографическая справка»
5. ; Русские писатели и поэты. Краткий биографический словарь. Москва, 2000.
6. ; Профиль на Снобе
7. ; Тексты песен Ю. Алешковского на сайте автора
8. ; «Песня о Сталине» в исполнении Ю. Алешковского
9. ; Joseph Efim Aleshkovsky
10. ; Walter Goodman «Emigre Writers Look at U.S.»
11. ; Гений смеха и … мата
12. ; Гражданин Юз
13. ; Department of Russian Language and Literature and Russian and East European Studies Program
14. ; Юз Алешковский Маскировка (История одной болезни)
15. ; Письмо видных деятелей науки, культуры и политики в защиту НТВ / newsru.com

Ссылки

Сайт Юза Алешковского
Юз Алешковский (англ.) на сайте Internet Movie Database
Алешковский, Юз в библиотеке Максима Мошкова
Юз Алешковский в «Журнальном зале»
«Беседа Джона Глэда с Юзом Алешковским. 1981» видеозапись, mp4
Встреча с писателем Юзом Алешковским. Русский Базар № 48(292) 22 — 28 ноября, 2001. Автор Владимир Нузов
Юз Алешковский о себе, о теле и о духе. Видео-интервью на портале RUNYweb.com — Русский Нью-Йорк онлайн
Интервью Владимиру Паперному






Используемая литература:

Антология Сатиры и Юмора России ХХ века. Т.8   
М., Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2000,576 стр.
 http://www.yuz.ru/yuzved-21.htm   Битов А.
«Повторение пройденного»
Алешковский Юз (Иосиф) Ефимович - Bards.ru
www.bards.ru/archives/author.php?id=1901
Юз Алешковский о себе, о теле и о духе. Видео-интервью на портале RUNYweb.com — Русский Нью-Йорк онлайн
Интервью Владимиру Паперному


Дорогие читатели, жду Ваших рецензий!