Я проснулась без одной минуты четыре, опередив будильник. Мне снилось что-то тревожное, нехорошее. Я так активно ворочалась, что посеревшая от времени и многочисленных стирок простынь легла комком у ног, выбившись из-под тонкого матраса. Память услужливо стерла сюжетную линию моих ночных видений, оставив лишь мутные образы.
Я отключила чёрный электронный будильник, стоявший возле кровати, и несколько раз громко повторила имя сестры. В основном, рабочий день служащих начинался в шесть утра, за исключением тех, кому приходилось трудиться в ночную смену. Ро приоткрыла один глаз, широко зевнула и посмотрела на меня жалостливым взглядом. Предрассветные подъёмы так и не стали для неё привычкой.
Наши кровати находились в паре десятков сантиметров друг от друга под узким окном с вечно заедающей рамой. В углу располагался шкаф, вмещавший наши с отцом комбинезоны, мамину больничную форму, зимние пуховики и невысокие стопки нижнего белья. Коричневый линолеум давно потерял прежний цвет и гладкость, выбиваясь над полом неровными пузырями. Стены, ещё при сдаче дома, выкрасили бледно-желтой краской, испещренной теперь паутинками трещин и сколов. Кровать родителей стояла на кухне у окна, отделенная от обеденного стола, мойки и газовой конфорки тонкой лоскутной занавеской, которую мама когда-то сшила из подкладок заношенных пуховиков.
Натянув комбинезон, я вышла на кухню. На столе уже стояли две чашки чая, над которыми в лучах рассветного солнца клубился уютный дымок. Третью держал в руках папа, устроившись на своём любимом стуле.
- Доброе утро, - я улыбнулась, прислонившись поясницей к мойке. – Где мама?
- Не возвращалась. Вчера вечером в питомнике случилось несчастье. Не то заболели, не то съели что-то. Десятерых отправили в больницу с сильными болями в животе и высокой температурой. Мама, видимо, осталась дежурить.
Питомником служащие называли приют для детей, рожденных вне брака. Конвенцией был установлен порядок изъятия младенца у матери в случае, если та к моменту родов не успела обзавестись статусом замужней женщины. Предполагалось, что подобная система и государственный запрет на разводы позволят укрепить хрупкие семейные узы, возникавшие, как правило, не столько от большой любви, сколько от страха смерти девушки и некой выгоды, получаемой потенциальным супругом, как в случае с нашим соседом Максом.
- Понятно, - я сделала глоток слабо заваренного чая. В силу дефицита продуктов питания мы были вынуждены использовать одну и ту же заварку много раз. Я выудила из кармана несколько купонов на электричество, газ, воду и мясо и протянула отцу: - Босс просил тебе передать.
- Скажи, что мы с мамой очень ценим его помощь, - он взял исписанные карточки и спрятал в холщовый мешочек, что всегда носил под футболкой. Мы никогда не хранили свои ценности дома. Слишком велик был риск лишиться того, что удавалось заработать с таким трудом.
- Хорошо, - я кивнула.
Ро вышла из ванной с мокрыми волосами. Пальцами она пыталась придать прическе некую форму. Я и не замечала, что целый год сестра старалась выглядеть ухоженно и опрятно, в силу возможностей. Старалась выглядеть красиво. Делала аккуратные отвороты на штанинах и рукавах комбинезона, мыла голову перед отправлением на работу, а не ночью, как это обычно практиковала я, выщипывала брови маминым пинцетом, протирала лицо отваром из ромашки, которая росла пышными клочьями за нашим домом.
Из соты мы вышли втроём. Чтобы сэкономить площадь застраиваемых для служащих земель, в один дом втискивали множество крошечных помещений, не больше 20 квадратных метров, каждое из которых заселяла одна семья. Поэтому привычное для слуха слово «квартира» постепенно ушло из современного языка, сменившись лаконичными «сотами». Сота сдавалась в аренду вступающему в брак мужчине, так как приобрести даже эти метры в собственность служащим давно стало не под силу.
По лестничному пролету уже спускалась вереница соседей. В основном все жильцы дома работали на том же заводе, что Ро и отец. За редким исключением, например, в лице меня.
- Эй, белоручка, чем займёшься сегодня? – Сто одиннадцать смотрела на меня с лестничной клетки восьмого этажа. – Будешь играть в показ мод или угощаться жительской едой?
- Заткнись, - глаза Ро сузились от злости. Она смотрела на соседку с нескрываемым отвращением. Та, в свою очередь, накручивала на палец светло-русую прядь волос и ухмылялась.
- Ты-то явно раньше заткнешься. Сколько тебе до юбилея? Три месяца? – Сто одиннадцать нравилась парням, и в свои восемнадцать лет могла позволить себе действительно выбирать спутника жизни, а не хватать первого попавшегося согласного и бежать в Бюро регистраций. Природа наградила её выразительными чертами лица и фигурой, которую не мог изуродовать даже бесформенный комбинезон.
Не произнося ни слова, я устремилась вверх по лестнице, задевая плечами и локтями застывших на своих ступеньках соседей. Никто из них не пытался меня остановить. Никто из них не пытался указать Сто одиннадцать на её жестокую неправоту. Ро и папа бежали следом за мной, стараясь ухватить за руки или капюшон. Но злость придавала мне почти нечеловеческую скорость. В считанные секунды я добралась до переставшей улыбаться соседки, схватила её за плечи и с силой прижала к стене. Девушка с шумом выдохнула и предприняла слабую попытку меня оттолкнуть. Я размахнулась, чтобы дать ей пощечину, но мою ладонь кто-то перехватил.
- Убери руки от моей сестры, - Эрик смотрел на меня без каких-либо эмоций. Он привык заступаться за любившую поехидничать Сто одиннадцать. Отпустив мою руку, парень втиснулся между ней и мной. Соседка выглядывала из-за спины защитника с нескрываемым самодовольством.
Другие жильцы дома продолжили свой путь по лестнице. Драка отложилась до лучших времен, смотреть было не на что. Подбежавший папа обнял меня за плечи, утягивая к выходу из подъезда. Я заметила, как побелели костяшки пальцев на его сжавшемся кулаке.
- Вечером я поговорю с твоими родителями, Сто одиннадцать. Они прекрасные люди, а ты позоришь их своим поведением, - отец говорил так тихо и устало, что я почувствовала колючие мурашки на спине под грубой тканью комбинезона. – Идёмте девочки.
- Я всего лишь говорю правду, - крикнула нам вслед Сто одиннадцать, и мне показалось, что Эрик раздраженно шепнул: «Замолчи уже».
Стоя в электричке, которая каждое утро везла служащих из отдаленных районов в центр города, я в который раз вспоминала ночь, определившую мою судьбу. Выделившую меня из числа прочих безымянных соседских девчонок.
Тёплому золотому сентябрю пришёл на смену промозглый дождливый октябрь, тоскливо завывавший в дверных щелях. Ро и мама уже вернулись с работы. Мой возраст тогда ещё только близился к четырнадцати, поэтому мой распорядок дня сводился к походам в местную школу, ведению домашнего хозяйства и урокам. В минуту, когда открылась входная дверь, я заканчивала тестовое задание по математике. Папа ввалился в крошечный коридор, втаскивая за собой полуобнаженного мужчину. Папина одежда, кожа незнакомца, а теперь и дверь со стенами были перепачканы кровью, которая в тусклом свете энергосберегающей лампы казалась совсем черной.
- Элен, помоги мне! - крикнул отец, захлопнув за собой дверь.
Мама выбежала в коридор, без лишних слов подхватила нашего окровавленного гостя под второе плечо и помогла папе уложить его на кровать. На нём остались только перепачканные брюки, по внешнему виду которых не представлялось возможным определить, к какой касте он относится. Мужчина был без сознания и, откровенно говоря, я засомневалась, жив ли он.
- Девочки, воду и тряпку, - коротко велела мама, кинув быстрый взгляд в нашу сторону. Наперегонки мы с Ро кинулись в ванную комнату. Набрав ведро чуть тёплой воды, сестра убежала обратно к родителям, а я схватила из домашней аптечки бинты, борный спирт и марлю, сдернула с крючка свое полотенце. Я услышала, как незнакомец слабо застонал, и последовала за Ро.
- Спасибо, теперь идите спать, - мама уже обрабатывала рану на груди незнакомца.
- Но, мам, - попыталась возразить я. Волнение разлилось по мне от кончиков пальцев до корней волос. Едва ли я смогла бы уснуть, не услышав, что произошло с этим человеком и удастся ли маме его спасти.
- Спать, - тихо повторил распоряжение отец, и мы с Ро неохотно вышли в коридор. Прижав палец к губам, сестра остановилась у двери в кухню и прислушалась. Но родители молчали. Мама колдовала над раной, а отец не мешал ей разговорами. Тишину нарушали только стоны таинственного незнакомца.
Утром мы с Ро осторожно просунули головы в дверной проём, изучая обстановку на кухне. Кто-то успел убрать испачканные тряпки и бинты, стереть кровь с пола и стен. Всё выглядело точно так же, как и до возвращения отца. Даже мой учебник остался открытым на странице с недоделанным заданием. Только за занавеской я слышала чье-то громкое, уж точно не мамино, дыхание. Мама уже успела уйти. Отец как обычно потягивал свой утренний чай, дожидаясь Ро, чтобы вместе с ней отправиться на работу. Заметив наши любопытные лица, папа улыбнулся и поманил нас рукой. Капилляры в его глазах полопались после бессонной ночи, лицо казалось серым и помятым.
- Что случилось? – первая задала мучивший нас обеих вопрос Ро.
- Новички вчера не смогли довести до ума партию деталей. Нужно было исправить, пока надзиратели не заметили. Вышел с завода позже обычного и решил сократить дорогу через лес. Услышал стоны, пошёл на звук и увидел этого человека. Он истекал кровью и был без сознания. К тому же успел изрядно замерзнуть. Я не смог найти ничего, что могло бы сказать кто он и откуда. Рядом с ним лежала книга, - папа поднялся на секунду и взял с холодильника ещё влажное издание. На пёстрой обложке иллюстратор изобразил маленькую девочку под деревом и вывел курсивом название: «Убить пересмешника».
В школе список обязательных и дозволенных к прочтению книг ограничивался учебниками истории и несколькими современными романами, написанными авторами из числа жителей, о пользе и преимуществах физического труда. Достать книги можно было только в школьной библиотеке. На покупку литературы служащим купоны не выдавали, так как Конвенция предполагала для них достаточно низкий уровень образования. Достаточно низкий, чтобы люди из моей касты не отвлекались на посторонние и уж тем более экстремистские мысли. По этой причине ни имя писателя, ни название книги, ни о чём мне не говорили.
- Даже телефона с собой не было, - продолжил папа, оставив свою находку лежать на кухонном столе. - Брось я его в лесу, к утру он был бы уже мёртв. В больницу без жетона его бы не приняли. Решил, что мама окажет первую помощь, а дальше уже что-нибудь придумаем.
Воспользоваться медицинской помощью служащие могли только при наличии постоянного места работы. Но даже запрограммированные в жетон сведения о трудоустройстве не гарантировали, что врачи смогут принять пациента. Для получения лекарств, похода на процедуры и уж тем более проведения операции требовалось особое разрешение начальства, а также соответствующие купоны, которые выдавались только работникам с высоким коэффициентом полезной эффективности. Нормальные значения этого коэффициента устанавливались отдельно для каждой возрастной группы и специальности. На обслуживание без купонов имели право только дети, не достигшие четырнадцати лет, и беременные женщины.
Старики и профнепригодные служащие, у которых не было семьи, оказывались на улице. По сути, уход за такими людьми полностью ложился на плечи и усмотрение детей, внуков или других родственников. Соту передавали новой ячейке общества, способной приносить для государства пользу. Купоны на продукты и прочие блага не предоставлялись с момента потери работы. Одинокие бездомные служащие, чаще всего мужского пола, выживали благодаря скудным подачкам бывших соседей или случайных прохожих, сохранивших крупицы сострадания.
- Ты всё правильно сделал, - серьёзно сказала Ро. Она не хуже меня понимала, в насколько непростой ситуации оказался наш отец в холодном пустом октябрьском лесу. Мы ничего не знали как о самом незнакомце, так и о причинах его ранения. Вмешавшись в заданный кем-то ход вещей, папа мог навлечь гнев сильных мира сего на нашу семью. В то же время решение оставить пострадавшего умирать означало бы потерю человечности, горстки моральных качеств, которые напоминали нам, что мы – люди, а не безликие, боящиеся всего и всех звенья всепоглощающей системы. – Дома его кто-то ждёт, наверно. Я вчера заметила у него обручальное кольцо на пальце.
Иногда я задумывалась о том, что жители и исполнители даже представить себе не могут, насколько упрощают их жизнь смартфоны и прочие мобильные устройства. В любой момент представители высших каст могли сообщить семье о своём местонахождении, уточнить чье-то самочувствие, отменить встречу при возникновении непредвиденных обстоятельств. Служащие общались между собой исключительно вживую, так как купоны на получение примитивных кнопочных мобильных телефонов доставались далеко не всем. Исключительно те, чьё присутствие на работе определялось не только существующим графиком, но и возникающей совершенно непредсказуемо производственной необходимостью, могли быть на связи круглосуточно. Маме мобильный телефон полагался. У нашего гостя мобильного телефона при себе не было.
- Он выживет? – спросила я.
- Мама дает оптимистичные прогнозы. Она успела обработать раны и частично остановила кровотечение. К утру удалось сбить температуру на один градус. Трина, нам и ему понадобится твоя помощь. До ухода в школу и как вернешься, меряй его температуру каждый час. Если начнет расти, дашь ему таблетки из этого контейнера, - папа протянул мне маленькую прозрачную коробочку. В таких продавали лекарства в больницах и аптеках. – Время от времени смачивай его губы влажным полотенцем. Если вдруг он очнётся, постарайся выяснить о нём хоть что-нибудь.
- А если он проснётся и ничего о себе не вспомнит? Или начнёт задавать вопросы?
- Расскажешь ему, что случилось, - папа встал со стула, ополоснул свою чашку. – Не бойся, Трина. Он очень слаб и не сможет причинить тебе вреда.
Незнакомец проспал до самого вечера. Как и велел папа, я следила за малейшими температурными колебаниями своего пациента, смачивала его губы и рассматривала черты лица. Его щеки и подбородок покрывала короткая однодневная щетина. Морщины почти не коснулись светлой кожи. На вид ему было не больше сорока. Я обратила внимание на аккуратную стрижку, небольшие ровные бакенбарды. Служащие едва ли могли позволить себе поддерживать прическу в столь стильном состоянии. Я поправила ему одеяло. Полистала учебник истории. Незнакомая книга, оставленная отцом этим утром, притягивала мой взгляд, и я постоянно отвлекалась от монотонных строчек, испещренных терминами и датами. Я погладила пальцем гладкий твердый корешок. Осторожно приоткрыла обложку. Книга пропиталась сыростью, но через привычный прелый запах я могла почувствовать слабый аромат плотной новой бумаги. Я заглянула на первую страницу, и живой богатый язык унёс меня в солнечный городок Мейкомб незнакомой мне страны. Я не заметила, как сюжет захватил меня, заставил забыть об уроках, недоваренной чечевичной похлёбке, раненом мужчине. Перевернув двадцатую страницу, я обнаружила фотографию девочки. Внешне она была примерно моей ровесницей. Волнистые каштановые волосы обрамляли лицо пышной пушистой шапкой. Она широко улыбалась в объектив камеры и чуть щурила глаза, словно за спиной фотографа сияло яркое полуденное солнце. Майка нежно голубого цвета оттеняла яркие живые глаза. Это была фотография юной жительницы. Веселой, привлекательной и беззаботной. Фотография приклеилась к странице, наверно, пока книга лежала на мокрой земле. Поэтому папа и не заметил её. Лишь наспех потряс роман вверх тормашками. Я бережно отклеила снимок и заглянула на его обратную сторону. На матовой бумаге отпечатались лишь буквы из книги.
- Где я? – раздался слабый голос.
Я выронила из рук фотографию, решительно вскочила с табуретки и уже куда смущенней и настороженнее приблизилась к очнувшемуся мужчине. Он силился поднять голову над подушкой, морщился от боли и щурил глаза. Даже слабое кухонное освещение после такого долгого сна, наверняка, вызывало неприятные ощущения.
- Меня зовут Шестьсот тринадцать. Вчера ночью мой отец нашёл вас в лесу. Вы были ранены и без сознания, - медленно и отчетливо проговорила я. Мужчина никак не отреагировал на полученную от меня информацию. Только продолжал ощупывать глазами кухню. Поэтому я проявила инициативу сама: - Вы помните свое имя?
- Имя? Да, конечно, - он сосредоточенно наморщил лоб и перевел взгляд на меня. – Почему я не в больнице?
- У вас не было при себе жетона. Вас бы не госпитализировали. Поэтому папа принес вас домой. Моя мама врач, она обработала ваши раны.
- Раны? – мой собеседник неловко приподнял руку и ощупал повязку у себя на груди.
- В вас стреляли? – спросила я.
Мужчина вновь замолчал и отвернулся к окну. Я видела, что он пытается разглядеть местность и, наверняка, угадать в какой населенный пункт его занесло. Я взяла со стола фотографию девочки и осторожно присела на край кровати:
- Вы её знаете? Её фотография была в вашей книге.
- Вера, - прошептал мужчина и потянулся к снимку. Я позволила ему забрать у меня фотографию.
- Кто она? Ваша дочь?
Мой пациент еле заметно кивнул и прижал фотографию ладонью к своей груди. Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох.
- Простите, я до сих пор не знаю, как вас зовут. Но точно знаю одно, если бы мой папа пропал на двое суток, я бы уже с ума сошла от беспокойства. Наверняка, Вера очень ждёт вас и волнуется. Пожалуйста, назовите своё имя, и мы поможем вам вернуться домой.
- Вик Файт, - еле слышно вымолвил отец девочки по имени Вера и вновь провалился в глубокий сон. Я поправила его подушку и одеяло, записала на клочке бумаги услышанное имя и вернулась к чтению.
Когда мама пришла домой, я рассказала ей о своём разговоре с Виком Файтом. Сменив его повязку, мама позвонила в районный полицейский участок. Если горячая линия предполагала мгновенный ответ робота-оператора, то звонок в информационную службу неизменно начинался со всех, актуальных для города, объявлений. Первое же сообщение попало в самое яблочко. Семья, друзья и коллеги вторые стуки разыскивали Вика Файта, дипломата и многократного призера городского чемпионата по футболу. Из сообщения следовало, что Вик ушёл из офиса, но не появился дома к ужину. Его машину нашли брошенной в паре кварталов от Дома Правительства. Механический голос сообщил особые приметы пропавшего и описание одежды, в которой он утром отправился на работу. В конце прозвучали номера телефонов, по которым предлагалось звонить в случае наличия информации о месте нахождения Вика Файта.
Мама позвонила по одному из телефонов. Трубку сняли после первого же гудка. Меньше чем через час парамедики и полиция на носилках вытащили нашего пациента из соты и увезли в одну из городских больниц. Еще какое-то время мужчина-полицейский допрашивал меня, маму, папу и Ро, пришедших с работы, наших соседей. Повторив одни и те же вопросы по десять раз, исполнители покинули наш дом.
Прошло около месяца. История успела потеряться на просторах памяти, стереть черты лица Вика Файта, заглушить его стоны, притупить жгучее любопытство и задвинуть в самый дальний уголок сознания вопросы о том, выжил ли он, нашёл ли своих обидчиков, почему попал в перестрелку. Ро и родители больше не говорили о нём ни слова. Я дочитала «Убить пересмешника». Перечитала его один раз. А потом ещё один раз. Этот мир был совершенно не похож на тот, к которому привыкла я. Он был шире и многограннее даже для притесняемой в романе расы.
Мы с Ро собирались ложиться спать, как вдруг раздался стук в дверь. Конечно же, мы не ждали гостей. Служащие так устают за рабочий день, что сил навещать друг друга по ночам уже не остаётся. Папа отложил в сторону мамины прохудившиеся ботинки, которые пытался прошить толстой иглой, и приоткрыл дверь на цепочке.
- Господин Файт? – отец не смог скрыть удивления в голосе.
- Добрый вечер, мой друг, - в наш коридор вошёл высокий плечистый мужчина. От нашего бледного, измученного пациента с синяками под глазами осталась лишь тонкая линия губ и аккуратная прическа. Он держал спину прямо, не морщился, выглядел свежим и отдохнувшим.
- Проходите, пожалуйста, - мама недоуменно указала рукой в сторону кухни, и Вик Файт прошёл вглубь соты, остановился у занавески, закрывавшей кровать, на которой он провёл тяжелые болезненные сутки.
- Простите, что беспокою вас в столь поздний час, но я только что выписался из больницы и не мог не отблагодарить моих спасителей. Жена рассказала мне, что вы, господин Дан, - на этих словах мы с Ро, прятавшиеся за дверью, переглянулись, удивлённо расширив глаза. Ещё ни один житель или исполнитель не называл служащего господином, - нашли меня в лесу и не побоялись отнести к себе домой. Что если бы не ваш опыт и навыки, госпожа Дан, парамедики забирали бы уже мой труп. Спасибо вашей семье за заботу. За то, что спасли мне жизнь.
- Мы рады, что с вами всё в порядке, господин Файт, - откашлявшись, произнес отец и посмотрел в глаза своему собеседнику.
- И я понимаю, что одно простое слово за ваш человечный поступок – это ничтожно мало. Я пришёл предложить вам благодарность иного характера. Здесь разные купоны. Вам этого хватит как минимум на полгода сытных обедов, - Вик Файт выложил на стол холщовый мешочек, плотно набитый карточками. Мне стало интересно, насколько мощный административный ресурс ему пришлось привлечь, чтобы добыть для нас всё это. У исполнителей и жителей была своя денежная система, никак не связанная с купонами. Они расплачивались в магазинах, ресторанах, больницах, парках аттракционов тонкими расчетными картами. Каждая карта содержала детальные сведения обо всех счетах своего хозяина, поступлениях и списаниях. Купоны, в свою очередь, выпускались строго под контролем ревизионной коллегии, чьи сотрудники присваивали каждому из них идентификационный номер и тщательно отслеживали его передвижения. Начальник не мог выдать своему подчиненному десять купонов, к примеру, на килограмм мяса, просто из жалости или сострадания. Состав купонов, входящих в зарплату, определялся ревизионной коллегией, а любые бонусы и дополнения предполагали подробные пояснительные записки с расшифровкой целевого назначения и обоснованием того, что сотрудник действительно достоин, к примеру, похода к окулисту. В конвенции такие особенности денежной системы для служащих объяснялись тем, что не заслуженные купоны могут изменить отношение к труду и привести к недопустимому для экономики государства тунеядству.
- Спасибо. Ваша поддержка неоценима, - папа кивнул и протянул руку для рукопожатия. Мы с Ро подались вперед, ожидая, что Вик Файт проигнорирует этот жест. Но он протянул свою ладонь в ответ и, как мне кажется, сломал что-то в этой тщательно отлаженной иерархичной системе.
- Это не всё. Если вы позволите, я хочу предложить ещё одну услугу. Навёл справки и выяснил, что через месяц ваша младшая дочь приступит к работе на автомобильном заводе. Это, безусловно, важная и полезная работа, но я, как мне кажется, могу дать ей что-то большое. Если у вас не будет возражений, я попрошу командировать Шестьсот Тринадцать ко мне в качестве горничной для моей дочери. Я не обижу вашу девочку. Я не стану переутомлять её работой, она будет накормлена, здорова, среди других девушек и женщин. Она будет брать из моей библиотеки все, какие пожелает, книги.
- Не знаю, что и сказать, господин Файт, - папа задумчиво сдвинул брови. Мама чуть сильнее сжала спинку кухонного стула.
- Скажите да, господин Дан.
- Ваше предложение звучит очень заманчиво. Конечно, мне бы хотелось, чтобы хотя бы одна из моих дочерей, хотя бы одним глазком посмотрела на настоящую жизнь. Но прежде, чем дать согласие, я должен спросить, чего хочет она сама.
Ро с силой ущипнула меня за руку, и когда я бросила на неё гневный взгляд, подняла вверх два больших пальца и улыбнулась мне так широко и искренне, что я сразу простила ей секундное неприятное ощущение.
- Понимаю. Через неделю я пришлю к вам своего помощника. Если вы примете положительное решение, он сразу подпишет с Шестьсот тринадцать договор. В декабре она сможет приступить к работе.
- Спасибо. Спасибо за помощь, - произнёс папа. Мама тоже еле слышно вымолвила слова благодарности.
- Спасибо вам.
Вик Файт слегка поклонился моим родителем, попрощался и вышел за дверь. Подбежав к окну, я увидела, как он садится в большую темную машину и плавно трогается с места. Через неделю я подписала трудовой договор с семьёй Файт.
Через восемь лет, стоя в электричке, которая каждое утро везла служащих из отдаленных районов в центр города, я в который раз вспоминала ночь, определившую мою судьбу.