Я возвращался домой из деревни, куда ездил причащать больного.
— Батюшка, автобуса-то в район не жди, сегодня не будет, — сообщили мне на остановке местные старушки.
Всю неделю стояла оттепель, и дороги размыло. Два километра до шоссе я отшагал по весеннему подтаявшему снегу, а там начал голосовать проезжающим машинам. Человека в рясе всегда подвозят охотно, но мой город лежал в стороне от главной дороги, и попутной машины не находилось.
Довезти меня взялся водитель дальнобойного фургона. Он остановился сам, без отмашки с моей стороны, хотя мой "район" точно лежал в стороне от его маршрута.
Я забрался в кабину. После мокрых сугробов она казалась чудо, какой уютной. Я не увидел здесь непременного водительского "диптиха" — изображения красавицы и иконы. Порадовало и то, что мой дальнобойщик не включал музыки, в кабине был слышен только ровный гул двигателя. Я украдкой разглядывал своего благодетеля — он думал о чем-то своем, еле заметно шевеля губами. Неправильные черты, лицо красное и немного опухлое, пьет он, наверное.
Мне вдруг очень захотелось сделать для этого человека что-нибудь хорошее. Чем я смогу его отблагодарить? Как было бы хорошо, чтобы он стал верующим, чтобы в кабине у него висела икона, причем сознательно, без красавицы, и чтобы, проезжая наши края, он всегда заезжал в наш городок.
Я никогда не начинаю первым "миссионерские разговоры", предпочитая, чтобы собеседник сам заговорил о вере. И водители любят говорить со священниками, но мой дальнобойщик молчал, мурлыча что-то себе под нос.
Подумывая, как бы завязать беседу, я поглядывал в окно. Снег в полях потемнел, еще немного, и наступит настоящая весна.
Вот, мы свернули с шоссе по направлению к моему городку. Дорога пошла вдоль замерзшей речки, которая то блестела на солнце темно-серым льдом, то исчезала за крутым берегом. Ни пешеходов, ни встречных машин. На холме примерно в километре от нас показалась деревенька. А справа от себя я увидел маленького парнишку с санками и рыжую собаку, обычную лохматую дворняжку, какие есть в каждой деревне.
Дальше лента времени щелкнула, и события замелькали как на ускоренной черно-белой пленке, где раскрашенной, как эйзенштейновский флажок, оставалась только эта рыжая собака. Мальчик садится на санки и скрывается за изгибом берега… мой дальнобойщик резко тормозит, выскакивает из машины и по снегу бежит туда, где только что стояла фигурка мальчика… я выбираюсь из машины и бегу за ним… я вижу, как мой дальнобойщик, по пояс в воде, вытаскивает парнишку из-подо льда и бежит с ним к машине; собака вьется рядом… я тоже бегу к машине… водитель передает мне мальчишку и закрывает дверь… снова открывает дверь и кидает в кабину собаку… я пытаюсь стянуть с парнишки намокшее пальто, и скорее чувствую, чем вижу, как сокращается расстояние между нашей машиной и черными домами деревеньки на холме…
Дом мальчика оказался возле самой дороги. Водитель занес в избу парнишку завернутым в мое пальто. Я выбрался из кабины на ватных ногах. Я всегда осознаю опасность с опозданием, иногда меня это даже выручает.
В избе охающая мать растерла мальчишку самогоном и, завернув в тряпки, уложила его на печь. Мой дальнобойщик принес для себя замасленную куртку, какие-то немыслимые ватные штаны и ушел переодеваться на другую половину кухни-комнаты. Мать все охала, попутно рассказывая мне, как она ставила в моем храме свечки. Она предложила нам самогону. Дальнобойщик мой отказался ("при исполнении…"), а я грешным делом выпил полстакана. Переволновался, да и промерз.
До города мы добрались уже вечером. Остаток дороги водитель все так же молчал.
— Как Вы догадались, что он провалится? – это был единственный вопрос, который я счел уместным.
— Так лед же… — неопределенно ответил он.
Денег за подвоз, конечно же, он не взял. А я так и не придумал, как поговорить с ним о вере.
…Через неделю я, пользуясь случаем, зашел проведать мальчонку. Он оказался здоров и весел, возился во дворе с рыжей собакой. Я принес ему в подарок икону Николая Чудотворца и репродукцию картины Нестерова "Видение отроку Варфоломею" — беловолосый пастушок, будущий Сергий Радонежский, перед старцем-схимником.
Мальчику картина понравилась:
— Вот такая же штука была у него, — сказал он, показывая пальцем на схимника.
— У кого? – спросил я.
— У шофера вашего. На спине у него была такая вот маленькая штука, черная, а на ней белые череп и кости. Как у пирата.
Я не верил своим ушам. Парнишка описывал параман, который монахи носят под одеждой в знак смерти для мира и восшествия со Христом на крест. "Аз бо язвы Господа моего на теле моем ношу".
— Где ты видел?
— Когда он снял рубашку, я с печки видел у него на спине.
…Мальчик и собака проводили меня до конца деревенской улицы. Всю дорогу домой я думал о дальнобойщике. Неужели и правда он тайный монах? Творил Иисусову молитву, как Странник?.. Почему не открылся мне?
И я вспомнил слова святого Нифонта Цареградского: "В последнее время те, которые поистине будут работать Богу, благополучно скроют себя от людей…".