***

В большом пыльном помещении зала суда было почти пусто: дело специально замалчивали в прессе, оттого и журналистов не было, кроме одной девушки-колумнистки криминальной хроники одной из бульварных газетенок. Судья — давно немолодая женщина, из тех, что вполне справедливо зовутся в народе канцелярскими крысами — явно стремилась побыстрее окончить процесс.
— Слово предоставляется обвиняемому.
— Да чтоб тебя черти жарили, шалава! Почем нынче правосудие? Я не убивал их! Я не убивал никого! Я не уби... — страж правопорядка заткнул подсудимого ударом под дых, отчего последние слова не были услышаны.
— Приговор вынесен окончательно, обжалованию не подлежит и будет приведен в исполнение завтра в восемь часов утра. Уведите обвиняемого.
Доблестные полицаи вшестером схватили осужденного и под его грубую площадную брань утащили его прочь из зала. Судья усмехнулась. Правосудие нынче и впрямь недешёвое.
Коридор крыла смертников был пуст, за исключением единственного служителя закона, который отдал бы сейчас всё ради того, чтобы не находиться напротив осужденного, сидевшего на полу камеры и бормотавшего нечто вроде "Я не убивал. Я мошенник, а не убийца." и подобное, скорее для себя, чем для кого-либо ещё.
Но в заведениях подобного рода честь мундира превыше всего. Давя в душе желание найти человека, придумавшего слова "честь мундира" и закинуть в соседнюю камеру, благо, все ключи на поясе, охранник взял себя в руки.
— Последнее желание будешь загадывать? — стражник всё еще нервничал, ведь он был один, всего только в бронежилете, с жалким пистолетом, отделенный единственной решеткой от преступника в таких ненадежных наручниках... Преступника, которого осудили за тройное убийство с особой жестокостью, совершенное голыми руками. То, что он всё отрицал, не сильно успокаивало. Жуткий человек замолчал и сфокусировал взгляд на собеседнике.
— Буду. Верни мою одежду. Неохота помирать в этой рванине.
Казалось, говорящего вообще не волнует собственная судьба.
Мозг плохо соображал от страха, но слова "верни" и "одежду" достигли ушей охранника.
— Ага, уже бегу, — охранник исчез, торопясь отделаться от мыслей о рвущихся наручниках и гнущейся решетке. Скоро он вернулся, неся в руках сверток. На него он положил ключ от наручников, и, просунув его меж прутьев, немедленно схватил пистолет и направил его переодевающемуся мужчине в голову.
— Готово, лови ключик. И опусти уже пушку.
Предательские трусливые мыслишки вернулись в голову, но спасение для одного и худшее событие за последнюю неделю для второго соизволило случиться.
— Осужденный 3598-М, проследуйте на место исполнения приговора. — Приказал ещё один в мундире.
При конвоировании никто не поинтересовался мнением смертника. Сам бы он предпочел проследовать куда-нибудь в люкс фешенебельного отеля. Но жизнь любит преподносить очень неприятные сюрпризы. Пока ему зачитывали приговор, он наслаждался последней сигаретой.
— Ага, ещё один. Сейчас мы быстренько тебя, не переживай, — бравировал палач, — Последние слова будешь говорить?
— Зачем? Это ничего не изменит. Но все же в гробу я видел такое правосудие.
Сделав последнюю затяжку, осужденный усмехнулся все с тем же безразличием. Затем взвесил в руке зажигалку, от которой прикуривал, тяжелую, явно дорогую, глубоко вдохнул... и запустил ей хвастливому стрелку прямо в лицо. Воспользовавшись секундной отсрочкой, потушил окурок ближайшему охраннику прямо в глаз, выхватил из его кобуры табельный пистолет и выпустил несколько пуль в палача. Третий охранник выхватил свое оружие и успел выстрелить по цели, но попал лишь в руку. Наручники давно перестали выполнять свою функцию, болтаясь лишь на здоровой руке, что позволило почти беспрепятственно добить всех троих. Подняв орудие спасения —зажигалку, убийца вздохнул:
— Теперь я действительно убил троих. Но видит бог, у меня не было другого выхода! — и сунул её в карман.
В лучах позднего рассветного солнца успела блеснуть гравировка. И пусть одна рука висит плетью вдоль тела, пусть он ещё чертовски далек от спасения, пусть. Сегодня определенно его день.