Ее звали Амчад (Amjad, Амджад)… Да, ее звали Амчад. Красивое арабское имя, означающее « славная» или «благородная» … Красивое имя красивой сомалийской девушки с большими оленьими глазами. Я помню ее… Девушка с шоколадным цветом кожи, среднего роста, среднего телосложения и бархатным ласкающим голосом. Да… Ее звали Амчад…
Мы работали в сомалийской авиакомпании на условиях «мокрого» лизинга со смешанным составом бортпроводников, т.е. три бортпроводника были из нашей компании и три из сомалийской, один из которых был обязательно мужского пола…
Я был закреплен за нашим самолетом Ту-154М в качестве инженера по авиационному и радиоэлектронному оборудованию и летал вместе с бортом, обеспечивая его техническую исправность.
Амчад работала бортпроводницей из состава сомалийских проводников. Говорить, что она «работала и зарабатывала в этой компании», было бы не совсем верно… Она занималась этим, как мне казалось, в свое удовольствие, так как была из богатой семьи, проживающей в Джибутти. Ну… вот такая странность…
Каждый раз, после приземления в Джибутти, к трапу, который к самолету подкатывали вручную, подъезжали (почему-то) два черных джипа, откуда выходили пару крепких темнокожих парней и встречали Амчад. Она, помахав нам всем на прощание и, широко улыбаясь, садилась в один из них и исчезала до следующего утра, появляясь на борту перед следующим вылетом.
Мне очень нравился ее звонкий смех и выразительные улыбающиеся игривые черные глаза. Ее очень темпераментная жестикуляция, казалось, не могла оставить никого равнодушным. Даже, когда она говорила по телефону, прохаживаясь по перрону, движения ее рук и расположение тела были похожи на замысловатый африканский танец… Ее пышные блестящие черные вьющиеся волосы, которые на борту она собирала в хвост и покрывала темно-синим платком с золотой простроченной каймой, что представляло форму бортпроводников местной авиакомпании, совместно с брючным костюмом того же цвета, не могли оставить равнодушным никого своим неповторимым блеском.
Фигура Амчад была «классической» для африканской девушки средней комплекции, достоинства тела которой, даже в мешкообразном национальном покрое платья, не могли укрыться от взора, не говоря уже о брючном костюме, который она носила.
Амчад свободно говорила на английском, арабском, французском и итальянском языках, не говоря о ее родном сомалийском (сомали). По ее свободе поведения, мышления и речи, легко определялась высокая образованность и воспитание.
Наше знакомство состоялось в Дубае. За день до этого я прилетел с коллегой, сменив двух ребят по вахтовому методу, которые работали до меня в этом адском климате целый месяц. Пилоты и проводники менялись по своему графику.
Я готовил самолет к вылету. Осмотрев его снаружи, по трапу я направился в кабину пилотов для выполнения предполетных проверок оборудования. Сидя в кабине, в левом кресле капитана корабля и включив все оборудование для проверки, в открытую форточку я услышал, как подъехал служебный перронный автобус и через мгновение звонкий женский многоголосый смех. Выглянул из форточки, я увидел как из автобуса, подъехавшего к трапу самолета, выходили члены экипажа и наши девчонки - бортпроводники, а с ними три бортпроводника той компании, на которую мы работали, один из которых был мужчина. Контраст между ними был ощутимым. Наши - были светлокожими, в синих юбках и ослепительно белых блузках. Сомалийские проводники были одеты в темно синюю униформу, девушки с покрытой головой платком того же цвета и … очень загорелой кожей. Было видно, что у всей команды было приподнятое настроение.
Увидев меня в форточке кабины, одна из наших проводниц, направляясь к трапу и улыбаясь, помахала мне приветственно рукой, размахивая ею в разные стороны.
Боже мой! Все произошло в эту минуту.
Среди трех сомалийских проводников, вышедших из автобуса, была она. Она вышла и, увидев машущую мне рукой нашу проводницу, устремила взгляд снизу на меня. Все остальные двинулись к трапу. Она же стояла неподвижно у автобуса и смотрела на меня изучающим взглядом, повернув голову в мою сторону. Мне показалось, что эта, невольно завязавшаяся, борьба взглядов продолжалась целую вечность. Она смотрела на меня (уж что она там рассмотрела, я не знаю) либо как на ангела, спустившегося с голубых небес ее мечтаний (что мне нравилось), либо как на дьявола, пришедшего забрать ее невинную душу (что конечно же мне не импонировало). Чтобы закончить эту борьбу взглядов, в которой я уже начинал проигрывать, я не нашел ничего лучшего, как помахать ей рукой.
В ответ, она чуть заметно улыбнулась и направилась к трапу самолета.
- «О Аллах! – сказал я себе. – Парень! О, старый сердцеед, получающий больше удовольствия не от результата, а от процесса, рожденный под знаком Весы! По – моему, тебя только что приговорили… И в этой игре быть тебе жертвой, ибо такого взгляда, которому нет сравнения, ты еще не видел! »
Не смотря на то, что издали, из кабины самолета, я не мог рассмотреть ее «деталей», мысль о предстоящей игре щекотала мое воображение настолько, что я … хорошенько ударился головой о пилотский вентилятор, не рассчитав резкость своих движений при возвращении в кресло из форточки, при этом, полностью выбив из памяти весь мизер английского языка, которым я владел секунду назад, и мгновенно, заменив его очень насыщенно отборным сочным неповторимым и емким русским матом, который я незамедлительно выстрелил вслух.
Закончив свою работу в кабине, потирая свое правое полушарие головы, я направился к выходу через пассажирский салон, приветствуя наших девчонок, с которыми был знаком и, сдержанно улыбаясь, приветствовал двух сомалийских проводников, среди которых был, как я уже говорил, один мужчина по имени Абди. Мы обменялись с ним рукопожатием и дипломатической улыбкой.
Абди - кудрявый темнокожий молодой человек, лет… сорока, с «нехудым» африканским телосложением, был старшим бортпроводником, или как их еще называют – «бригадиром».
Я вышел на трап через среднюю дверь, пройдя только передний салон самолета, так и не встретив ее.
«Она… либо во втором салоне.., либо прихорашивается в одном из задних туалетов» -подумал я. Но, игривое волнение теперь уже жило во мне и покидать мою душу пока не собиралось…
Мы взлетели. Предстоял долгий четырехчасовой полет. Пассажиров было много. Два кресла в пассажирском салоне, которые оставлялись для инженерно-технического состава и, на которые билеты обычно не продавались, оказались тоже занятыми. Такое бывает часто. В этом случае, я ухожу либо в передний, либо в средний вестибюль и располагаюсь на откидных креслах бортпроводников.
На этот раз я расположился в среднем вестибюле, где работал Абди. Он предложил мне чашку кофе, и мы с ним разговорились. Узнав, как меня зовут, Абди отметил, что даже в арабских странах это имя сравнительно редкое.
В это мгновение раздвинулись шторы, разделяющие второй пассажирский салон от среднего вестибюля и…, вошла она с подносом в руках.
Мы сдержанно поздоровались. Мне показалось (а возможно я все придумал), что она разволновалась… Не направляя взгляда на меня, она положила поднос на столик и развернувшись к Абди, стала нервно ему что-то высказывать на родном языке. Облокотившись в рычаг-рукоятку двери, я наблюдал за ней стоя.
Ее кисти рук были расписаны какой-то временной смываемой и причудливо узорчатой татуировкой светло-коричневого цвета, что на немного более темном фоне ее кожи смотрелась достаточно привлекательно. Ногти на пальцах рук были некрасиво коротко острижены. Ее пухлые красивые губы чуть заметно двигались, когда она произносила, обращаясь к Абди, какую-то тираду из слов в которых по их звучанию, как мне показалось, были одни согласные …
Она стояла рядом, и меня обволокло слабым облаком каких – то, видно дорогих, духов с очень загадочным запахом. Я не мог никак рассмотреть детально ее лица и цвета ее глаз, так как стояла она профилем ко мне.
Обрывисто отвечая ей, Абди перешел на английский и сказал:
-«Вы знакомы? Ты можешь поверить, его зовут Зухайр (Zuhayr)?».
-«Очень приятно, - сказала она без улыбки, воткнув в мои глаза свой взгляд. – Я - Амчад.» Сказав это, она исчезла за шторами второго салона.
Пригвожденный к воздуху этими черными глазами, взглядом и сухой тональностью, переминаясь с ноги на ногу, я подумал, что за свою, еще непродолжительную жизнь, наверное, успел наследить так, что об этом узнали даже на Африканском континенте, и все женское население континента меня люто ненавидит, настолько сдержанно она со мной говорила. Честно говоря…, я был в растерянности. Мои нелепые движения рук говорили о том, что секунду назад я получил незаслуженную пощечину.
Дьявол! Была интрига в форточке! Куда она девалась? Или у меня уже давно гуляют галлюники в черепной коробке и мне все это всего - лишь кажется… от раздутого до безобразия самомнения…, которым я особо никогда не страдал.
«По-моему…, - подумал я, - если даже игра состоится, то в этой игре четко вырисовываются роли кошки и серой ничтожной мыши, схожей с осколком несчастья, забитой и дрожащей…, опасающейся даже пикнуть по зову Природы… Хотя… Ядовитая змея всегда парализует свою жертву, чтобы потом взять ее без особых усилий… А…, Амчад… - это змея! Ох, какая змея! Боже! Гениально! Или…все же я совершенно ей неинтересен…, и тогда мое положение - смешно до слез… Да уж… Дилемма однако…»
Придя немного в себя после такой атаки, я решил включить ответный режим «доисторического айсберга». Подумав о том, что она - восточная женщина, со всем арсеналом гордости, достоинства, загадочности и непредсказуемости, взвесив свой никчемный потенциал, я решил, что если это даже и реальное отношение ко мне, то превратившись в айсберг, я не только уже не допущу унижения своего достоинства, но и своим игнорированием нанесу ответный удар… Не игра, а вражда какая - то получается. И все это с первого дня моей командировки… !
Узнав еще и мою фамилию, Абди с интересом расспрашивал меня обо всем, что касается моей персоны.
- «Я вижу, что ты не русский и не таджик. Какая же у тебя национальность?» –спросил он.
- «Во мне течет пятьдесят процентов отцовской арабской крови… Он был из Ирака…»- ответил я.
В эту самую секунду вновь в вестибюль вошла Амчад.
-«Ну, а остальное - это кофе!» - закончил свой ответ я.
Абди громко расхохотался. Амчад перекидывала недоуменный взгляд с Абди на меня и обратно…
-«Ты представляешь, - сказал Абди, обращаясь к Амчад, - Зухайр - араб!»
- «Ты говоришь по - арабски?» - вопросительно приподняв свою красивую бровь и глядя на меня сбоку, спросила она на арабском.
-«Ляъ (Нет -арабск)!» - ответил я, серьезно глядя ей прямо в глаза с натянутой еле заметной змеиной улыбкой. Это был мой первый контрудар.
Таким образом, прошла неделя. Абди взялся за мой английский, делая постоянные замечания, что я думаю по – русски и построение предложений у меня получается не английское. Я, в свою очередь, помогал ему с русским языком, в котором он хотел усвоить несколько широко используемых выражений, включая русский мат.
Шло время. Нет! Ого бежало!
С Амчад мы встречались только при выполнении полетов. Я задавал ей стандартные вопросы при встрече, согласно этикету воспитанных людей, на которые она отвечала с приятной улыбкой. На транзитных стоянках, где времени было достаточно для того, чтобы я занимался устранением возникших дефектов на самолете, она пару раз, проявляя заботу, спрашивая: «не надо ли мне чего – нибудь?», имея ввиду - провиант и воду. При этом выражение ее лица и тональность были дружелюбны и очень приятны. Правда, надо сказать, что она неоднократно присутствовала в полете при наших горячих спорах с Абди на религиозные темы, внимательно прислушиваясь и даже иногда задавая вопросы, а порой звонко смеясь, где я отстаивал свою позицию атеиста. Так, на вопрос Абди: «Мусульманин-ли я?», я, проведя взглядом от ступней своих ног до пояса сказал: «До сюда, да!», чем вызвал взрыв смеха, а Амчад при этом, поперхнувшись чаем и звонко смеясь называла меня по-арабски «бесстыжим».
Помню, Абди очень понравилась произнесенная мной в процессе диалога утвердительная фраза: «Чтобы не делать зла, совсем не обязательно бояться гнева Всевышнего!». Правда, он догнал ее, «благодаря» моему английскому языку, только с третьего раза. Он даже записал эту фразу по – русски (латинскими буквами), но, так и не смог ее выучить… Но, зато «Я лублу тэбья» у него выходило неплохо.
Как – то, возвращаясь в Дубай из Беберы, мы везли совсем немного пассажиров. Во втором пассажирском салоне было много свободного места. Была ночь. Огромная Луна, хорошо просматриваемая через иллюминатор самолета, сопровождала нас по левому борту в течение почти всего полета. Было очень красиво. Ну…, о свете Луны можно говорить бесконечно…
Я сел в крайнее пассажирское кресло свободного ряда в хвостовой части салона, ближе к центральному проходу таким образом, что два кресла от борта оставались свободными. В салоне выключили освещение, оставив только дежурный подсвет центрального прохода. Я сидел глядя на оттенки лунного света на окантовке иллюминатора, как, неожиданно, в салон вошла Амчад. В полутьме она медленно двигалась между рядов пассажирских кресел, будто ища свободное удобное для отдыха место.
Поравнявшись со мной, она приостановилась, оглядываясь по сторонам.
-«Не меня ли ты ищешь?»- спросил игриво я.
- «Можно я пристроюсь там?» - указывая взглядом на свободные, слева от меня кресла, спросила она.
- «Конечно!»- радостно ответил я, убирая свои колени в сторону и освобождая ей проход к иллюминатору. Подумав о том, что нам лететь еще где-то около трех часов, я предвкушал нашу беседу в самолетной интимной обстановке.
Амчад мне определенно нравилась. Она не была легкой в поведении. Она держала со всеми определенную ею самой по отношению к каждому персонально, дистанцию. Юмор ее был тонким. Порой, она могла съязвить или посмеяться над человеком, что называется «рикошетом», так, что до «жертвы» этой остроты сам смысл издевки доходил с определенной временной задержкой.
Она не пыталась показывать себя умнее, чем она была, что очень свойственно для многих недалеких людей, которые в попытке делать это, даже не понимают как глупо (если не тупо) они выглядят, отчего, лично я, остываю к собеседнику моментально. И что мне нравилось в ней особенно, так это ее открытый звонкий чистый смех, который подчеркивал ее внутреннюю свободу.
Во мне, как мне казалось, ей нравилось присущее мне (кажущееся) качество не задавать лишних и неудобных вопросов, а также качество не лезть в чужую душу (что вообще- то является моей особой слабостью, если человек мне интересен).
В беседе с ней я руководствовался правилом: «Если посчитает необходимым, сама расскажет». Хотя, в процессе беседы, я упорно подводил ее к интересующей меня теме…, но, она, красиво улыбаясь или звонко смеясь, качала своим указательным пальцем, показывая, что давно уже заметила расставленные мною сети.
С ней было легко, интересно и удивительно хорошо. Она была естественна и неподдельна. Она была чиста и свободна.
К моему разочарованию, беседы с ней в интимной самолетной обстановке не состоялось. Сославшись на страшную усталость, Амчад сняла платок и, свернувшись калачиком, легла на два кресла, головой ко мне, и замолчала.
-«Давай я принесу тебе плед…» - полушепотом предложил я.
- «Нет, не надо. Спасибо!» - также тихо ответила она.
Я долго сидел молча и внимательно рассматривал лежащую рядом Амчад. Подложив руку под правую щеку, она лежала неподвижно. Макушка ее головы касалась моего бедра и от этого, меня охватывало неудержимое желание погладить ее по волосам.
Наблюдая за ее ровным и спокойным дыханием и убедившись, что она уснула, я легонько встал и направился в средний вестибюль. Против правил, я закурил там и заварил чашку кофе. По пути на свое место, я прихватил плед с верхней полки. Сев осторожно на свое место, я укрыл Амчад пледом, и по мне пробежало странное волнообразное приятное чувство, которое невозможно объяснить. Это была смесь теплого чувства заботы и чего - то еще… Я наклонился над ней, прислушиваясь к ее ровному дыханию, и вновь окунулся в облако запаха ее загадочных духов.
В общем…, я не удержался… и погладил легонько ее по волосам…
Не сделав ни малейшего движения, она тихо произнесла: - «Не трогай меня, пожалуйста!»
Прошла еще одна неделя моей командировки. Я был почему-то уверен в том, что как и я, Амчад думала обо мне и ждала нашего очередного полета. При этом, за все время нашего знакомства, она ни разу не подала даже повода на большее сближение, чем у нас было. Я упорно держал, установленную ею дистанцию наших взаимоотношений, боясь сделать шаг к активизации. Мной владело опасение сделать неверный шаг на этом хрустальном подиуме душевных отношений, которое было настолько гармонично и изыскано, что любая фальшивая нота, рожденная нетерпеливостью, могла испортить всю композицию. В то же время, осознавая, что моя командировка близится к своему концу, а будущее не предсказуемо, мое второе «я» твердило мне: «Она ждет твоих действий! Покажи свою мужскую решительность!»
Во мне, внутри меня, сидит тот «революционер», который все в этой жизни упрощает до серого прагматизма, отбрасывая с новогодней елки всю мишуру и блеск. И мне постоянно приходится с ним бороться. Надо признать, что во многом он оказывается правым, однако понимая, что я просто человек и мне, как любому нормальному человеку, свойственно руководствоваться своими чувствами, радуясь им, или испытывая соответствующие муки от них, я чаще всего держу это «я» ведомым.
Был очередной рейс. Пассажиров было очень много. Я сидел в переднем вестибюле самолета на откидном кресле, курил. Дело было к вечеру. Пассажиры были накормлены. Появилось временное окно для расслабления до посадки. Две наши бортпроводницы стояли рядом со мной и о чем то беседовали. Я не помню темы разговора, но, невольно они подключили к беседе и меня. Мы шутили и острили так, что периодически раздавался их звонкий смех, и настроение у всех было приподнятым. Амчад работала во втором салоне и не появлялась в переднем вестибюле.
В процессе шутливого разговора, я в очередной раз что то ляпнул на грани фола и в момент, когда громко смеясь одна из девчонок, шутя, замахнулась на меня…, в вестибюль вошла Амчад. Увидев эту картину, сверкнув глазами блеском лезвия дамасской сабли, она одним прыжком оказалась на моих коленях, вытянув руки немного вперед, изображая защитницу, произнеся с улыбкой фразу:
- «Я убью любого, кто его тронет!»
Боже! Что со мной происходило в этот момент! Серьезно опасаясь ее восточной ревности, способной вызвать третью и последнюю мировую войну на борту летящего на высоте одиннадцать тысяч метров над уровнем моря самолете, одновременно я испытывал неописуемое наслаждение. «Наслаждение» – это не то слово…
Она сказала свою фразу так громко, что один из пассажиров, сидящий в переднем ряду первого салона, отодвинув штору, как любопытный пучеглазый павлин, вытянув шею, посмотрел на всех нас. Было такое впечатление, что этот павлин сейчас что-нибудь «крякнет своим отвратительным павлиньим голосом». Но, голова тут же исчезла за шторами.
Мы искренне посмеялись над «павлиньей выходкой», толком не поняв, вызвано ли это недовольством или просто любопытством.
Воспользовавшись ситуацией, я крепко обнял Амчад за талию, сидящую на моих коленях, спиной ко мне, и прислонился к ее спине щекой, произнеся по- русски: «Ты моя защитница!»
Амчад с визгом вскочила с моих колен и, смеясь, сама стала замахиваться на меня, спрашивая неоднократно у наших девчонок: «Что он сейчас сказал? Что он сказал?»
Одна из «наших» ответила ей смеясь: - «Он сказал, что любит тебя!»
О, Аллах! Сколько было всего в ее глазах! Эти блестящие прищуренные оленьи глаза излучали радость, удовольствие, сомнения, счастье…, все то, что позволяет Женской тонкой душе летать!
-«Вы все врете!» - сказала она смеясь.
Моя командировка упорно приближалась к финалу.
Как-то, на борту самолета, готовясь к очередному рейсу, я по обыкновению занимался своим делом. Подъехал автобус с новым, вернее сменным экипажем, прилетевшим вчера. На борт поднялись теперь уже другие стюардессы из нашей компании, среди которых была моя давняя знакомая. Увидев меня она принялась дружески обниматься со мной. И.., о, Боже! В этот момент на борту появилась Амчад.
Взглядом я был разодран в мелкие клочья, к которым не принюхивалась бы даже дранная плешивая и голодная кошка из самой захудалой мусорной свалки.
Через некоторое время, в полете, когда я спросил Амчад : –« Как ты?», она незамедлительно нервно выстрелила мне фразу: «Kiss my black ass!», на что я не задумываясь, ответил: «Ох! С большим удовольствием!».
После моего ответа ее злость как то заметно смягчилась…
Время моего пребывания в командировке завершалось…
Перевозя поломников в хадж, мы приземлились в Джидде. Вылет из Джидды был назначен на утро следующего дня. Вместо Абди, проводником с нами полетел высокий малоулыбчивый парень по имени Халед. Он и раньше периодически летал с нами, но был настолько неинтересен, что мало кто с ним общался. Мне казалось, что он был религиозным ортодоксом, так как не считал зазорным делать замечания сомалийским проводникам на тему поведения мусульманской женщины в обществе. Он показательно молился и, после этого, на его лице оседало значимое выражение человека, «только что имевшего аудиенцию у Бога». По – моему, он напрашивался специально на рейсы по перевозке поломников, чтобы заработать поощрительные очки у Всевышнего. Я уж так и не узнал точно, но он имел какое то… то ли родственное, то ли семейно-дружеское отношение к Амчад, и во время совместных полетов неустанно держал ее в поле зрения. Было видно, что он ограничивает по каким то, и кем- то рожденным, причинам ее свободу, так как ей очень не нравилось летать с ним. Я никогда ее об этом не спрашивал. Но, это было видно по ее настроению. В его присутствии, чтобы не вызывать неизвестные мне, но возможно грозящие ей неприятности на ее голову, я ограничивал и свои вольности в разговоре с ней.
Нас разместили в гостинице. Одноместные номера достались троим: капитану самолета, что было привычным, Халеду (что вызвало очередную волну вопросов «Кто же он такой?») и… Амчад.
Конец командировки…, гостиница…, Амчад в одноместном номере….
В ресторане гостиницы, во время ужина, проходя мимо нее с фужером сока и чашкой кофе, я произнес: «Вечером я приду к тебе!».
Она взглянула на меня и строго сдвинула брови, как бы выражая недовольство. Но, глаза… Глаза …!
Я вновь погрузился в сомнения… На днях я говорил ей, что моя командировка заканчивается…, надеясь на ее встречные шаги к сближению.
«Революционер», сидящий во мне не успокаивался, разбрасывая все вокруг себя, используя мое восточное мужское достоинство и мою гордость, всячески унижая меня и вгоняя то в плинтус, то обмакивая в унитаз так, что я начинал уже захлебываться…
У наших девчонок я, как бы невзначай, спросил о размещении остальных в гостинице. Оказалось, что номер Амчад был в конце длинного коридора нашего этажа. В конце этого коридора и располагались одноместные номера. Узнав номер ее комнаты, я с ужасом также узнал, что номер Халеда расположен напротив ее двери. (Для справки: Двери в гостинице, где мы остановились, все с «глазками»).
Поздним вечером, я пошел принять ванну... перед своим легендарным походом. В совмещенном туалете с ванной, на стене висел телефон внутригостиничной связи. Сидя на унитазе, можно было спокойно говорить по телефону. Я так и сделал. Усевшись на унитаз, закурив свою сигарету, я с волнением набрал три цифры номера Амчад.
В моей душе перемешалось все. Я сомневался. .. Руки мои дрожали от волнения, а сердце билось так, будто меня приговорили к расстрелу. После нескольких гудков ожидания в трубке раздался ее красивый голос.
Произнеся пару стандартных фраз…, я сказал, что сейчас я к ней приду и попросил оставить ее входную дверь незапертой.
Амчад, громко смеясь, сказала, чтобы я не вздумал этого делать. Она произнесла по- арабски «Клянусь Богом!» и дальше по- английски: «Я клянусь Богом, что не открою эту дверь и выкинь эту мысль из головы!»
Я коротко бросил ей в ответ, что через десять минут буду у нее и повесил трубку.
«Революционер», живущий во мне всячески хвалил меня за мою решимость и подталкивал к срочным действиям.
Засунув пол тюбика зубной пасты в рот, следом я воткнул в него и зубную щетку, внимательно и пристально наблюдая за своим отражением в ярко освещенном зеркале.
- «Оно стОит того, чтобы ты, похотливый волчара, стучался в дверь этой чистой девушки, подвергая ее имя и достоинство риску, учитывая то обстоятельство, что напротив ее двери располагался и «глазок» Халеда, неустанно следившего за ней?» - спросил себя я.
Процесс чистки зубов при этом замер. Я не отрывал взгляда от зеленых глаз своего отражения в зеркале. Все мое счастье, радость, желание летать в облаках, крича и визжа от бурлящих чувств…, как будто накрылось каким то непрозрачным покрывалом…
Я стоял и смотрел… Смотрел неподвижно…, с зубной щеткой во рту…
Вдруг, все мои яркие и чистые чувства, только что владевшие моей душой…, превратились в одну тяжелую чугунную гирю…
Я оторвал взгляд от своего отражения и, высунув щетку изо рта, уставился в одну точку блестящей раковины умывальника.
Я не знаю, куда делся «революционер», но мысль о том, что «я не пойду к ней», в итоге своем, одержала победу.
Странное было чувство… Странным было и самоощущение… Я, чуть не плакал… Я чуть не плакал от бессилия… Бессилия чего?
Утром, собравшись в автобусе, мы поехали в аэропорт. Амчад была мрачнее тучи. Ее мраморное красивое лицо с прищуренными глазами не объясняли мне ничего.
Мы вышли из автобуса и направились в пограничную зону. Так случилось, что я шел молча за ней со своей сумкой. Она замедлила ход, резко обернулась и произнесла стальным голосом:
- «Почему ты не пришел?»
Это был выстрел! Это был выстрел, к которому я просто не был готов. У меня звенело в голове и меня стало подводить мое зрение…
Бог мой! Как я мог объяснить ей в этот момент все то, что со мною происходило вчера? Да еще на английском языке!
- «Потому, что я люблю тебя!» - ответил я, вложив в эту фразу все свои вчерашние переживания и сомнения, перемешанные с мучениями моей души.
- «Потому что любишь?» - повторила она, пристально смотря на меня и сверля меня своим взглядом, вытаскивая всю мою душу нить за нитью наружу.
Сделав значительную паузу, она наконец сказала:
– «Либо ты тупой…, либо ты действительно араб!»- сказала она и направилась дальше.
Что в этом высказывании было лучшим для меня…, я не знал…
Те, что шли за нами, обходили меня. А я стоял как вкопанный и не мог пошевелиться…
Я улетел на следующий день. Улетел домой.
Дальше, в рамках мудрости непредсказуемости грядущего дня, в связи с борьбой за повышение заработной платы инженерно-техническому составу нашей авиакомпании, в которой я выступал в качестве уполномоченного, представляющего интересы коллектива, я попал в глубокую немилость руководства. Коллектив сдал меня с потрохами, и меня лишили права летать в заграничные командировки и командировки вообще.
Напоминанием всей этой истории с Амчад были лишь отголоски, которые привозили ребята, продолжавшие работать там, в Дубае. Они с улыбкой рассказывали, что почти все сомалийцы, работавшие в той авиакомпании, заочно знали мое имя, хотя… эту историю, происшедшую со мной и Амчад, я не рассказывал до сих пор никому. Что уж там случилось дальше…, осталось для меня неизвестным…
Что еще сказать…?
Много утекло воды с того времени. Но…, всего один месяц…, одна сомалийская девушка с красивым и полностью соответствующим ей именем, а какой яркий и незабываемый след в моей обыкновенно текущей жизни…
Да… Ее звали Амчад!