Прошло около недели с того момента, как я обратилась к Вере с просьбой. Она сказала, что сделает всё возможное, но ничего не обещает. Будь я на её месте – ответила бы также. Пусть моё образование и степень знакомства с законодательной системой страны оставляли желать лучшего, но жизнь я изучить успела. Слышала, как кричат, захлебываясь слезами, матери, отправляя безымянных дочерей на казнь. Видела на улице измотанных, изнуренных голодом стариков, о которых некому позаботиться, потому что детей полвека как нет в живых. Знала, на что готовы девушки, чтобы добиться заветного статуса. Система не оставляла шансов таким, как Ро или я.
Я прислушивалась к мерному дыханию сестры и мечтала остановить время. Как бы мне хотелось навсегда остаться в залитой темнотой комнате, где Ро ловит короткие часы сна под стареньким одеялом, где за стеной тихо переговариваются родители, где всё так далеко от идеала, но привычно и даже будто бы уютно. Мой идеальный момент разорвал в клочья громкий стук в дверь. Колючие мурашки побежали по рукам. Ночные визиты редко заканчивались хорошо.
Через несколько секунд я поняла, что стучали не в нашу дверь. Я услышала, как родители выходят в коридор. Ро приподнялась на локтях и подслеповато щурилась, глядя на меня. Её аккуратные косы разлохматились, и оттого казались ещё пышнее, чем обычно. Мы синхронно откинули одеяла, натянули комбинезоны и на носочках приблизились к входной двери. Папа уже стоял на лестничной площадке, лицо мамы исказила плохо скрываемая тревога. Наши соседи сонно выбирались из своих сот и цепко изучали друг друга, выискивая источник ночного беспокойства. Я босиком подошла к папе и проследила направление его взгляда. Он смотрел в конец коридора, где двое рослых плечистых полицейских в угольно черной форме прислонились к стене, скрестив руки на груди. Полная женщина в чем-то светлом, неестественно светлом для нашего подъезда, требовательно стучала в дверь.
Это была дверь, за которой жили Макс, Виола и их малыш. Я почувствовала, как пересохло в горле, а язык стал тяжелым и ватным. Незаметно присоединившаяся к нам Ро дрожала, будто от холода, но воздух был влажным и горячим. От удушающей духоты моё лицо мгновенно покрылось испариной. Тонкая дверь резко распахнулась, и Макс ступил за порог, разглядывая с высоты своего роста позднюю посетительницу.
- Представьтесь, - холодным голосом потребовала та.
- Макс Ман.
- Меня зовут Валента Ра, старший инспектор Ревизионной коллегии. Сообщаю, что заявление, направленное вами в Ревизионный суд двадцать пятого июля сего года, удовлетворено. В этой папке, - женщина потрясла перед носом Макса увесистой папкой, и он инстинктивно сделал шаг назад, - все документы, которые вам необходимо подписать. Отказ от ребенка, разрешение на казнь Виолы Ман, заявление о том, что вы несете ответственность за своё решение и не имеете претензий к Ревизионному суду и Ревизионной коллегии.
- Какой отказ? – парень с трудом выговорил свой вопрос. За его спиной бледным привидением стояла Виола, укачивая проснувшегося от шума ребенка.
Я почувствовала, как пальцы Ро стискиваются на кисти моей руки стальными клещами. Она смотрела на меня широко открытыми от ужаса глазами и что-то говорила мне одними губами. «Что ты наделала», - смогла разобрать я, как мне показалось. Я испуганно покачала головой. Я не имела ни малейшего понятия о том, что происходило в нашем подъезде. Роем разбуженных пчел перешептывались соседи, заполнившие собой весь этаж и прилегающие лестничные пролеты. Тихо всхлипывала Виола. Мне показалось, что я разглядела в темноте, как она пытается вложить свою руку в руку застывшего от страха и удивления мужа.
- Вы заказывали ДНК тест на отцовство в центре генетических исследований, результаты которого подтвердили, что 206 не является вашей биологической дочерью, - с нескрываемым раздражением принялась объяснять Валента Ра. – Вы направили в Ревизионный суд заявление на освобождение вас от исполнения супружеских обязанностей. Ваше заявление удовлетворено. От вас требуется подписать необходимые документы, и мы незамедлительно освободим ваше место жительства от пребывания в нём посторонних людей.
- Макс, - выдохнула Виола, захлебываясь слезами. Крошечная 206 заворочалась в её руках и начала жалобно хныкать. Паника родителей будто передалась малышке. – Это неправда. Ты – отец нашей дочери. Ты, ты, ты…
Она повторяла снова и снова «ты» дрожащим голосом. Полицейские и Валента Ра нетерпеливо переступали с ноги на ногу, желая как можно скорее покинуть душное помещение и покончить с неприятным разговором.
Ро прикусила трясущуюся нижнюю губу. По её щекам бежали слезы, и она даже не пыталась стереть их, скрыть. Сестра смотрела на Макса, и на какую-то долю секунды их взгляды встретились. Я не смогла бы с уверенностью сказать, какое немыслимое сочетание эмоций вобрало в себя выражение его лица. Гнев, страх, боль. Чувство вины?
- Макс Ман, подписав бумаги, вы начнете новую жизнь. Вы будете вольны вступить в брак с порядочной девушкой. Той, что блюдёт нерушимые принципы Конвенции, - Валента Ра настойчиво протянула Максу папку.
Он нерешительно взял в руки бумаги. Виола отшатнулась от него, прижимая к груди плачущую во всю мощь своих крошечных легких дочь. Кто-то из соседей громко ахнул. Краем глаза я заметила, что мама вернулась вглубь соты. Она, в отличие от многих наших знакомых, никогда не оставалась наблюдать за развитием подобных событий. Гремела посудой на кухне или вставала под душ, едва заслышав, как уводят чью-то дочь.
Ро, не отрываясь, смотрела на Макса, и если чего-то в её глазах и не было – то, безусловно, надежды. Она уже отпустила меня, и теперь её руки висели безвольными плетьми вдоль тела. Ро сутулилась, словно бремя ответственности за развернувшуюся трагедию лежало на её хрупких плечах, а не на моих. Не на вериных.
Макс вновь взглянул на Ро. На какое-то время в подъезде наступила абсолютная тишина. Смолкла 206. Безмолвно привалилась к дверному косяку Виола. Соседи затаили дыхание. Валента Ра, наконец-то, дала парню время принять окончательное решение. Конечно же, она недоумевала, почему он тянет с подписанием бумаг. Не поленился же доехать до столицы, заказать тест, собрать документы для Ревизионного суда, получить рекомендательное письмо от начальника.
- Я не стану подписывать бумаги. Простите за беспокойство, госпожа Ра. Я передумал, - Макс говорил так тихо и обреченно, что я едва смогла разобрать его слова. Больше он не искал взгляда Ро. Он смотрел прямо перед собой, наверняка, решив, что происходящее – дело рук моей старшей сестры. Решив, что нашёл виновника. Решив сохранить в тайне подделку документов, чтобы Ро не оказалась вовлечена в расследование.
- Это Ваше окончательное решение? – холодно уточнила Валента Ра.
- Да.
- Понимаете ли вы, что будете не вправе подать заявление повторно?
- Да.
- Хорошо. Подпишите отказ, - женщина извлекла из аккуратного кожаного портфеля бланк отказа от заявления. Макс, не глядя, поставил широкий росчерк и поднёс висящий на шее жетон к полю подтверждения подписи на бланке.
- Ревизионная коллегия назначит вам наказание в виде сокращения месячного состава купонов на пять календарных лет.
С этими словами Валента Ра и сопровождающие её полицейские развернулись и направились к лестнице. Соседи, Виола с малышкой, мой отец торопливо скрылись в сотах. Только Макс и Ро стояли и смотрели друг на друга через всю длину слабоосвещенного коридора. Его короткие тёмные волосы топорщились взмокшим от пота ёжиком, руки сжимались в кулаки и тут же разжимались. Сестра сделала крошечный шаг в его сторону, вскинув вверх ладони, будто прося прощения или отрицая свою вину. Но он лишь покачал головой, зашел в соту вслед за Виолой и тихо закрыл за собой дверь.
Когда мы с Ро оказались в нашем коридоре, свет на кухне уже не горел. Родители делали вид, что вернулись обратно в постель и приготовились хоть немного выспаться перед новым рабочим днём. Сестра, не проронив ни слова, забралась под одеяло и отвернулась от меня к стене.
- Ро, я не знала, что…
- Спокойной ночи, Трина, - оборвала меня она, и голос её звучал не зло, не холодно, не раздраженно. Её голос звучал так, будто в моей сестре не осталось ни капли жизни.
Утром мы с отцом и Ро только обменялись приветствиями. В молчании выпили привычный чай, в молчании заперли дверь, в молчании спустились по лестнице в степенной шеренге соседей. На выходе из подъезда нас дожидалась 111. Едва завидев сестру, она скрестила руки на груди и громко её окликнула:
- Эй, 840. Обидно, что твой план провалился?
Папа и Ро молча прошли мимо неё, ничего не ответив. Она догнала их и двинулась дальше спиной вперёд, чтобы видеть лица, смотреть в глаза, наслаждаться произведенным эффектом.
- Ты думаешь, никто ничего не понял? Макс не заказывал никаких тестов. Это всё ты подговорила свою бестолковую сестру, чтобы та поклянчила у своих хозяев помощи. Только знаешь что? Деньги не всё решают. Макс любит Виолу, а то, что ты пару раз затащила его в постель, ничего не значит.
- 840, это правда? – одна из женщин в толпе идущих на работу с подозрением разглядывала Ро. Мои родные молча ускорили шаг.
Я слышала, как переговариваются между собой наши соседи, коллеги папы и Ро. Они делились друг с другом подозрениями, сомнениями, надуманными фактами биографии моей сестры. Они обсуждали её личную жизнь, считали, сколько месяцев осталось до её дня рождения, шипели что-то о порочности и непорядочности, о безбожной попытке разбить счастливую семью. Макса среди этих людей не было. Наверно, он ушёл на завод раньше обычного, чтобы не слышать всего этого.
- Моя сестра – самый порядочный человек из всех, что я знаю! - гневно воскликнула я, забегая вперед и закрываю ссутулившуюся Ро от сверлящего взгляда 111. Я была готова сказать, сделать, придумать что угодно, лишь бы только не видеть этого отсутствующего выражения на лице сестры. Лишь бы только не смотреть, как она пробирается вперед, сжавшись в комочек, опустив низко свою пшеничную голову. – Она бы никогда не сделала ничего подобного!
- Она – может быть, - растянула губы в ядовитой ухмылке продолжавшая идти задом наперед соседка. – А вот о тебе этого не скажешь.
- Твой поворот, детка, - тихо напомнил отец. Одна дорожка вела через лесопосадку к холму, на котором возвышалось здание автомобильного завода. Другая – к железнодорожной станции, откуда я каждое утро уезжала в центр столицы.
- Ро, - тихо шепнула я, но сестра даже не взглянула на меня. Она продолжила своё мучительное шествие вперёд.
Я зашагала в сторону станции, стиснув зубы, оставив свою семью в эпицентре осуждения и неприязни. У меня не укладывалось в голове, как 111 узнала о романе Макса и Ро. Даже я, засыпая каждую ночь в одной комнате с сестрой, разговаривая с ней, зная её, как никто другой, не заметила никаких намеков на романтические отношения. Или в охапке собственных проблем я просто не обращала внимания, что происходит с родным человеком? Как бы то ни было, теперь 111 постарается сделать эту историю достоянием всего дома, всего завода, всего района.
- 613, - меня догнал Эрик и пошёл рядом со мной, заложив руки за спину. Я вскинула голову, приготовившись держать оборону. – Слушай, не обращай внимания на мою сестру. Она, видно, не достаточно на работе устаёт, раз силы на сплетни остаются. Я в это всё не верю. Думаю, 111 как всегда увидела то, чего нет, и сочинила некую связь Макса и 840. Макс же мой прямой сосед снизу, и я почти каждый вечер слышу, как он ссорится с Виолой, как плачет малышка. Вот, думаю, парень и устал, написал со злости это заявление, потом осознал последствия. А то, что тест отцовство не показал, так это, может, ошибка. Бывает же такое.
Эрик говорил так мягко и спокойно, что мне захотелось ему поверить. Укоренить у себя в голове мысль, что ночная трагедия разыгралась не по моей просьбе. Не испытывать обжигающий стыд, каждый раз сталкиваясь на лестнице с Максом или Виолой. Не думать о том, как они проживут, как прокормят ребенка на усеченный состав купонов. Я молчала и не знала, что ответить.
- 613, хочешь, погуляем сегодня после работы? Во сколько ты приезжаешь? – я удивленно повернулась к нему. Уголок губ Эрика чуть приподнялся в искренней, располагающей улыбке. Он смотрел на меня с добротой и сочувствием, чуть сощурив свои тёмные, почти чёрные глаза.
- Со мной? – переспросила я, чувствуя, что скорость работы моего мозга снижается скачкообразными темпами.
- А здесь есть кто-то ещё? – парень усмехнулся.
- Да, давай, - после непродолжительного молчания ответила я. Эрик оказался первым молодым человеком, пригласившим меня провести время наедине, и я не совсем понимала, как должна себя вести. Испытывать благодарность за возможность проявить себя, понравиться ему? За шанс построить отношения и избежать казни? За право не оставить родителей одних в старости, потому что Ро больше не будет?
- Хорошо, - он довольно кивнул и осторожно коснулся моего плеча. – Всё наладится, уж поверь мне. Через пару недель всем надоест обсуждать одно и то же.
Я нерешительно улыбнулась, и Эрик, подмигнув мне на прощание, развернулся и быстрым шагом направился назад к развилке.
- Доброе утро, - я привычным жестом отодвинула шторы, впуская в просторную спальню лучи июльского солнца. Вера пробормотала ответное приветствие, сладко потянулась в своей белоснежной постели и выбралась из-под одеяла. Её лёгкие локоны холодного каштанового цвета, даже небрежно растрепавшиеся после сна, всё равно куда сильнее походили на настоящую прическу, нежели чем расчесанные волосы любой из моих соседок. Накинув халатик, она прошлась по комнате, разминая затекшие после сна ноги. Её тело казалось острым из-за узких локтей и коленок, выпирающих ключиц, высоких скул.
- Трина, что с тобой? – Вера пристально посмотрела на меня.
- Ночью кое-что случилось. И мне нужно знать, имеешь ли ты к этому отношение, - я старалась говорить спокойно. Слова Эрика плотно засели в моей голове, и я не оставляла надежды, что Вера действительно непричастна к визиту Ревизионной коллегии.
- Что именно? – она склонила голову на бок.
- К Максу приходили из Ревизионной коллегии.
- И что сказали?
- Сказали, что удовлетворили его заявление.
- Ура! – Вера победно вскинула вверх зажатый кулак и попыталась меня обнять, но я отстранилась. – Трина, ты не рада?
- Рада чему? Вера, ты знала, что в таких случаях жену казнят, а ребенка отправляют в приют?
- Знала, - она заморгала чуть чаще.
- И тебя это не остановило?
- Ты попросила помочь спасти Ро. Я сделала всё, что могла. Честно говоря, было не так-то просто подделать его подпись и получить скан его жетона. Пришлось много врать некоторым знакомым.
- Вера! Они же люди! Так нельзя, ты понимаешь? Ты не Бог, ты не имеешь права распоряжаться чужими жизнями. Никто не давал тебе такого права. Даже эта чертова Конвенция!
- Кто для тебя важнее? Родная сестра или какая-то девчонка, выскочившая замуж только благодаря родителям? Родителям, которые пожертвовали своими лекарствами во имя размножения единственной дочери?
- У них маленькая дочка. Она ни в чём не виновата. Не её вина, что она родилась в мире, где людей втаптывают в грязь и лишают воли. И не вина Виолы. Не вина её родителей. Как ты думаешь, твои родители не пошли бы на всё, чтобы спасти тебя?
- Я бы никогда не позволила им жертвовать собой.
- Откуда ты знаешь? У тебя была хоть одна ситуация, в которой что-то угрожало твоей жизни или благополучию? Тебя когда-нибудь заставляли унижаться, лишь бы сохранить жизнь? Ты когда-нибудь боялась умереть просто потому, что не исполнила какой-то там идиотский долг перед государством? – я почти сорвалась на крик, но вовремя совладала над своим голосом и вновь заговорила полушёпотом. – Как, по-твоему, Ро смогла бы с этим жить?
- Почему «бы»? – уточнила Вера, нахмурившись.
- Потому что, конечно же, Макс отказался. Он сказал, что изменил решение, и спасибо ему, что не объявил документы фальшивкой. Представляешь, что бы было со всеми нами, начнись разбирательство?
- Отказался? – Вера будто меня не слышала.
- Представь себе. Потому что человека, с которым он прожил бок о бок больше года, приговорили бы к казни, а его родную дочь отправили в приют.
- Но я думала, этот Макс любит твою Ро.
- Любовь не решает всё. Не в моём мире.
- Но своим решением он лишил её последней возможности жить. Когда любишь человека, разве…
- Вера! Он любит и свою дочь тоже. Понимаешь?
- Ладно. Хорошо. Если жизни жены и ребенка ничего не угрожает, в чем проблема?
- Проблема в том, что теперь этим людям урежут месячный состав купонов на пять лет. Проблема в том, что если даже Макс и любит Ро, он никогда её не простит, потому что он понимает, не может не понимать, как это произошло. Проблема в том, что соседи будут обсуждать и осуждать мою семью, мою сестру, пока не случится что-то из ряда вон выходящее. Ты сделала только хуже! Почему ты не предупредила меня? Почему не рассказала реальное положение дел?
- Потому что я тебя знаю. Ты бы никогда не позволила мне довести дело до конца. А я понимаю, что для тебя значит сестра.
- А по-моему, ты совсем меня не знаешь, если подумала, что я закрою на всё это глаза.
В тот день мы не завтракали. Вера собралась в абсолютной тишине и, не попрощавшись со мной, ушла на работу в одном из своих скроенных точно по фигуре брючных костюмов.
Она не оставила мне поручений, и весь день я провела, отутюживая до блеска бесконечные блузы и рубашки. Никто из других служащих не заходил в комнату, потому что спальня Веры считалась исключительно моей территорией. Я отвечала за каждую пылинку и закатившийся за кресло карандаш. Я не взяла в руки книгу, оставленную для меня с вечера. Кажется, это был один из романов Джейн Остин. К тому моменту я уже была частично знакома с её творчеством, и не могу сказать, что питала какую-то особую нежность к её стилю. Проблемы женских персонажей казались мне слишком надуманными.
Я постоянно что-то напевала себе под нос, чтобы хоть как-то остановить в голове поток воспоминаний о плачущей Виоле, растерянном, выбитом из колеи Максе, ссутулившейся Ро. К обеду мне стало немного стыдно перед Верой. В этом всегда была основная и единственная проблема нашей дружбы. Мы принадлежали к разным кастам, разным сословиям. То, что казалось естественным для неё, вызывало во мне непонимание или даже неприятие. То, с чем сталкивалась каждый день я, оставалось чем-то неведомым, незнакомым и непрочувствованным для Веры. По сути, она была просто высоким не по годам ребенком, огражденным от плохих новостей и сложностей. Ребенком, который хочет сделать этот мир лучше, но пока не научился координировать свои движения. Талантливый главный редактор столичного издательства, который знает всё о политике, но ничего – о жизни за чертой города.
Я подумала, что вечером мне стоит перед ней извиниться и ещё раз, мягко и без эмоций объяснить, что меня так расстроило. Может быть, даже поблагодарить за эту фатальную попытку помочь. Чем дольше я находилась в вериной комнате, тем спокойнее мне становилось. Кондиционер приятно охлаждал воздух, гармонично подобранная мебель радовала глаз, кресло, в которое я присаживалась отдохнуть время от времени, было мягким и уютным. Я смотрела на большую фотографию смеющихся Веры и Алекса и пыталась понять, родись я в её семье, заботили бы меня проблемы служащих? Жалела ли бы я бездомных стариков? Могла бы смотреть на отношения, как на что-то приятное, не связанное со страшными обязательствами?
Я не знала ответов ни на один вопрос.
Ближе к шести я вышла из комнаты, чтобы перекусить. Распорядок дня служащих в доме Файтов предполагал обед в два часа дня и ужин в шесть. Можно было сказать, что меню отличалось разнообразием. Купоны менялись на похлебку из гороха или чечевицы, на тушеные овощи, иногда даже на кусок отварного мяса. Мои переживания в тот день были так сильны, что не позволили проступить чувству голода до самого вечера. Теперь же, пропустив завтрак и ужин, я бы обрадовалась даже паре сухарей.
Мой путь пролегал мимо кабинета Вика Файта, отца Веры. Я собиралась пройти мимо, но невольно остановилась. За дверью разговаривали на повышенных тонах, и очень оживленно. Скорее даже ссорились. Прислушавшись, я узнала женский голос. Собеседником моего босса была Анжелина Файт, его жена. Мне было сложно вспомнить хоть один случай, когда она допускала в свои интонации столько страха, тревоги и даже злости. Обычно свои мысли женщина выражала спокойно, доброжелательно и достаточно тихо. Я всегда считала, что она абсолютно счастлива в браке и находится в завидной гармонии с собой и окружающими.
- Вик, ты рискуешь не только собой. Ты рискуешь вериным благополучием, вериной жизнью!
- Лина, ты просто не понимаешь. Не понимаешь, что это будет значить для нас, для всех, для всей страны!
- И не хочу понимать! – она перешла на крик. – У нас роскошный дом, комфортные машины, красивая умная дочь, которую ждёт великолепное будущее. Пока ждёт! Я хочу нянчить внуков на этом крыльце, на этой лужайке. Я хочу, чтобы соседи приветливо улыбались и спрашивали, как они кушают и начали ли говорить. Я хочу, чтобы всё оставалось, как есть.
- Милая, родная моя…
- Вик, я умоляю тебя, откажись от поездки в Нью-Йорк. Останься дома. Возьми больничный. Пожалуйста, не лезь в это.
- У меня есть реальный шанс всё изменить. И я не имею право им не воспользоваться.
- Ты не имеешь право так поступать со своей семьёй! Ты же знаешь историю, знаешь, что ты не первый такой жаждущий перемен. Знаешь, чем это всё заканчивалось.
- Подслушиваешь? – я испуганно вздрогнула, когда моего уха коснулся горячий воздух мужского шёпота. Я смущенно отошла от двери, пряча от Юджина взгляд.
- Нет, просто мне показалось, что что-то случилось. Я хотела убедиться, что госпоже Вик не нужна помощь.
- А что на счет тебя самой, Дан? Тебе помощь не нужна? – Юджин стер с лица хитрую улыбку, и теперь смотрел на меня абсолютно серьёзно.
В дверь постучали, и мама впустила в коридор молодого человека, высокого и настолько худого, что даже узкие брюки и приталенный пиджак, казалось, ему велики. Он провёл рукой по коротким чёрным волосам, стряхивая с них блестящие снежинки. За окном шёл первый в этом году снег, но едва молочные хлопья касались земли, они таяли от тепла асфальта, под которым пролегали трубы.
- Меня зовут Юджин Берри, я помощник господина Вика Файта, - представился наш гость, и мама провела его в кухню. Я бесшумной тенью проследовала за ними, изучая его лицо, походку, жесты, мимику. На вид ему было не больше двадцати лет. – Я пришёл, чтобы услышать ваше решение в части трудоустройства 613. Если решение положительно, сегодня нам необходимо подписать соответствующие документы. Что скажешь, 613?
Внезапно, его деловой монотонный голос зазвучал приветливее и теплее. Он чуть улыбнулся, глядя на меня, и я покраснела от смущения. Юджин Берри вопреки своей худобе и слишком утонченным для юноши чертам лица показался мне очень привлекательным. Никто из соседских мальчишек или моих одноклассников не шел ни в какое сравнении с этим исполнителем из столицы.
- Я согласна, - пискнула я, взглянув на маму и получив её утвердительный кивок. Отца и Ро дома ещё не было. Перед новым годом завод всегда работал в еще более ожесточенном режиме, чем обычно.
- Это замечательно. В таком случае, я попрошу тебя поставить свою подпись на договоре и подтвердить её своим жетоном.
Я старательно вывела невнятную закорючку возле своего имени и с сомнением посмотрела на Юджина. Я никогда ещё нигде не расписывалась и не имела ни малейшего представления, что означает это самое подтверждение. Разгадав мои сомнения, наш гость поднялся с табуретки. Он опустился возле меня на колени, зацепил длинными пальцами шнурок с жетоном на моей шее и чуть потянул меня к бумаге, развернутой на столе. Я затаила дыхание. Его рука была горячая, не смотря на мороз на улице. Его лицо приблизилось к моему, и я почувствовала тонкий древесный запах его туалетной воды. Жетон осветил на долю секунды мою подпись лазурно-голубым светом, и Юджин отпустил меня, поднялся на ноги и довольно улыбнулся, убирая договор в кожаный портфель.
- У меня для тебя кое-что есть. Вера просила передать тебе в знак благодарности за спасение отца. Вера – дочь господина Вика Файта. Ты будешь её горничной, - с этими словами он извлек из портфеля три книги и положил на стол передо мной. Я жадно пробежала глазами по корешкам. Выбор Веры пал на «Мост в Терабитию» Кэтрин Патэрсон, «Повелитель мух» Уильяма Голдинга и «Над пропастью во ржи» Джерома Сэлинджера. – Как ты понимаешь, эти книги нельзя никому показывать. Читай их дома и держи впечатления при себе.
- Спасибо. Передайте, пожалуйста, госпоже Файт спасибо, - тихо поблагодарила я.
Юджин засобирался уходить, и мама направилась в коридор, чтобы проводить его. Обернувшись ко мне на прощание, он, едва касаясь, провел тыльной стороной ладони по моей щеке и лукаво улыбнулся:
- До скорой встречи, 613.