13. Толстый вторник.
Толстый вторник - Марди Гра. Это день в Новом Орлеане, когда все нажираются до полусмерти.
На мне была надета зеленая рубаха с ананасами и шорты, на голове Пегги красовался дурацкий колпак с бубенчиками. Клянусь, она была самым прелестным шутом во всем этом сумасшедшем городе. Мы маршировали по мощеной мостовой Бурбон Стрит в толпе крикливо наряженных людей с блестящими глазами. Многие уже чем-то подзаправились и нетвердо держались на ногах. С верхних балконов, задрапированных зелено-желто-фиолетовыми полотнищами на нас летела мелко нарезанная серебрянная фольга и разноцветные бусы, которые все и всюду швыряли друг в друга горстями, с гортанными пожеланиями счастья.
Я тоже не мог отказать себе в удовольствии подзаправиться шикарными устрицами, разложенными на прилавках на горках льда, с лимончиком и прехолодным пивом. Пегги скромно посасывала через соломинку золотистую жидкость из высокого стакана.
Гам, вопли, крики! Вон , на балконе стоит дерево, точнее чудак, украшенный зелеными ветками и с опахалом из тех же самых ветвей. Вон еще один , в панамке, с пузом вылезшим из под короткой маечки и с претолстенной сигарой во рту – поймал каких-то местных красавиц с плюмажем на голове и прижал их к своей груди, чтобы запечатлеться для потомков. Я видел осла - тоже с плюмажем( они здесь так популярны), запряженного в двуколку, украшенную флагами и гирляндами. Разномастое месиво из полуголых потных людских тел тешилось, напевало, подтанцовывало в такт джазовым мелодиям и никто, никто! – даже моя Пегги, не стеснялся дразняще вилять бедрами и к крутыми задами, что-то при этом напевая себе под нос:
- Rolling, Rolling,
Rolling down the river….!
О, я знал, что скрывается под этой непримечательной шкуркой! Пегги неоднократно вдохновляла меня на самые нескромные подвиги и была неутомима в своих изощренных пытках. Спящий днем вулканчик, к ночи она преображалась в фурию, царящую в нашей спальне и в душе моей. Вот и здесь, она так органично вписывалась в этот водоворот тел, что не однажды к ней подлетал какой-нибудь полуголый метис с застопоренными глазами и пытался утащить в это месиво тел, пропахших креольскими специями. Но я цепко держал её за руку, хотя и сам был не против уже куда-нибудь с нею провалиться, ну хотя бы вон в те пряные кусты рододендронов.
Когда же, за полночь, все еще возбужденные видом впадающих в транс людей - под звуки барабанов, мы наконец завернули в свой отель,то я - был у её ног.
Я сорвал с неё бусы. Со стуком они посыпались на пол и заскрипели под ногами. Опустился на одно колено( и сразу пожалел о том – проклятые бусины!) и пламенно, несколько заплетающимся, но пока еще здравомыслящим языком, сделал ей предложение руки и сердца. Отрыжка несколько подпортила впечатление от моей речи ( тут все было такое перченое!), но Пегги благосклонно выслушала, подумала минутку и – отказала. Сославшись на мегрень, она отправилась принимать ванну, и вскоре уже сопела тихонько в подушку конопатым своим носиком.
Потрясающая женщина!
Я готов был провести с ней всю оставшуюся жизнь.
Она была тайной за семью печатями. Все у нас, казалось, шло гладко, куда надо, по накатанной дорожке – к свадьбе. Не было ни ссор, ни склок, если не считать моментов, когда, вцепившись крепкими пальчиками в мои волосы, она клочьями вырывала их, в порыве страсти. (Я потом начал их коротко стричь). Впрочем, мне это даже нравилось.
Но вот, загрустила она что-то.
Работу поменяла – проводила четыре дня недели у сестры в соседнем городе, где и находилась её новая страховая компания. Я взбунтовался поначалу, но она та-ак на меня посмотрела, что называется одарила, что я понял – сопротивление бесполезно.
Я тоже загоревал. Сначала мирно коротал вечера с Бриджит, кошкой её. Потом та сдохла, причем, когда Пегги находилась в отъезде. Я понял, как низко упал в её глазах, когда, вернувшись ( я уже позвонил ей), она отправилась за город, прихватив с собой лопату – чтобы похоронить свою любимицу. Одна.
Я, конечно, напился от обиды. Я и так уже позволял себе чуть чуть, в её отсутствие. А как еще прикажете тоску свою по любимой женщине перебарывать.
Когда она вернулась обратно, я был уже – хорош. Я стоял посередине комнаты в трусах и, икая, пытался втолковать ей, что это она во всем виновата. Не самый, признаюсь, веский аргумент – кошка-то сдохла под моей опекой. Хотя и жаль мне было полуоблезшую, дурочку. Она ведь тоже по Пегги тосковала.
Я подкрался к ней сзади, когда она повернулась уходить, крепко схватил её и повалил на пол. Раньше ей нравились такие игры. Но когда , по привычке, я задрал ей подол, то получил такой удар в ребра локтем, что перестал дышать . Вывернувшись из моих, вялых уже объятий, она перешагнула через меня, как через труп, и ушла спать в комнату для гостей.