-Клавдия! Открывай! Ветеринаршу привёз. Директор сказал к тебе на постой определить, комната свободна - когда ещё твой с войны возвернётся.
Клавдия, ещё моложавая, но уже полнеющая женщина, услышав знакомый голос колхозного возницы Кузьмича, пошла открывать. Света не было, но пламя свечи хорошо осветило приветливое личико молоденькой девушки.
-«Валя»,- тихо произнесла девушка и покраснела.
«Скромная», - тепло подумала о ней Клавдия: «А мой, и правда, когда ещё вернётся. Война вон как затянулась». Так в совхозе появилась Валентина - «ветеринарша», прозванная так с лёгкого слова Кузьмича.
Валентина за год быстро наладила отношения с колхозниками и начальством, старательно лечила не только животных, но и людей. Шёл военный 1943 год и лекарств не хватало, но как-то выкручивалась – где экономила, где народные средства в ход шли. Сельчане уважали девушку и за трудолюбие, и за умение ладить с людьми.
Однажды на ферме Валентина услышала разговор доярок:
-Маш, ты слышала, Мишка вернулся?
-Да, ты что! Вот радость Наталье! То-то она отгул взяла.
-Да никакой радости, Вер! Он раненый весь – рука висит, хромает сильно. А ты Наташку знаешь – ей работник нужен. Родителей уже нет. Кто будет помогать ей хозяйство тянуть? Однорукий, да хромой? Ой, чую, не будет у Натальи радости. А Мишке и подавно. Видела его вчера – такой же красивый, но уж больно худющий и бледный, как смерть.
Даже дочка Нинка его не узнала, заплакала.
- Конечно! Как ей узнать - когда он на войну уходил, ей и года не было.
В субботу, на утреннюю планёрку в правлении совхоза, где обычно присутствовала и Валентина, позвали и Михаила. Директор совхоза предложил Михаилу должность бригадира полеводов.
- Михаил! Ты ещё пока слабый, раны не до конца залечил, а поле как раз для тебя – будешь руководить полеводами. Только бригада женская, смотри … поаккуратней…Не на фронте.
К Валентине склонилась, сидевшая с ней рядом, бригадир доярок Татьяна и тихо, но горячо зашептала:
- Ох! Мишка в цветник попал! Он ходок ещё тот был – Наталья чуть в девках не родила! Хорошо, что расписались быстро.
Валентина промолчала. А что отвечать? С Натальей особо не дружила – доярка она хорошая, но на язычок ей попадать нельзя было – отбреет, а Михаила только сегодня увидела. Ничего парень…Видный.
Однажды, примерно через недели две, Наталья не пришла на вечернюю дойку и прислала вместо себя соседку Настю. Это было не в новинку и случалось тогда, когда дочка заболевала, а оставить её не с кем было. Доярки и так, и этак пытались выведать у Настёны о Наталье и Михаиле, но та только отговаривалась: «Что пристали? Орали целый день».
Но на следующий день по деревне разнёсся слух – прогнала Наталья своего мужа, все его нехитрые вещи выставила на крыльцо с криком:
- Чтобы я тебя и не видела, и не слышала! И к дочке не подходи! Ведро уронил в колодец – какой из тебя, однорукого, работник! А в мае картошку сажать, да огород копать, а как ты будешь, как Егорка - калека, на лавочке сидеть и дымить цигаркой, раз рука не работает, да нога хромает!?
Вот с таким напутствием ушёл Михаил из жениного дома жить к Егорке, одинокому старому бобылю, по пьянке давно отморозившему ногу, которую ампутировали до колена. Нельзя сказать, что Егор был лодырем - себя обслуживал. Выстругал костыль деревянный и, привязав к культе,
ухитрялся сильными руками весной огородишко свой под картошку вскапывать. Бывало деревенские мужики и помогали тяжёлую работу по хозяйству справить - забор починить, крышу у дома залатать, березняк на дрова из леса привезти. Жалели… а после всю ночь пили, гуляли…
Как-то апрельским тёмным вечером сидели Клавдия и Валентина за своим нехитрым ужином, который и ужином-то назвать нельзя было – две варёные картофелины в мундире, половинка луковицы. Кислая капуста уже закончилась, хлеба не было – отруби на тесто ещё не выдал колхоз, зато на столе стоял маленький пузырёк рыбьего жира, которым смазывали картофелину. Не роптали – многие так жили. А рыбий жир Валентина из медпункта приносила – телятам давала, да деревенским ребятам понемногу наливала, поддерживала. Зато чай пили с размахом! Клавдия осенью насушила много моркови и её кусочки вместо сахара во рту так и таяли. Не морковный чай, а одно блаженство!
Ужинали и тихо беседовали. Сдружились, будто родными стали. Вдруг раздался громкий и настойчивый стук в окно:
- Клавдия! Ветеринарша дома или на ферме? Егоркин голос звучал необычно звонко и тревожно.
- Егор! Случилось что? Чего на ночь глядя ногу трудишь?
- Да, я к Валентине. Мишка без памяти, бредит и горит весь!
Валентина засуетилась, накинула уже заношенную, но чистую фуфайку и, схватив свой чемоданчик с лекарствами, побежала вперёд Егорки к его дому. Клавдия за ней еле успевала.
Положение Михаила было тяжёлое – весь в испарине, он бредил и стонал.
Валентина осторожно откинула одеяло до пояса больного. Тут приковылял и Егорка:
- Ты, милая, руку его посмотри-ка… Плохая …
Валя размотала мокрый бинт с руки и замерла – глубокая рана гноилась и дурно пахла.
- В хирургию бы надо,- тоскливо подумала Валя, но до города далеко, а надо что-то делать сейчас. Подогрели воду, развели марганцовку, промыли рану, не обращая внимания на стоны больного, присыпали норсульфазолом – только он один и был из сильнодействующих лекарств.
Развели белый порошок его в воде и кое-как, понемногу, с ложечки споили Михаилу. Раненную руку забинтовали чистым бинтом и сели рядом.
Вдруг Клавдия спроосила:
- Егор, а самогонка есть?
- Да, есть чуток.
- Давай!
- Клавка, ты чего?
- Да, ничего. Растирать сейчас мужика будем. Видишь - горит весь!
Клавдия, как замужняя женщина, не стесняясь, раздела Михаила до трусов и начала растирать, приговаривая:
- Ничего, ничего, поправим здоровье ему. Не дадим такому ладному мужику умереть!
Валь, а Валь, смотри, у него и на бедре рана, вот он и хромает. Слава богу эта рана не гноится. Но всё равно, давай тоже марганцовочкой промоем.
А молоденькая, незамужняя Валентина, смотрела на это ладное, когда-то сильное мужское тело, краснея, обрабатывала рану на бедре и думала: «И правда, ладный парень. Чего Наташке не жилось? Ведь поправится же он когда-никогда. Вот возьму и вылечу его». И от этих сокровенных мыслей краснела ещё больше. Оставив больного на попечение Егорки, наказав ему в случае чего бежать за ними, Клавдия и Валентина пришли домой и сели допивать уже остывший морковный чай. И, вдруг, Клавдия, будто подслушав мысли девушки, тихо, вроде и не обращаясь к Валентине, проговорила: «Вот возьми и вылечи Мишку! Наташке же он без пользы…».
Шла весна. Михаил лечился добросовестно. Сам приходил к Валентине на перевязку, съездил по её настоянию в городскую больницу. Там ему дали лекарство для уколов, и летом рана уже не гноилась, хотя и заживать не спешила - часто кровоточила и гипс нельзя было накладывать по каким-то медицинским правилам, а только шину. Так и ходил Михаил всё лето с подвязанной к туловищу рукой. Однажды пришёл домой к Валентине со своей дочкой Ниной – у неё сильно нарывал палец, видно глубоко занозила. Валентина разговорилась с маленькой девочкой, распарила распухший палец, отвлекла её и проколола нарыв иголкой, потому что боялась напугать девочку скальпелем. Гной вытек и пальчик был перевязан с такой профессиональной быстротой, что трёхлетняя Ниночка только глазёнками моргала, глядя на Валентину, которая всё говорила, говорила, отвлекая дочурку Михаила. А сама думала: « Как же так Наталья отпустила её с отцом? А ведь кричала – не подходи к дочери! Сама не решилась привести?».
Так и ходили на перевязку отец и дочь. А в деревне уже начали переглядываться и перешёптываться ушлые сельчане: «Мишка-то на ветеринаршу Валентину глаз положил, да ещё и девчонку свою к ней водит. Ну и дела…».
Однажды Наталья поехала в город на рынок обменять кое - какие вещи на продукты. Девочку с собой не взяла, оставила Михаилу, а у того дел в поле на целый день. Вот и привёл дочку к Валентине на ферму. Девочка здесь часто бывала с матерью, знала всех доярок, которые втихаря поили её молочком – много ли ребёнку надо? А вот в аптечный пункт Валентины она заглянула в первый раз и ей так понравились белоснежные марлевые салфетки, которыми был накрыт стол с медикаментами, стеклянный шкаф со всякими пузырьками и баночками, что она сказала: «А можно я буду к тебе каждый день приходить?». На что Валентина ответила: « Да ты с мамой лучше побудь, а то ей скучно одной». Девочка помолчала, играя бинтиком на пальце, и вдруг тихо, но с большой детской непосредственностью сказала: «А можно ты будешь моей мамой. Я бы тебя звала мама Валя». Валентина оторопела от таких слов, сердце часто-часто забилось и она, схватив Ниночку на руки, всё целовала, целовала её в щёчки, приговаривая: «Да зови просто Валя, просто Валя…»… А девочка упрямо наклонила головку и повторила: « А я на ушко тебя буду мамой Валей звать – мамка не услышит».
Оба пациента, и большой, и маленький, вскоре поправились, но Михаил часто стал заходить на ферму к Валентине, ждал, если ей случалось припоздниться, и провожал домой. Наталья всё это знала, но молчала – сама выгнала мужика. Однажды она пришла на вечернюю дойку с Ниночкой, которая тихо сидела на маленькой скамеечке для дойки коров и наблюдала, как мать чистит корову щёткой. В это время из аптечной комнатки вышла Валентина и девочка, забывшись, закричала: « Мама Валя идёт!». Наталья кинула щётку, схватила дочку и побежала к выходу из фермы, заплакав от досады. Доярки переглянулись, но что-то сказать в присутствии ветеринарши постеснялись. А что говорить? Всё и так ясно. Вскоре Наталья и Михаил развелись.
Как-то раз принесла Валентина домой поллитровый бидончик молока, положенного всем на ферме, а там - кусок хозяйственного мыла…Никому не сказала, но чуяла душой, чьи это проделки. А то в холодную ночь оказалась открытой дверца в закутке у новорожденного телёнка – хорошо сторож увидел и закрыл…Шептались многие: ох, Наталья, Наталья…
Дождливым осенним вечером Клавдия и Валентина сидели на кухне и перебирали картофель, чтобы сухим убрать его в подпол. В окно постучали и знакомый голос крикнул: «Хозяйки, я зайца поймал в силок. Принёс на суп». Валентина впустила Михаила, действительно державшего в руках зайца. Шкуру с него сняли, тушку разделали и поставили варить суп, благо имелись и картошка, и морковка, и лучок.
К супчику Клавдия достала припрятанную бутылочку рябиновой настойки и все трое дружно, за разговором о том, как удалось подловить зайца, поужинали. Валентина и Михаил всё смеялись, продолжая разговор о зайце, потом прошли в комнату за шторкой, где жила Валентина. Клавдия вымыла посуду и налила в банку наваристого супа для Егорки. В маленькой комнатке разговоры постепенно стихли, а Клава присела на табурет и стала ждать, когда Михаил выйдет, чтобы закрыть за ним дверь. Но он так и не вышел от Валентины и Клавдия, довольно перекрестив весёлые цветастые занавесочки в проёме комнаты постоялицы, закрыла входную дверь. Потом села на свою постель, да так до утра и просидела, перебирая фотографии и вспоминая своего мужа, от которого уже давно не было писем.
А на ноябрьские праздники Валентина и Михаил сыграли скромную свадьбу. Валентина продала отрез материала, который привезла когда-то с собой, Михаилу выписали небольшую премию и получился щедрый, по военному времени, свадебный стол.
Эпилог.
Прошло много лет. Муж Клавдии пропал без вести. Наталья замуж так и не вышла.
Рука у Михаила постепенно стала двигаться, рана зажила, но кость срослась неправильно, и он всегда старался носить рубашки с длинным рукавом.
Михаил и Валентина родили и воспитали четверых детей, уехали из этой глухой деревни ближе к Москве, чтобы дети смогли продолжить образование. К ним в гости, обычно летом, приезжала его дочка Нина, с мужем и двумя детьми. И к удивлению всех, уже взрослая Нина, так и продолжала звать Валентину «Мама Валя».
17.03.2016г.