Главы 16-18

 

 Окна родительской спальной, выходили на восточную сторону и в утренние часы, пространство комнаты, тронутое первыми робкими лучами Солнца, преображалось, избавляясь от ночных теней, переменялось. Все в ней, словно оживало, подставляясь свету и теплу, льющимся через легкие, полупрозрачные шторы, которые поколыхивались от малейшего движения воздуха, словно дымка рассветного тумана.
 Когда родители бывали в отъезде или на  даче, Олеся любила ночевать в их комнате. Ей нравился особенный запах в ней, который она помнила с детства, и который, не смотря на то, что комната несколько раз ремонтировалась, исчезал ненадолго и устаивался вновь. И от этого, было неизменно уютно, родно, и Олесе ощущалось, что она, вовсе и не взрослела и не было в ее жизни ни трудностей, ни разочарований, ни тревог, а только, все и пребывала она в безмятежности нетребовательного, безоглядного детского  счастья.
 Она уже давно проснулась. Но вставать, совсем не хотелось. Обхватив руками подушку и подмяв ее под голову, Олеся, подставив щеку ласкающему солнечному теплу, наслаждалась  беззаботным покоем воскресного утра. Она откинула ногою одеяло. Волна сонного тепла, вырвавшаяся из под него, скользнув по коже, завихрясь, улетучилась и  по телу,  пробежала приятно бодрящая прохладца. Олеся перевернулась на спину, медленно потянулась, подняв руки кверху и затем, разведя их в стороны, опустила  ладонями на кровать. Полежав так еще, словно собираясь с мыслями и решая - с чего ей начать день, поднялась и на цыпочках, словно боясь еще нарушить утреннюю тишину, прошла к комоду с зеркалом. Пригнулась, оперевшись локтями о его столешницу и принялась разглядывать себя. Она, то поворачивала голову влево-вправо, то склоняла ее книзу, глядя исподлобья, то напротив, приподняв подбородок, расправившись в груди и немного подавшись ею вперед, взирала, как бы, чуть свысока, точно на некую воображаемую соперницу. Но, именно такой ее взгляд, казался ей неубедительным и как ей думалось - не шел ей.  К тому же, Олесе всегда смотрелось, что спросонок, лицо ее забавно, смешно и будто бы это и не ее лицо вовсе - так оно  не похоже на то, каким обыкновенно бывает. Она, быстрыми массирующими движениями ладоней потерла щеки, лоб, вокруг глаз. Снова глянула в зеркало. Щеки порозовели, и  легкая припухлось под глазами, как ей показалось, стала заметна чуть только. А мелкие морщинки над бровями и в уголках рта, почти не виделись. Олеся, потянулась лицом ближе к зеркалу, будто бы для того, чтобы  получше разглядеть - так ли они не заметны, эти морщинки...  . Она смотрела на свое отражение и нравилась себе, и не нравилась тут же. Сколь же, все-таки, своенравна красота.., -  думалось ей, - не терпит она и малейшего в себе изъяна. Капризная..! Да разве же, может быть что-то безупречным..?  Спрашивала она себя и тут, отвечала: - Нет, не может... Во всем, есть хоть малая, хоть  ничтожная червоточинка. Но, все.., все о чем ни подумать - безустально, упрямо стремится к идеалу, понимая, но совсем не беря в толк предопределенную недостижимость его, а значит и всю напрасность такого стремления. Или, в тяге всего сущего - быть одержимым, этим кажущимся напрасным стремлением, и таится разгадка беспрерывного развития формы и содержания. 
 Приняв короткий душ, Олеся скорыми шагами прошла на кухню. Ей хотелось выпить кофе. Но, уже засыпав в турку душистую порцию, она вспомнила, что решила отказаться от этого напитка по утрам и хотела заменить его кефиром или соком. В нерешительности, она глядела в турку, на дне которой, кофе уже пропитывался влагой, оставшейся после мытья. Выбрасывать было жаль и уверив себя, что уж с завтрашнего то дня, ее решение, обязательно вступит в силу, Олеся, добавив в прибор воду, поставила его на огонь.
  Устроившись на стуле, у окна, выходящего во двор, держа в руке блюдце с чашечкой, Олеся, неспешно отпивая из нее, наблюдала за возней ребятни на детской площадке. Трое мальчишек и девочка, взбирались на невысокую горку и скатываясь, выкрикивали что-то веселое, будто соревнуясь меж собою в том, кто быстрее окажется наверху. Олеся знала всех детей, кроме мальчугана в синем пуховичке, которого она видела впервые. Он казался постарше и был заметно шустрее остальных. Стремясь опередить двух своих соперников, он однако, уступал девочке. Девочку звали Полиной. И Олеся, сейчас с удовольствием замечала для себя, какая Поленька румяная, подвижная, веселая. А ведь она, помнила ее совсем другой. Поленька родилась очень слабой. Мать, вынашивала ее, будучи сама тяжело больной. И врачи, всерьез опасавшиеся за здоровье мамы, и еще более, за здоровье будущего ребенка, даже рекомендовали ей прервать беременность, когда это еще было возможно. Но Елена Дмитриевна, ни за что не желала сделать этого. Их первенцу - Илье, тогда иполнилось уже десять лет. И они с мужем, очень хотели девочку. И хотя, еще не удавалось определить пол малыша, родители  пребывали в абсолютной уверенности - что будет девочка.  Прабабушка по отцовской линии, Антонина Прохоровна - женщина набожная, староустойная, всю жизнь прожившая в селе, близ Архангельска, решилась в свои восемьдесят семь лет, приехать в незнакомый город - чтобы быть рядом и молить Господа о благополучном для всех исходе. Как знать - может  благодаря ее молитвам, и вере, которую она неустанно вселяла и множила, в  уже порою, отчаивавшихся родителях, все и случилось хорошо, как только могло. И просле родов - чудесно, необъяснимо, но пошла на поправку и Елена Дмитриевна. А Поленька, пусть и родилась недоношенной и крайне слабой, но видимо, с большим запасом жизненных сил. Втечение первого года, Олеся навещала Поленьку очень часто - по три-четыре раза в неделю, а иные дни, полностью проводя с ней. Наблюдала. Помогала с лекарствами. И свыклась так, что казалось, Поленька - ее собственная дочь. Олеся нет, нет, да так и называла ее - "доченька".  А к трем годикам, девочка уже совершенно окреплась здоровьем и ни в чем не уступала своим сверстникам. Сейчас ей уже исполнилось - пять. И вот, она - крепкая, здоровая, бойко расталкивая мальчишек, карабкается на вершину горки, и забравшись первой, смеясь, скатывается, оглядываясь на только поспевающих за нею парней.
 Олесе захотелось поскорее выйти на улицу, чтоб повидаться с Полиной, а заодно, пройтись до магазина - купить что-нибудь к обеду. Она быстро оделась, забрав под платок еще не просохшие волосы и прихватив с собой сумку для продуктов, вышла. Около горки, остались только Полина, да незнакомый мальчик.  Едва Олеся очутилась во дворе, как девочка, заметив ее, радостно бросилась к ней.
 - Тетя Олеся.., тетя Олеся..!
Олеся пригнулась, разведя руки в стороны, и Полина, подбежав, обняла ее, повиснув на шее и скороговоркой заговорила: - А к нам гости приехали! Наш двоюродный братик. А мы никогда, никогда еще не виделись! Он хороший! И он меня защищает от всех!
 - Да, разве же, тебя кто-то обижает?
- Никто не обижает. Но он все равно защищает. Чтобы никому и не хотелось! Я ведь говорю - он хороший!
- Ну так, знакомь нас скорее!
 Полинка, с готовностью, схватила Олесю за руку и потянув за собой, на ходу продолжала рассказывать о брате: - Он уже большой! Ему шесть с половиной лет и когда будет первое сентября, то он пойдет в школу! А читать он уже умеет и говорит, что меня тоже научит, если я захочу и если буду стараться. А я - хочу!
 - И стараться будешь!?
- Буду!
Они подошли к горке. Поленька, взяла за руку мальчугана в синем пуховичке и вложила его ладонь в ладонь Олеси.
- Вот. Знакомьтесь! Это  - тетя Олеся. Она самая добрая! А это - Данила. Он самый лучший в мире, двоюродный братик!
- Ну, будем знакомы, Данила!
- Здравствуйте., - сдержано и немного стесняясь ответил "самый лучший в мире, двоюродный братик"
- И из какого же далека ты приехал?
- Из Архангелька.
Данила оставался серьезен. И после ответа, сжав губы, сунул руки в карманы пуховика. Было похоже, будто этот вопрос, ему задали уже сотню раз и он, уставши отвечать, желал только, чтобы его оставили в покое.
- Серьезный у тебя братик,- обратилась Олеся к Полине,  покачав головой. И не разговоришь сразу.
- Это потому, что его папа - мой, дядя Витя, говорит, что болтать - не мужское дело! Поспешила объяснить Поленька.
- Так, ты с папой приехал?   
 Данил, отрицательно помотал головой и через небольшую паузу, сказал, что его папа,  улетел на самолете, на работу.
- И где же его работа, чтобы нужно было лететь туда на самолете?  С неподдельным интересом спросила Олеся.
- Далеко, - кратко ответил Данил.
- Очень далеко!  Подхватила Поля,- там, какая-то новая Земля и на той новой Земле есть остров Южный. Вот дядя Витя туда и полетел. 
Это, не какая-то -  "новая Земля", а архипелаг Новая Земля! Поправил Данила сестру. И там, все секретное! И папина работа - секретная!
 Тут, услышался зовущий женский голос: - Поля, Данила, быстренько домой!
Покушаете, и поедем!
Олеся поняла, что кричат из окна Полиной квартиры. Но, это не был голос Елены Дмитриевны.  Оглянувшись, она посмотрела вверх.  Светловолосая женщина уже успела прикрыть окно и теперь, рукою, зазывающе махала детям.
- В зоопарк! В зоопарк! Задорным высоким голоском закричала Поля.  Несколько раз,  радостно подпрыгнув на месте, она ухватила брата за руку и  повлекла к подъезду. Уже у самой двери, Поля оглянулась. - До свидания, тетя Олеся! Мы вернемся и все вам расскажем! Вы ведь к нам придете!?
- Приду! Обязательно приду!
Дверь подьезда, захлопнулась за детьми и Олеся, постояв еще немного на детской площадке, неторопливо, направилась к выходу со двора.
 Ближайший магазин с продуктами находился в соседнем доме, но Олеся, любила ходить в другой - через квартал. По пути, нужно было пройти через небольшой скверик со старыми, высокими липами. И ей, очень нравилось прогуляться по нему, особенно, в  утро выходного дня, когда почти нет еще прохожих и когда городская шумливость, еще не овладела этим островком живой природы.  И тишина в сквере, нарушаемая только птичьим щебетом,  успокаивает, настраивает на добрый  лад и в голове, сами собой, начинают складываться элегические мелодии, обращающие к приятным воспоминаниям, мыслям, мечтам.
 Олеся, медленно шла по дорожке. Под ногами, похрустывала намерзшая за ночь ледяная корочка, было свежо и лучи утреннего Солнца, просеянные сквозь голые ветви, скользя по лицу, заставляли немного прищуриваться и от этого, расплывались в глазах маленькими искристыми радугами. Тут ей только вспомнилось, что сегодня - первое марта. И, как она не ждала этого дня..? Ранее, она всегда мысленно торопила его приближение, а нынче - как то и позабылось о нем... Весна! Наконец, весна! Время перемен, и как всегда - ожидания чего-то... Чего-то неопределенного, волнующего, влекущего, милого... Весна!

Глава 17.
 
 Возвратившись, Олеся не успела еще разуться, как в гостиной раздался звонок домашнего телефона. Скинув один сапог, второпях, она резко дернула замок-молнию на втором. Но замок, расстегнулся лишь наполовину и не поддавался далее. Олеся сделала еще несколько тщетных попыток. Между тем, телефон продолжал настойчиво звонить. Проскакав на одной ноге в гостиную, и едва не потеряв равновесия, нагнувшись к невысокой тумбочке, на которой стоял аппарат, Олеся плюхнулась в кресло с трубкой в руке.
 - Да, да.., я вас слушаю, говорите!
 Пристроив трубку так, чтобы можно было удерживать ее плечом, она снова стала пытаться расстегнуть злосчастный замок.
  - Алло! ...Меня слышно ? Говорите. Что же вы молчите!?
 Она уже хотела положить трубку, но в последнюю секунду, из трубки зазвучал мужской голос: - Олеся Михайловна?
 - Да, я. Здравствуйте!
 - Здравствуйте, Олеся Михайловна! Я уж подумал - и не дозвонюсь до вас. А вот, как дозвонился, враз и растерялся, как-то... Вот, замешкался даже.
 Звонящий, коротко и смущенно посмеялся. Олеся, силилась припомнить этот голос, но он, определенно был незнаком ей.
  - Вы, представьтесь пожалуйста. Простите, но я не узнаю вас по голосу. Мы знакомы?
 - Ах, ну да! Конечно! Извините... Меня зовут Антон. Я совсем недавно, устроился в вашу поликлинику. Если вы помните - я заходил к вам в кабинет во вторник. У вас с компьютером не ладилось и я все поправил. Вспомнили?
  - Так вы, наш новый специалист по системам управления, кажется - так это называется?
 - Именно. По автоматизированным системам управления - уточнил Антон.
 - Конечно, я помню. Вы мне здорово помогли в тот день. Но, позвольте - откуда вам, известен номер моего домашнего телефона?
 - Я узнал у заведующей отделением.
 - Забавно. И как же, интересно, вы обосновали свою просьбу? Не иначе, как - производственной необходимостью!? Видимо, от той нерешительности, с которой мужчина начал разговор, Олеся, невольно взяла тон, с каковым, иной преподаватель, обращается к ученику, выказывающему непривычно смелый и отличный от общепринятого, подход к какому либо делу, или вопросу. Тон, в котором слышатся и снисходительный интерес, и авторитетное превосходство, и мнимая сладость поощрения, и ирония. И говорящий так, уже решил - чем, закончится беседа. Он уже знает, что последнее слово, останется за ним и слово это, уже заготовлено. Оно уже отточено временем, выверено практикой и суть его - объективное отрицание. Такая беседа, схожа с игрою кошки со "слетком"; зная, что птенец не сможет улететь далеко, кошка, дает ему достаточно воли пытаться, но в любое мгновение, она готова все прекратить. - И по какой же необходимости, вы, Антон, решили звонить мне в выходной?
  Оттого, что разговор складывался не так, как Антону представлялось, и то, что он заранее думал сказать, теперь не находило места и ему самому, казалось уже глупостью, он, смутился еще более. Но, шаг уже был сделан и нужно было как-то выходить из положения. Антону виделось только два варианта для этого: либо, придумать что-то правдоподобное, проще говоря - соврать, либо, держаться задуманного и как будет - так будет.
  Наконец, Олесе удалось справиться с замком. Прикрыв трубку ладонью, она облегченно выдохнула.
  - Минутку, Антон, не кладите трубку. Очутившись в прихожей и поставив злополучный сапог подле первого, Олеся присела на банкетку. Нервозность, овладевшая ею и испортившая утренний настрой, не нравилась ей. ...Этот замок.., темное пятно на ковре, от стекшей с подошвы сапога грязи. Она, только вчера привезла ковер из чистки. И всему виной этот звонок... Да, что же за надобность - звонить в выходной..! Но тут, она одернула себя. Нельзя давать волю отрицательному - так Олеся приучалась. Так, ей думалось правильным, в отношении себя и через это, в отношениях с окружающими. Ей стало неудобно за то, как она говорила с Антоном. Может и за делом человек звонит. "Забавно... И, как же, интересно..." - передразнила она себя мысленно и поднявшись, поспешила к телефону.
  Она тихонько подняла трубку, оставленную ею на подлокотнике кресла. Послушала. Через шорох, в трубке слышалось дыхание и это дыхание, показалось ей неровным, какое бывает у человека взволнованного.
  -Ало, Антон! Извините - заставила вас ожидать. Я вас слушаю. Теперь, она говорила мягко, даже как будто ласково. В ее голосе, слышалась внимательность и участливость.
  Эта перемена, на миг, совершенно спутала мысли Антона. И без того, чувствовавший себя неловко и во время спасительной паузы, готовясь к совсем другому, сейчас, он вновь, замешкавшись было, через несколько мгновений, все же начал говорить. Он говорил.., говорил быстро, словно опасаясь того, что если он остановит свою речь, хоть на секунду и Она прервет его, то далее, он не сможет уже продолжить.
  -Олеся Михайловна, вы меня простите, Бога ради... Я, вполне понимаю ваше недовольство - человек я вам, совсем незнакомый. И то, что мы с вами теперь работаем в одном учреждении, конечно, не дает мне никакого права беспокоить вас по собственному произволу, без каких-либо на то, существенных причин. Но причина, у меня все же есть. Может, существенной она вам и не покажется. Но, я решился звонить вам. И вот, мы с вами говорим. И уже только это - хорошо для меня...
  С последней его фразой, какая-то мысль пронеслась в сознании Олеси, скорее это была даже не мысль, а ощущение. Это ощущение, чего-то далекого, волнующего, тепло и приятно вспыхнуло в памяти и тут же угасло, словно огонек фейерверка, оставив легкую пелену, из еще множества, смешанных чувств-воспоминаний.
  Антон замолчал. Но через пару секунд, словно опомнившись, заговорил снова.
 - Олеся Михайловна, мой давний друг... Вернее - у моего друга, с женой... Да, что ж, я говорю то - все не ладно..! Мои друзья - семейная пара. У них ребенок. Мальчик. Приболел немного...
  - Сколько лет мальчику? Олеся сосредоточилась и потянулась, к телефонному аппарату, под которым лежал листок бумаги. "И где-то, я оставляла авторучку..", - ее взгляд, скользнул по поверхности стола.
 - Да, это не важно!
 - Это, вам - не важно. А мне - важно! Сколько парню лет? Если что-то серьезное - то, почему родители в "скорую" не звонят?
 - Олеся Михайловна! Вы, меня пожалуйста дослушайте.
 - Хорошо. Я вас слушаю. Выговорила Олеся, не скрывая в интонации нетерпения и со строгостью в голосе, будто она, наставляла нерадивого родителя.
 - Сашка, накувыркался в снегу. А нынче - вон сырость какая... Явился вчера - мокрехонек, до последней нитки. Ну пацан...! Что говорить... А сегодня, температурит немного. Ну, да Наталья - мама грамотная. Знает - что делать. Это их третий. И все - парни! Представляете!
  А к вам, Олеся Михайловна, я за другим, решился позвонить.
 - Так и...
 - Нет, не нужно... Не сбивайте меня. Я вам сейчас скажу. А потом... В общем - я сначала скажу... Дело в том, что Сашкины родители собирались сегодня в филармонию. Они заслушиваются джазом. А сегодня, в филармонии, единственный концерт, дает джазовый оркестр Гленна Миллера! Вы, слышали о Гленне Миллере? Величайший был человек! Великий музыкант..! Отрадно, что его оркестр, жив и продолжает его дело. Это музыка! Самая настоящая классика джаза! Зная, как мои друзья любят эту музыку, я предлагал, что сам останусь и посижу с Санькой. Ну, что - пара, тройка часов..!? Ерунда... Нет! Отказались. Вручили мне два билета. И я, хочу пригласить вас, Олеся Михайловна. Начало концерта в шесть часов.
  Высказав все, в воодушевленном порыве, точно аэронавт, выбросивший за борт корзины последний мешок с песком, в надежде, быть подхваченным восходящим потоком, чтобы еще немного остаться в небесном просторе, Антон, замолчал в ожидании ответа.
  Олеся молчала тоже. Она, не опуская телефонной трубки, неподвижно глядела на циферблат часов, на котором остановился ее взгляд с последними словами Антона.
 Минутная стрелка, вот, вот должна была сравняться с часовой и часы отыграют полдень.
  Механизм, выбил первый звук. Он показался Олесе громче и протяжнее, чем обычно. Казалось звук этот, пронизал всю ее, и уже стихнув вовне, продолжал дрожать во всем теле, словно желая взбудоражить, пробудить что-то, глубоко в ее душе. За одиночным боем, последовала мелодия - выверенная, точная, неизменная. Механизм часов, будто бы изобретенный и собранный, самою вечностью, строго и неумолимо отсчитывал доли короткой человеческой жизни. И какова эта жизнь, вехи которой он отбивает - нет ему до того, никакого дела. Закончится жизнь одного человека - он начнет отсчет для другой.
  Едва затих звук от последнего часового боя, в трубке раздался голос Антона: Олеся Михайловна, я не прошу вас, ответить мне - теперь. Если позволите, я позвоню вам около четырех часов. Можно?
  От этого - "Можно?" по губам Олеси, пробежала ни то улыбка, ни то усмешка. И в глазах, весело зажгясь, на миг, блеснул огонек и тут же, сперва превратившись в искристую льдинку, после, растаял, чуть только увлажнив веки.
 - Не нужно звонить, Антон. Езжайте сразу в филармонию. Там найдемся.
 - Так вы, пойдете!?
 - Да. Я люблю иногда послушать джазовую музыку. А оркестр, действительно замечательный! Пропущу - буду жалеть после. До вечера, Антон.
 -До свидания, Олеся Михайловна! Я очень рад, что вы согласились составить мне компанию! До вечера!

Глава 18

"Эх, жаль что так совпало" - досадовал отец перед отъездом.  "А ты, сходи! Обязательно сходи! Оно того стоит! Ну, хоть за нас с матерью, сходи. Поделишься после впечатлениями."
  Отец редко бывал так настойчив в советах. Но, если он особенно настаивал на чем- то, то это означало, что предмет, о котором он говорит, чрезвычайно близок ему самому и ему, непременно хочется увлечь этим  всех. Восторженно говоря о чем-то, что по его убежденности, должно быть увидено и прочувствованно близкими ему людьми, через это, он, как бы вводил их в свой мир и делясь частичкою этого мира, ощущал, что отдает  нечто радостное, замечательное, нечто такое, что невозможно оценить и уж тем более заменить, чем то материальным. Михаил Андреевич полагал, что ощущение истинного счастья, приходит лишь к человеку отдающему. И если то, что отдается, находит отклик в душе другого человека, то радость дающего, оттого еще возрастает.
  Прошла уже неделя с отъезда родителей. Отец со своим камерным оркестром был приглашен в Варшаву, на празднование "самого длинного дня рождения" - дня рождения Фредерика Шопена. В детстве, Олеся никак не могла понять - как возможно такое, чтобы не знать точно - в какой день родился человек. "Так и здорово!"- говорил отец. "Теперь, благодаря этой неопределенности, люди могут отмечать это событие целых восемь дней! И все эти дни - мир слушает музыку Шопена и обязательно становится добрее". 
  Михаил Андреевич, издавна лелеял мечту побывать на родине композитора. И вот, ему представился долгожданный случай. Да в такое время - когда вся Варшава звучит мелодиями маэстро! Нужно было видеть лицо отца... После того, как стало известно, что его оркестр таки едет;  у Михаила Андреевича только и мыслей было, что о предстоящем. Приходя домой, он наскоро ужинал и только отпив глоток-другой чаю, уединялся в спальной, которая служила ему и кабинетом, ставил напротив окна дирижерский пульт с партитурой и репетировал.., репетировал...
  "Отец работает..!" - Эти два слова, точно магическое заклинание, всегда произносимое шепотом и должное действовать на всех без исключения, включая даже кошку - эти два простых слова, едва слетевши с губ, устанавливали полную тишину в квартире. И, покуда дверь спальной-кабинета оставалась закрытой, все домашние, занимали себя работою тихой и общение меж всеми, само собою, превращалось из словесного, в игру мимики и жестов. 
  Было раз, отец не решился будить маленькую Олесю, уснувшую на их кровати и через время, пробудившись сама, открыв глаза, она увидала отца, стоящего спиной. Легкими движениями, он управлял невидимым и неслышимым оркестром. Он стоял против окна и казалось, что не солнечный свет охватывает его фигуру со всех сторон, а сам он излучает золотистую ауру, расцвечивающую всю комнату в теплые тона. Олесе даже почудилось, что она, все же слышит игру этого невидимого оркестра, подчиняющегося движению отцовских рук.
  Прошло может минут десять, может и больше; отец опустил руки. Развернулся.
  - Ты не спишь уже, мой ангел, - приблизившись, он присел у кровати и поцеловал дочь сначала в обе щеки, затем взяв ее ладошки и сведя их вместе, прикоснулся губами к обеим поочередно.
 - Я только проснулась. И немножко видела как ты репетируешь. Папа, а как же ты думаешь - что оркестр играет как нужно, если он не играет?
 Отец широко улыбнулся этому, по-настоящему детскому вопросу.
 - Видишь ли: это только со стороны кажется, что нет никакого оркестра. А на самом деле, он есть. И я его слышу. Он играет у меня внутри. В душе. Я слышу игру каждого его инструмента. Я вижу лицо каждого музыканта. И знаю, что музыканты, видят мое лицо, мои руки, плечи.., они замечают легчайшие движения моих рук и самое главное - души. Вот кажется, что дирижер, управляет оркестром движениями рук. Но на самом деле - искусство дирижера не в этом. Искусство его в том, чтобы передать оркестру движения души, рождаемые музыкой, еще не слышной уху, но уже живущей. Эта музыка, словно бы дитя в утробе матери. И как мать, с любовью и волнением  вынашивает свое дитя, так и я, репетируя, вынашиваю в себе музыку, готовя и приближая ее рождение для света.
 
   Олеся сидела в кресле, подобрав под себя ноги. Она глядела через распахнутые двери гостиной, в прихожую, будто ожидая появления там кого-то. Мысли, нестройные как стая бабочек, кружились в ее голове, то  сливаясь в одно, то разлетаясь в хаотичном движении. Что-то противоположное, не то спорило, не то смирялось в ней. Но от всего, не чувствовалось ничего волнительного, ничего такого, на чем бы хотелось остановиться мыслью, о чем бы именно хотелось подумать.
 ...Тихо. Боже, как тихо... Как же редко бывает так тихо, что слышно даже как пульсирует в висках кровь. Олесе вдруг стало не по себе. Ей угадывалось, что в этой тишине, зарождается нечто, что должно переменить все в ее жизни. Нечто такое, отчего уже никогда не будет как раньше, а как будет - неизвестно. Но она, уже чувствовала приближение этой перемены, более того - что перемена эта неизбежна и закономерна. И вместе, она чувствовала, что пока еще в ее власти - оставить все, как теперь. Но это "теперь", уже казалось ей прошлым и она удивлялась своей холодности, с которой она думала сейчас об этом прошлом. Как человек, находящий себя смешным в давно прошедшем, так она, видела все прошлое пустым и бесполезным. Ей захотелось действия, действия энергичного, широкого, направленного, а главное - нового!    
  Часы ударили одиночным боем. Олеся встрепенулась, словно задремавший на посту часовой, заслышавший приближение сменяющего и спешно пытающийся взбодриться, отгоняя обрывки дремотных видений. Она резко поднялась с кресла, но не зная, что ей сделать в следующий момент, рассеяно прошла по комнате и вышла в прихожую. Оказавшись перед высоким зеркалом, посмотрелась.  Встряхнула руками волосы. ...Прическа. ...Никуда не годится. Еще время есть - позвоню Наташе. Примет. Меня - примет. ... Платье или костюм..? ...Платье! А-а-а... туфли! Туфли... Те что есть - только на работу. Дуреха..,- что было не купить в прошлый раз те..? Ведь, отличные были туфли.., и по ноге - в самую пору! Говорила мама: "Бери"! Не взяла - вредная! Всего то мне лучшего, отыскать думается!