ХОЖДЕНИЕ ПО МУКАМ
Совершилось.
Владыко, Отче наш небесный,
Ныне отпущаеши нас, сыновей Твоих блудных, с миром,
С болью, с кровью из глаз наших –
В закат,
В закат,
В красный закат.
Пришла пора урожай собирать.
Пришла пора головушки буйные пожинать.
Пришла пора, как грушу цветущую, Сибирь растрясти.
Трясут её слуги Твои, трясут нерадивые,
Растряхают – белый цвет по-окрест на четыре стороны света летит.
Раскулачивание…
Расказачивание…
Родиночество наше…
Велика паутина лагерей на лице Руси-матушки…
Дышать уж от паутины нечем…
И пауки в ней – больно уж жирные, по глазам прям ползают…
Душно, гадко…
А что? Разве Бог нас из глины эдемской не лагерной лопатой да кайлом выбивал?
…Страна несчастная моя!
Морозная! За белым покрывалом
Не видел человеческого лика
Взор.
С кандалами, в цепях и робах арестанских,
С унылым, темным, злым огнем в глазах
Шли люди сюда,
Люди обвиненные, оклеветанные, растоптанные и брошенные,
Забытые, да не забывшие ничего.
Шли люди –
Верными грядами, темными нитками по полям белым,
Черным горем по белоснежью тянулась нить человеческая.
И сверкал в глазах темных и обезлюдевших,
В глазах угрюмых, кровью черной пропитавшихся –
Огонек.
Злой, жгучий, тусклый, сквозь все вьюги проносящийся –
Огонек.
Жестокий, страшный, всю страну сокрушить грозящий –
Огонек.
А за людьми шли они –
Люди и ловцы людей,
С когтями волчьими,
С жалами скорпионьими,
С пулями стальными,
Люди,
Чья опаленность внутренняя безлюднее
Твоих, страна моя, глухих урманов,
Твоих, страна моя, темных дебрей,
Твоих, страна моя, вечно нетающих снегов.
…Вот и нас везут, дружков хмельных,
С Параскевиных именин –
Суд да правду вершить.
Арестованы мы –
Никодим, Панька да еще соседей пятеро –
Под руку попались.
В чем обвинят нас? Что-то нам придумают?
В том, что хотели Сибирь отделить?
Царя мёртвого вернуть?
На Индию походом пойти?
Подумашь – мелочи какие!
Всё заране небось решено.
Едем куда-то
В вагоне зарешеченном.
Тишина. Немота.
Только колёса стучат.
Колёса, колёса, винтики механизма огромного –
Колёса и колёсики…
Как мы…
Тишина. Потное дыхание зэков рядом.
Молчат все. Трясутся.
Только кто-то рядом спрашивает: –
– Ведь это не страшно, да???
Молчишь.
Шуршит дыхание потное.
Стучат колёса дальше.
А кто-то рядом –
В ужасе, в ознобе загробном –
Спрашивает:
– Хорошо, что плохо, если нет Бога?...
Молчишь.
Только тишина,
Только озноб загробный,
Только стук колёс, стук, стук, стук,
Ведущий в никуда
По дороге темной.
Миновала дорога. В лагере мы.
Допросы нас ждут, ночи на нарах,
Документы, подписи, побои,
Кары египетские.
И мыслится в мозгу Никодима –
Само собой, без воли разумной:
… И вот он –
Самый совершенный ад
Фауста. Обретенный ад. Возвращенный ад,
С сотворения времен человекам
Завещанный.
Ад света. Ад просвещения. Ад познания
Добра и зла.
Ад, людьми возделанный,
плоды свои приносящий в год троекратно.
Вершина прогресса.
Вершина человеческая.
Ад.
Здесь скитались духи Канта и Платона –
К нарам заключенных склонялись,
Их ссадины трогали,
Изучали, исследовали, проверяли реакцию живого на боль,
Пытали нравственный императив
В отсутствие звездного
Неба,
Проверяли, наскольно действен глагол добра в царстве
Теней
И где оно, это царство идей невероятное, –
Не здесь ли,
В пещере,
Где за идеи люди тенями становятся?...
Блуждают духи Платона и Канта, страдают, ищут истину –
В лимбе,
В неведении,
В вечных поисках истины, рядом доступной, –
Дети, дети!...
А где она, истина?
Здесь.
В капле крови, на лестнице ссохшейся.
Здесь.
В слезинке, из разбитого глаза вытекшей.
Здесь.
В немом стоне за губами прикушенными –
Истина крови,
Истина боли,
Истина жизни.
Здесь она постигается.
Нет здесь зримого ужаса, сырости, грязи, крыс по углам.
Нет.
Нет и существ механических, плоть человеческую рвущих.
Нет дыбы, нет испанского сапога.
Только свет электрический – неживой, беспощадный,
Бесстрастный.
И по скользким ступеням, все дальше и дальше,
Вниз, вниз, вниз, –
Красные капли, красные капли,
Красные капли.
Не слышно здесь криков убиваемых.
Не стонут здесь люди, чья плоть сталью разрывается.
Не хрипят глухо жертвы удушаемые.
Только камней глухота, только плитка на ступенях лестницы,
Только холод и покой стен тюремных.
И по склону дней, все глубже и глубже,
Вниз, вниз, вниз, –
Красные капли, красные капли,
Красные капли.
Не звучат здесь молитвы узников невинных.
Не раздается благоутешная служба заупокойная.
Не произносится здесь сокровенное:
«С о в е р ш и л о с ь!»
Но по краю небес, всё выше и выше,
Вверх, вверх, вверх, –
Красные капли, красные капли,
Красные капли.
Глухота смерти –
Самой смерти страшнее.
Стены каменные крепче ватных каждый звук,
Каждый вздох,
Каждую мысль
Заглушают, глотают, пожирают беспощадно.
И есть в чем здесь душе потеряться…
Глухо, холодно, боязно.
Но вдруг – приникает ж и в о е к сердцу –
Как ветер теплый…
Благоуханный…
И моление звучит сокровенное:
Из глубины, Господи, воззвах к тебе:
Не отринь меня,
Ни покинь,
но помилуй по мере сокрушения моего.
Да пройду и я –
По бездне стопами…
Светодавче…
Светодавче…
Светодавче…
Удар. Еще удар.
Боль организм пронзает,
И – словно сверху видишь, как избивают тебя,
Себя насквозь видишь – прозрачного, стеклянного,
Видишь – как в тебе органы движутся,
От ударом от места отрываются,
Как внутренние кровоизлияния смертью угрожают…
Все видишь.
Ничего не можешь.
И душа – под потолком камеры, в полосатой форме, парит…
Боль. Кромешная боль.
И воспоминания света…
Как будто Друг – не знаешь кто – к телу твоему бесчувственному склоняется…
– Друг!
Ты знаешь ли, где рай?
Рай – в теле моем, тепле и холоде чувств моих,
Рай – в моей крови,
В шелковистой ткани мгновений, в сплетениях света и тени,
В промельке светляка во мраке крови моей,
В каждом миге, каждом шаге, каждом вздохе моем!
Рай – во мне…
…Как горька она, Господи, как горька боль твоя!
Рай – во мне…
Холодная вода – на голову, на тело, на плечи…
Ведро холодной воды – привести в сознание…
Для новых пыток…
…Еще один континент во мне перевернулся…
Удар. Еще удар.
Мрак заливает мозг.
Мрак крови, звездами пронзаемый. Мрак,
Над которым птицей Дух Божий носился.
Мрак первого дня.
Мрак начинающегося Творения.
И слышишь –
Слышишь горестно –
Сквозь разрывы сосудов в мозгу:
– СЕ, ТВОРЮ ВСё ЗАНОВО!
…Мертвый Никодим лежит на полу кабинета.
– Перестарались мы, что ли… - говорит амбал в серой форме.
– Не думали, что так быстро гикнется…
И бумаг не подписал…
Небось судьба такая…
– Судьба! Кулаки свои придерживай, вот в чем наука-то!
И судьбы такой бы не было…
Ну и ладно. По сибирским бригадам еще пятеро идут…
Они-то все подпишут.
– Веди следующего!
…Хмурится следователь в сером френче,
И на лбу его светится черная точка – от пули будущей,
Что при наркоме новом его ждет.
Только не видит он ее. Не чувствует.
А на стенах кабинета – райские пальмы цветут,
Небо лазурное невестится,
Заря пламенеет,
Спаситель воскресший из пещеры выходит темной,
Ангелы песни дивные поют: здесь он, рай, здесь!
В муках его ищи, в муках, там в нем и укоренишься!
Только увидеть посмей…
Только глаз не смыкай!...
Не найдено покоя человеком,
Но обретено бессмертие воином.
И идет Никодим,
Идет в мытарства свои, в путь вечный,
В путь по спирали огненной,
Где плоть светоносной становится, аки железо в огне,
Где звучен глас Господень над водами темными:
– СЕ, ТВОРЮ ВСЁ НОВОЕ!
И стоит он над страной
С той поры и доныне,
Час грозы и зова,
Зова и грозы.