Бабушка.
Очень многие вопиющие подробности именно пушкинского стиля в "Коньке-Горбунке" литературоведы просто, как нам представляется, - в упор не замечают.
Один из таких моментов - обращение "бабушка" в отношении "Жар-Птицы":
Ну-ка, бабушка, пошёл!
Ведь именно такое - так же странное для субъекта, к которому оно относится, - обращение "бабушка" есть и в пушкинской эпиграмме на Карамзина.
И, бабушка, затеяла пустое!
Прежде чем понять, что это за бабушки, обратимся к бабушке "№3" (конечно, пушкинской), - и всё встанет на свои места, и все эти бабушки обретут смысл.
Когда Машу Миронову в "Капитанской дочке" призывает к себе императрица Екатерина II, то её наперсница - жена дворцового истопника Анна Власьевна - начинает суетиться, и думает - "не послать ли к повивальной бабушке за её жёлтым роброном?"
"Роброн" - буквально - "круглое платье". Жёлтое круглое платье подобно Солнцу. Маше предлагается предстать перед императрицей - таким образом - "Женой, облечённой в Солнце". Но - государыне угодно было видеть девушку в том, в чём её застанут. Предложение о платье повивальной бабушки не пригодилось. Но зачем-то же оно было нужно Пушкину! Не только для сравнения Маши Мироновой - надо думать, - с Женой Иоанного "Откровения", - но и - для вставки в текст слов о повивальной бабушке. Если б дочка капитана Миронова предстала перед императрицей в солнечном облачении, - она бы затмила Екатерину. Видимо, так бы проявилась вовне её истинная сущность, - но вряд ли это понравилось бы государыне.
Точно так же, как ослепила бы Маша Екатерину, действительно ослепляет всех в царском дворце солнечная Жар-Птица:
Свет такой тут вдруг разлился,
Что весь люд рукой закрылся.
Это случилось сразу после упоминания "бабушки" ("Ну-ка, бабушка, пошёл!". То есть, и здесь бабушка сыграла роль повитухи. (Вернее, здесь - в "Коньке-Горбунке" - сыграла, а в "Капитанской дочке" - не сыграла.)
А что же Карамзин, задумавший спеть песню нам про царство золотое? У него - что за бабушка? Да та же самая! Только как бы не до конца принявшая роды. "Илья Муромец" не закончен, - а Карамзин берётся за новый большой труд - исторический, - что так же - своего рода сказка.
Обещанное чудо "Ильи Муромца" так и не родилось:
Рыцарь скоро приближается
и садится с героинею
на траве благоухающей,
под сенистыми кусточками.
Две минуты продолжается
их глубокое молчание;
в третью чудо совершается...
(Продолжение впредь). (1794.)
Впрочем, нам порой приходило в голову, что искренний поклонник английского писателя Лоренса Стерна, Карамзин мог и нарочно не закончить свою сказку. Но тогда - получается, - юный Пушкин не понял этого? А Пушкин и юным был очень даже проницателен... Вопрос остаётся открытым.
Но вот насчёт мешка, в который Иван кладёт Жар-Птицу, у нас снова возникают стерновские ассоциации. Дело в том, что Конёк советует Ивану затянуть этот мешок "тужее". В романе Л. Стерна "Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена", с туго затянутым мешком с акушерскими инструментами (для вспомоществования рождению заглавного героя) едет слуга врача-акушера - некто Обадия.
То есть, и тут у нас мешок связан (в буквальном и переносном смысле) с бабушкой-повитухой, - которую к герою Стерна как раз не пригласили - пригласили врача - доктора Слопа. Хотя миссис Шенди настаивала как раз на приглашении повитухи, - то есть, - бабушки.
А теперь вернёмся к Анне Власьевне. Что она за персонаж? Разберём для начала её имя.
Анна значит "Благодать", - это известно. А имя Влас выводят из имени древнего славянского бога - Велеса. Это был скотий бог, покровитель поэзии. Про Баяна в "Слове о полку Игореве" говорится, что он - "Велесов внуче", - именно как поэт - внук поэта.
То есть, Анна Власьевна как-то связана с благодатью древней русской поэзии, - получается. А муж её - между прочим - дворцовый истопник, - то есть, - топит печи в царском дворце. А Николай Михайлович Карамзин говаривал, что топить печи зимой в северных широтах так же естественно, как естественно в этих широтах и самодержавие.
А Иван-дурак сравнивает Жар-Птиц (то есть, свет от них) с "батюшкиной печью".
И у Карамзина есть своя "Анна Власьевна" - в том же "Илье Муромце": это волшебница Велеслава (Слава Велеса), чьё кольцо носит на пальце Илья Муромец; это кольцо и расколдовало спящую Царь-Девицу - как кольцо Финна расколдовало спящую Людмилу ( и ту и другую, - кстати, - усыпил один и тот же Черномор).
Царь-Девица Карамзина носит на шлеме перо Жар-Птицы...
Таким образом, в роли "бабушки" у Карамзина выступает как раз эта самая волшебница Велеслава: благодаря ей пробуждается Дева-Поэзия, - русская амазонка - Царь-Девица.
У Пушкина - кстати, - Анна Власьевна так же и сама оказывается бабушкой, - поскольку именно она "повила" Машу с царской средой: "посвятила её во все таинства придворной жизни". И Пушкин - похоже - сознательно сближает "Музу" - Анну Власьевну с Музой (или - бабушкой) Карамзина.
"Разговор Анны Власьевны стоил нескольких страниц исторических записок и был бы драгоценен для потомства". Сравните - Посвящение "Бориса Годунова": "Драгоценной для россиян памяти Николая Михайловича Карамзина..."
Продолжение следует: http://www.proza.ru/2016/08/05/695