Побег

Валерий Зиновьев
Рассказ.
               
     Тихий летний вечер. Ничто не колышет листвы, недвижимы стоят травы. Диск солнца только что провалился за лесной горизонт и тайга из зелёной стала иссиня-чёрной. Помрачнело в душе моей. Я просто путник и иду, куда не знаю, и живу, будто в долг.
     Распалась моя семья. Жена утром накричала, назвала «никчёмным» и «беспомощным». Я, мол, отравил ей жизнь, потому что всё время молчу, что не могу нормально содержать семью, перебиваюсь случайными заработками. И она больше ни дня не желает видеть меня подле себя и вообще «говорила ей мама…». Она вытолкала меня за дверь и следом полетел мой рюкзак с каким-то барахлом.
     «Эх, синие дали, высокие горы! Мечта для романтика, но только без надёжного тыла всем и всегда плохо». Мысль эта придёт ко мне гораздо позже означенного события и станет «зарубкой» и многое перевернёт в моём понимании жизни и бытия.
     Я сразу решил, что уйду подальше от нашего пыльного города в луга и леса, надышусь воздухом воли, поваляюсь в душистой траве лугов. Углублюсь в чащу лесную, найду заброшенный домик и там поживу дней несколько со своими мыслями. А дальше будет видно. Но домика я не нашёл, тайга становилась всё гуще. Устал я, и потерял всякую ориентацию.
     Присел на валежину, извлёк из рюкзака хлеб и бутылку воды, купленные в магазинчике на окраине города. Пожевал корочку, запивая водой. Подивился своей беспомощности, глядя на банку консервов. Ножа, чтобы открыть её, у меня не было. Горькая усмешка — половиной рта и выбежавшая нежданно слезинка. «Хорошо, что никто не видит» — подумалось.
     Благо, что «добрая» моя жёнушка, положила в рюкзак свитер и лёгкую куртку, которые я тут же надел. В нашей местности природа сурова и ночами довольно холодно даже в середине лета. Я не без язвительной гримасы подумал, что, видимо, расставаться со мной жена рассчитывала только до первых заморозков, иначе положила бы мне пуховик….
     Вспомнил, что с сигаретой во рту легче думается. Прикурил и с удовольствием затянулся «Примой». Пытался анализировать своё положение и всё больше мрачнел. Накатила тоска на сердце. Заухал неподалёку филин и под тревожные звуки и шорохи ночного леса, я принялся себя жалеть.
     «Дочка моя, Алёнушка, уже спит, наверное, насмотревшись мультиков. Ей пять лет всего, а она у меня такая умница и красавица! Однажды вымолвила:
     — Мам, я за Димку Петрова замуж не пойду — жадный. Лучше я на папке буду жениться, он у нас красивый и добрый.
     Было очень смешно и немножко радостно, что принцесса меня предпочла. Это точно знак качества выдала».
     Ну и куда меня чёрт погнал? Как я буду без них? Жена моя, Наташа, погорячилась, конечно. Но и я тоже хорош! Не нашёл нужных ко времени слов, чтобы унять эту «бурю в стакане воды». «Ага, вот оказывается в какой обстановке раскаяние и мысли правильные пошли» — рассуждал я, сам к себе обращаясь. И дальше потекли мысли…
     «Сидит, наверное, Наташка в одной сорочке перед зеркалом трюмо, расчёсывает волосы. У неё шикарные, почти до пояса, шелковистые волосы. От взмахов массажной расчёски рассыпаются они янтарными волнами по полным белым плечам…. Подойти и обнять её сзади. Пальцами под рубашкой потрогать мягкие белые груди. Почувствовать биение сердца под левым нежным соском. А потом унести её в спальню и ласкать, и шептать ей на ушко всякие глупости, пока не обретём мы крылья высшего на свете блаженства. И простить друг друга и любить до смерти! Но для этого надо ещё выбраться из этого проклятого леса. Ах, как дома тепло и уютно и сытно! Нет, я не хочу быть романтиком. Боже, когда же научимся мы ценить то, что есть сейчас с нами — уют семейного очага! Научимся ценить и наслаждаться особым, неповторимым, божественным запахом любимой женщины!»
     Эко меня понесло на свежем - то воздухе. Всё, хватит, я совсем раскис!
     Поднявшись с валежины, почти на ощупь наломал пихтового лапника и соорудил постель себе прямо на земле. Устроился на свой лежак как мог удобнее. Поёрзал, спиной приминая, жёсткие ветки.
     Ночь была бесконечно долгая, настороженная и зябкая. Под утро услышал неясный шелестящий шум — пошёл мелкий моросящий дождь, новое моё испытание на прочность. Но, несмотря на слякотную погоду, настроение моё с рассветом «пошло в гору». До чего же разные у нас ощущения от этих двух миров: сумеречного и светлого! Особенно, когда ты один на один с огромным поднебесьем: ночью — таинственным и загадочным, и тревожным, днём же — сверкающим красками, светлым и добрым.
     Выбирался я из тайги трое суток. Страхов натерпелся — на всю жизнь хватит. И медведя, рыбачившего у ручья, видел и от волков прятался на дереве полдня. Когда я совсем одичал обличьем и изголодал порядочно, послышался мне гул моторов. Слава Богу! Вывели меня ноги на трассу.
     Мы давно живём душа в душу с женою. Алёнка наша выросла в невесту-красавицу. Но  никогда не забыть мне давешнего побега от самого себя. А ещё накрепко запомнилось, как утешала меня моя пятилетняя дочка. Я тогда, зайдя к товарищу своему, едва отоспавшись и приведя себя в порядок, поспешил к детскому садику. Дети гуляли на улице. Чтобы никого не напугать, подошёл я к забору из металлической сетки и тихо позвал дочку. Она, увидев меня, подошла и негромко воскликнула:
     — Папа, папочка мой! Где ж ты долго так был?
     Я упал на колени, чтобы быть вровень с ней. Мы стояли и плакали, как могут плакать две родственные души. И хоть нас разделяла сетка, Алёнка просовывала сквозь неё малюсенький свой пальчик и вытирала мне слезы, от чего они текли ещё сильнее. На лице девчушки было выражение глубокой женской жалости и скорби.

Валерий Зиновьев.